Хорошая, универсальная реплика Антона Макаренко: «нормальный человек не может адаптироваться к "социальной помойке", в условиях помойки "воспитывается только хорошо адаптированная сволочь"». Это не прямая речь педагога, цитата в таком виде встречается в предисловии к одной из его книг по воспитанию:
https://www.litmir.me/br/?b=26...
Тем не менее, составитель ссылается на товарища Макаренко вполне недвусмысленно, так что мы можем быть уверены, что примерно в этом смысле Антон Семёнович и выражался.
Реплика хороша тем, что каждый может истолковать её применительно к своей любимой теме. Так, противники традиционной школьной системы с её классно-урочной ригидностью имеют теперь отличное оружие против извечного «школа социализирует детей». Социализирует детей, говорите? А вот Антон Семёнович Макаренко полагал, что нормальный человек не может адаптироваться к социальной помойке, в условиях помойки воспитывается только хорошо адаптированная сволочь! И попробуй, сторонник традиций, возрази теперь одному из главных своих же авторитетов.
Противники капитализма в целом и современной России в частности могут использовать реплику для критики наших порядков. Мир чистогана, всё продаётся и покупается. Говорите, что надо овладевать новыми специальностями, работать усерднее, не бояться переезда? Не ждать у моря зарплаты, а подстраиваться под рыночную экономику? Нет, господа, нормальный человек не может адаптироваться к социальной помойке, в условиях помойки воспитывается только хорошо адаптированная сволочь…
Самое смешное, что можно применить реплику про «адаптированную сволочь» и против её автора, который, будучи интеллигентным человеком, всё же сумел хорошо адаптироваться к советской власти. В «Педагогической поэме» товарища Макаренко есть немало глав, в которых колонисты ведут себя весьма адаптировано. Вот, например, как они отняли кузницу у «кулака» софрона, вся вина которого заключалась в том, что колонистам нужна была кузница. Сначала они пригласили «терпилу» к себе, пообещав ему защиту от других экспроприаторов:
Софрон Головань имел несколько очень ярких черт, заметно выделявших его из среды прочих смертных. Он был огромного роста, замечательно жизнерадостен, всегда был выпивши и никогда не бывал пьян. Обо всем имел свое собственное и всегда удивительно невежественное мнение. Головань был чудовищное соединение кулака с кузнецом: у него были две хаты, три лошади, две коровы и кузница. Несмотря на свое кулацкое состояние, он все же был хорошим кузнецом, и его руки были несравненно просвещеннее его головы. Кузница Софрона стояла на самом харьковском шляху, рядом с постоялым двором, и в этом ее географическом положении был запрятан секрет обогащений фамилии Голованей.
В колонию Софрон пришел по приглашению Калины Ивановича. В наших сараях нашелся кое-какой кузнечный инструмент. Сама кузница в полуразрушенном состоянии, но Софрон предлагал перенести сюда свою наковальню и горн, прибавить кое-какой инструмент и работать в качестве инструктора. Он брался даже за свой счет поправить здание кузницы. Я удивлялся, откуда это у Голованя такая готовность идти к нам на помощь.
Недоумение мое разрешил на «вечернем докладе» Калина Иванович.
Засовывая бумажку в стекло моего ночника, чтобы раскурить трубку, Калина Иванович сказал:
— А этот паразит Софрон недаром к нам идет. Его, знаешь, придавили мужички, так он боится, как бы кузницу у него не отобрали, а тут он, знаешь, как будто на совецькой службе будет считаться.
— Что же нам с ним делать? — спросил я Калину Ивановича.
— А что ж нам делать? Кто сюда пойдет? Где мы горн возьмем? А струмент?
И квартир у нас нету, а если и есть какая халупа, так и столярей же нужно звать. И знаешь, — прищурился Калина Иванович, — нам што: хоть рыжа, хоть кирпата, абы хата богата. Што ж с того, што он кулак?.. Работать же он будет все равно, как и настоящий человек.
Калина Иванович задумчиво дымил в низкий потолок моей комнаты и вдруг заулыбался:
— Мужики эти, паразиты, все равно у него отберут кузню, а толк какой с того? Все равно проведут без дела. Так лучше пускай у нас кузня будет, а Софрону все равно пропадать. Подождем малость — дадим ему по шапке: у нас совецькая учреждения, а ты што ж, сукин сын, мироедов був, кровь человеческую пил, хе-хе-хе!..
Через год, когда у колонистов выросли собственные кузнецы, Софрона поставили перед фактом: твоя кузня теперь наша, попробуешь жаловаться, раздавим. Угроза была не пустой — в двадцатые годы Софрона могли как минимум сослать без вещей в чистое сибирское поле, как максимум — отправить на 5 лет в лагеря по 58-й статье. У Софрона не было иного выбора, кроме как отдать своё нажитое тяжёлым трудом имущество более адаптированным гражданам:
В кузнице к этому времени совершились существенные перемены. Дьявольский план Калины Ивановича был уже выполнен полностью: Голованя прогнали за пьянство и контрреволюционные собеседования с заказчиками, но кузнечное оборудование Головань и не пытался получить обратно — безнадежное это было дело. Он только укоризненно и иронически покачал головой, когда уходил:
— И вы такие ж хозяева, як и вси, — ограбили чоловика, от и хозяева!
Белухина такими речами нельзя было смутить, человек недаром читал книжки и жил между людьми. Он бодро улыбнулся в лицо Голованя и сказал:
— Какой ты несознательный гражданин, Софрон! Работаешь у нас второй год, а до сих пор не понимаешь: это ведь орудия производства.
— Ну, я ж и кажу…
— А орудия производства должны, понимаешь, по науке, принадлежать пролетариату. А вот тебе и пролетариат стоит, видишь?
И показал Голованю настоящих живых представителей славного класса пролетариев: Задорова, Вершнева и Кузьму Лешего.