Школа: тест на выживание

Школа: тест на выживание

Елена Борисова, специальный корреспондент журнала «Эксперт».
Анна Шафран, автор «Эксперт»

ГИА, новая форма экзамена за девятый класс, — еще один шаг к сквозной тестовой системе проверки знаний в средней школе. И к ухудшению обучения, прежде всего по гуманитарным предметам.

Фото: Игорь Мухин/Agency.Photographer.ru

«…учителей нельзя заставлять тратить академический год, готовя учащихся заполнять пустые клеточки в стандартных тестах. Они получат поддержку в том, чтобы выстраивать обучение учащегося, а также оценивать его готовность к колледжу и к работе на основе индивидуализированного, пусть и затратного по времени похода».

(Дополнение к закону «Ни одного отстающего ученика» из антикризисного плана восстановления экономики Барака Обамы)

Не успели все смириться с неотвратимостью Единого государственного экзамена (ЕГЭ), как пришла другая тестовая новация — ГИА (Государственная итоговая аттестация) по форме ЕГЭ, которую, как планируется, будут теперь сдавать российские девятиклассники. Многие уже сдали в этом году.

Пока ГИА — это тесты трех уровней по математике и трехчастный экзамен по русскому языку. На усмотрение школы остается тестовая или традиционная форма экзамена по предметам естественного (физика, химия, биология, география) и гуманитарного (история России и обществознание) цикла. На очереди иностранные языки и литература — соответствующие материалы уже появились в книжных магазинах.

ГИА принципиально меняет преподавание в средней школе, поскольку сдают этот экзамен на два года раньше, чем ЕГЭ, а готовиться начинают чуть ли не с первого класса: тесты по природоведению, английскому, не говоря уже о математике, стали делом обычным. Средняя же школа усердно строчит тесты по всем предметам. Что делать, такой стандарт. Менеджеры от образования, уверенные, что сквозное тестирование — обязательное в четвертом, девятом и одиннадцатом классе, а в седьмом проводящееся по усмотрению школы — это объективный показатель качества знаний, внедряют его в жизнь. И на основе полученных данных надеются правильно управлять образовательным процессом: оценивать работу учителей, формировать сильные и слабые классы, наконец, ужесточить отбор абитуриентов в вузы.

Между тем у предмета управления в образовании, в отличие, скажем, от строительства, есть педагогическая составляющая. И вопрос в том, какова она должна быть, чтобы управленческие новации не забыли ребенка. Сегодня она становится все меньше, но управленцы не хотят замечать, что предмет управления исчезает. Чиновники апеллируют: а что, разве раньше было лучше? Да, раньше тоже были переводные экзамены и годовые контрольные. Но этот промежуточный контроль осуществлялся, чтобы понять, у кого как обстоят дела и как с кем дальше работать. В процессе обучения преподаватель мог сориентироваться: один ученик тугодум, другой воспринимает на слух, у третьего — зрительное восприятие, и, значит, надо соответственным образом перестраиваться, чтобы донести до них знания.

Сегодня о знаниях думать всем некогда. Районные отделы образования и учителя очень заняты: сдают бланки, собирают бланки, сканируют… У всех ощущение подъема. И когда наконец подсчитают баллы ЕГЭ и ГИА по школам, областям и регионам, менеджеры от образования смогут вздохнуть с облегчением: хорошо поработали — цифры есть, собрано столько-то бланков, которые через болота доставляли на вертолетах. Цель достигнута: каждый получил свой балл.

Пойми вопрос

Все эксперименты в школе у нас начинаются почему-то с русского языка. Сначала после девятого класса писали сочинение. Потом поменяли его на изложение, при подготовке к которому все-таки отрабатывались грамотность и речь. Затем, непонятно из каких соображений, ввели формат «изложения по открытым текстам» по «Сборнику изложений для проведения экзаменов в 9 классе», где содержится 80 текстов, один из которых попадется на экзамене. После экзамена учителя находили в туалете «Сборники» с выдранными страницами — к этому сводилась вся работа по подготовке. Сейчас школа экспериментирует с Государственной итоговой аттестацией.

Что же происходит на ГИА по русскому языку? За четыре часа школьник должен написать сжатое изложение по прослушанному тексту, сочинение-рассуждение по прочитанному тексту, ответить на семь вопросов по содержанию текста и на 14 вопросов, «определяющих уровень языковой и лингвистической компетенций выпускников». Выбор текстов для изложения более чем загадочен. В официально рекомендованном для подготовки к аттестации сборнике тренировочных экзаменационных работ Федерального института педагогических измерений (ФИПИ) перечислены имена писателей, отрывки из произведений которых предлагаются для ГИА: Г. Маслов, Е. Велтистов, В. Железников, А. Алексин, Ю. Бондарев… Согласитесь, не самые известные и популярные у сегодняшних подростков авторы.

Экзаменационные тексты подбирались по тому же принципу. Как рассказала преподаватель одной из столичных школ, девятиклассникам, которые весь год изучали Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Грибоедова, нужно было проанализировать отрывок из не упоминавшегося в рамках выбранной школой программы произведения «Тимур и его команда» и ответить в тесте на вопрос: «Какая сторона личности Тимура раскрывается в данном отрывке?» И вот ученик отмечает галочкой в экзаменационном бланке пункт «лидерские качества» и пишет: «Тимур — авторитет детской преступной группировки. Он безусловный лидер и держит всех под контролем. Решив избить Мишку Квакина, который не хочет вступить в эту группировку, они хотят заставить его подчиниться». Другой анализирует отрывок из Алексина и объясняет, что герой должен сбежать из дома, «чтобы родители поволновались и обзвонили морги, а потом стали счастливы вместе». Ну и все такое прочее.

Порой на то, чтобы понять, о чем спрашивают в тесте, надо потратить больше времени, чем на сам ответ. Тест из предэкзаменационной работы, по мысли ФИПИ, «определяющий уровень языковой и лингвистической компетенций выпускников», предлагал лихо закрученные вопросы вроде такого: «В каком предложении с 11−го до 20−го встречается глагол, правописание которого зависит от выпадения беглой гласной в суффиксе в первом лице единственного числа настоящего времени?»

«К тому варианту теста, который предлагается, нужна специальная подготовка, натаскивание на выполнение определенных заданий, — говорит заслуженный учитель Ирина Новикова. — Но в программе времени на это не предусмотрено, так что я либо должна отказаться от программного материала, либо изыскивать время вне уроков. А это дополнительная нагрузка и для ребенка, и для учителя».

Для заключительного этапа работы — сочинения-рассуждения объемом до 50 слов — предлагаются темы: «Зачем нужна орфография?», «Зачем нужно двоеточие?» И школьники «рассуждают»: «Двоеточие ставится в простом предложении после обобщающего слова перед однородными членами, а в бессоюзном сложном оно ставится в следующих трех случаях…» и приводят, как требуется, один-два примера из предлагаемого текста.

В целом подготовка к ГИА по русскому чаще всего идет по шаблону. «Мы просто натаскиваем детей. Показываем им шаблон и начинаем дрессуру, — рассказывает учительница одной из московских школ, пожелавшая остаться неназванной. — Я, например, закончила обучение русскому языку в девятом классе в первом полугодии. Закрыла тему сложносочиненных и сложноподчиненных предложений и начала натаскивать на формат ГИА. Ксерю бланки ГИА и учу детей правильно их оформлять. Потому что если вместо крестика поставить галочку или неверно написать свой номер, то компьютер не считает информацию и аттестация не будет зачтена».

Очевидны и другие, более серьезные проблемы. «В ГИА по русскому языку, — говорит Ирина Новикова, — меня прежде всего не устраивает то, что ученик девятого класса за четыре часа должен поменять три формы работы. Это слишком большой объем». Тему продолжает нейролингвист, один из авторов книги «Пишу без ошибок. Русский язык с нейропсихологом» Екатерина Емельянова: «Совмещение изложения (да еще сжатого — сложнейший вид работы) и сочинения-рассуждения в рамках одного экзамена — явный перебор. — Есть дети (и их немало!), которые очень тяжело переключаются с одного вида деятельности на другой. Для таких уложиться в отведенное время, одинаково успешно излагая и сочиняя, — абсолютно невозможно».

Не лучше обстоят дела и с ГИА по истории. За два часа надо ответить на 20 вопросов первой части теста, семь вопросов второй части, четыре вопроса третьей части, «предусматривающие анализ исторического источника», и написать «два развернутых ответа на заданную тему». Формулировки простых вопросов «Тренировочных вариантов экзаменационных работ», предлагаемые ФИПИ, поражают воображение: «к каждому элементу первого столбца подберите соответствующий элемент второго и внесите в строку ответов выбранные цифры под соответствующими буквами»; «укажите два верных имени из пяти предложенных, обведите цифры, соответствующие верным ответам, и запишите их в указанном месте без дополнительных символов». Неудивительно, что ГИА большинство педагогов и психологов воспринимают как гуманитарную катастрофу.

Приведенные примеры — результат непроработанности формы и содержания экзаменационных материалов. Может, стоит поменять тексты, грамотнее и понятнее изложить вопросы, правильно подобрать задания, и тогда гуманитарная катастрофа не настанет? Не тут-то было.

Мыслить и говорить необязательно

Тестовая форма проверки не только по русскому и истории, но по всем гуманитарным предметам просто не может выявить многие знания и умения, которые формируются на уроках. А если не выявляет, то, значит, и не стимулирует школу их давать, а учеников получать, например, речевой навык. С этой точки зрения к тестам есть большие претензии у нейропсихологов. Речь, как известно, опосредует мышление и является его внешним выражением, и, когда ребенок проговаривает свою мысль, он четче мыслит. Для учеников младшей и средней школы это особенно актуально. Таким образом, вводя сквозное тестирование, мы теряем шанс сформировать у ученика навыки мышления. Усугубляет ситуацию и отсутствие многовариантности ответов на вопросы тестов.

Тотальное сквозное тестирование, скорее всего, приведет к тому, что на выходе из школы мы получим детей не только не читающих, но и безграмотных, поскольку школьники в рамках подготовки к ГИА займутся не письмом, а расстановкой галочек в тестах. В ущерб главному навыку — практической грамотности. Согласитесь, чтобы грамотно писать, надо изо дня в день писать, а не «выписывать из предложений 5–8 все слова, в которых правописание приставки зависит от глухости/звонкости звука, обозначаемого следующей после приставки буквой». Упомянутая выше анонимная учительница на опыте убедилась в этом: «Когда дали итоговый административный диктант, дети написали его плохо, потому что формат ГИА съел почти все практические занятия. Зато саму аттестацию сдали прекрасно».

Может быть, общество обойдется без грамотных людей? Может быть. Тем более что в компьютерные программы зашиты методы проверки правописания. Но что делать с массовым отсутствием умения мыслить и говорить? Это может привести к появлению большого количества социально неадаптированных граждан. «Ведь для вступления в профессию нужно уметь общаться и выражать мысли в соответствии с ожиданиями собеседника», — уверена директор Центра детской нейропсихологии Александра Соболева.

Догадываются ли об этом в ФИПИ? На наши вопросы об экзамене, его соответствии психологическим особенностям подростков и корреляции со школьной программой ответ за месяц с лишним так и не пришел. Из Московского института открытого образования (МИОО) — организации, которая занимается повышением квалификации работников образования и ведет через научно-методические центры «работу с каждым учителем», — мы получили письмо, подписанное руководителем лаборатории русского языка и литературы Надеждой Нефедовой. Да, говорится там, у сотрудников лаборатории «есть свое отношение к ГИА, свое понимание проблемы», но вот какое, не сказано, а за дальнейшими разъяснениями предложено обратиться в ФИПИ. (Ответ см. выше.)

Единственное, откуда удалось получить представление о целях авторов нового экзамена, — это предисловие к опубликованным «Тренировочным вариантам экзаменационных работ для проведения государственной аттестации в новой форме», подписанное директором ФИПИ Андреем Ершовым. Там сказано: «Введение в практику новой модели экзамена для выпускников продиктовано необходимостью совершенствования форм итогового контроля с учетом принципа вариативности». Если перевести это предложение, состоящее из 12 существительных и одной глагольной формы, на русский, то получится, что ГИА нужна для того, чтобы школьники повысили грамотность и лучше подготовились к ЕГЭ. Но происходит ли это на самом деле? Нет. Хотя бы потому, что сегодня при проверке грамотности изложения ГИА высшая оценка — два балла — ставится за две орфографические ошибки или за три пунктуационные. На ЕГЭ критерии другие: одна орфографическая ошибка — минус один балл из двух максимальных, а за пару ошибок выставляется ноль баллов. То есть в девятом классе зачем-то понизили планку грамотности, а потом, через два года, ее повышают. А ведь дети так устроены, что подстраиваются под любые требования — под низкие особенно охотно.

Неверный посыл

Странно, но формат ГИА, ЕГЭ и тотального сквозного тестирования вводится в России именно тогда, когда большинство стран от него отказывается. В мире происходит смена парадигмы: отсеивание и распределение по ячейкам уходят в прошлое. Образование стремится к тому, чтобы на выходе из школы каждый ребенок имел не узкое горлышко возможностей, а широкую дорогу. И все реже навешиваются лейблы, определяющие, кто он есть. Они там догадались, что тестирование ущемляет права ребенка как личности и ни к чему хорошему для общества в целом не приводит. Кроме того, опыт показал, что образование, применяющее тестовые технологии для итоговой аттестации, с неизбежностью становится заложником этих технологий. Не отменяя самой идеи тестирования (трудно найти более экономичную альтернативу), в западных странах прилагают большие усилия по нивелированию его негативных последствий. Американцы придумали тестирование в 1930−х годах, когда подобная идея была философски адекватна тому, что переживало общество. А для современного мира эти идеи не годятся. В той же Америке результаты тестирования требуют вузы, а не государство. Результаты присылаются сдававшему в конверте, и он либо соглашается с ними, либо снова идет на тестирование. Это его личное дело, за которое придется заплатить, поскольку тестирование стоит денег и проводится частными независимыми компаниями. И если к руководителю вуза приходит человек с «хорошими тестом», но точно не подходящий для обучения в данном заведении, руководитель может пожаловаться на «тестовую» компанию и провести независимую экспертизу. Руководителям российских вузов жаловаться некому, поскольку абитуриенты проходят государственное тестирование. Отсутствие конкуренции в ЕГЭ всех загоняет в ловушку. Монополия здесь играет самую худшую роль.

«Думать сегодня в формате ГИА и ЕГЭ — это убого и несовременно. Но управленчески удобно. И если нам нужно уменьшить количество вузов, тогда надо прямо заявить об этом, — говорит Артем Соловейчик, главный редактор издательского дома “1 сентября”. — Я просто уверен, что с помощью этих тестов управленцы хотят увидеть, кто учился хорошо, а кто плохо. И похоже, они действительно думают, что двоечник должен получить по заслугам: он не учился и надо его отделить от тех, кто учился и стал адекватным гражданином нашего общества. И вот эту вот адекватность, с их точки зрения, и показывают ГИА и ЕГЭ. А что значит — ребенок плохо учился? Надо же смотреть, что у него было в голове, как его учили, в нормальной ли ситуации он находился… Ведь люди разные, и один разовьется в седьмом классе, другой в одиннадцатом, а третий — так и вообще в двадцать лет. Я, например, ушел из английской спецшколы, потому что в седьмом классе не смог выучить английский язык. И дальше в школе я его не учил. А потом оказался в Америке и освоил язык через три недели. И стал на нем говорить, читать и писать. А с точки зрения тестов по этому предмету я имел не просто ноль, а минус четыре, и был бы сделан вывод, что меня надо выкинуть на помойку».

Судя по всему, у тестовых экзаменов действительно нет другой задачи, кроме управленческой (см. «Канал в никуда» [1]). Обычный экзамен оценивал знания школьника в области данного предмета, а тестовый прежде всего сравнивает его с другими учениками. Сквозное тестирование позволит всех «объективно» поделить на плохих учеников и хороших, на плохие школы и хорошие, на регионы со слабой системой образования и регионы с эффективной системой образования, а потом останется только принимать грамотные управленческие решения.

Но в том-то и дело, что тестовая система не гарантирует грамотности и объективности. По рассказам учителей, уже на экзаменах в четвертом классе им приходится работать синими ручками. Ничто не помешает использовать этот опыт в седьмом, девятом и любом другом классе. В прошлом году Москва и Санкт-Петербург сдали ЕГЭ по математике и русскому хуже всех регионов. Видимо, потому, что были наиболее объективными. Зато в этом году все обещает быть иначе. Не зря же московские школьники свободно пользовались на экзаменах мобильными телефонами, а к некоторым из позвонивших, рассказывают одиннадцатиклассники, приезжали «инструкторы» и диктовали ответы.

В подготовке статьи принимала участие Марина Карнаухова