2014 и 2020. Украина и Белоруссия. Янукович и Лукашенко. Кажется, что налицо повторение того же сценария, с одним только важным исключением: белорусский президент ведет себя иначе, чем украинский, он готов к схватке, готов подавлять восстание, если понадобится, то и применяя боевое оружие.
По-видимому, многие в России видят в Лукашенко своего рода «правильного Януковича» и относятся к его действиям соответственно. Доля правды во всем этом есть, но именно доля, и я бы хотел указать на отличия в этих ситуациях.
В 2014 году я, разумеется, был за силовой разгон Майдана. Любым способом. Вел здесь спор почти со всеми — и с лоялистами, и с националистами, и особенно — сторонниками «олимпийского спокойствия» — типа у нас Олимпиада и не будите лиха.
Я считал, что если Майдан победит, гражданская война, а в перспективе и мировая — холодная или не дай Бог не холодная — неминуема. Мне возражали, угрожали, почти никто не соглашался (кроме очень немногих единомышленников).
Белорусская история все-таки другая.
Во-первых, Янукович был демократически избранным президентом, и ни у кого не вызывала сомнения законность его избрания. Он не нарушал конституции и не узурпировал власть, в стране легально действовала оппозиция, ожидались новые выборы, на которых Янукович почти гарантированно должен был проиграть.
Конфликт Майдана и Януковича не был столкновением демократии и диктатуры, это была в чистом виде война цивилизационных ориентаций — точнее, все той же лимитрофной многовекторности и однозначного западоцентризма.
Во-вторых, антирусский и антироссийский характер украинской революции обозначился очень ясно и очень определенно с самого начала.
Начать с того, что причиной восстания стало неподписание соглашения с ЕС, обусловленное давлением России. В белорусском протесте антироссийские настроения обозначились только в самое последнее время, тогда как в начале событий создавалось впечатление, что предполагаемые лидеры протеста скорее ориентированы на Россию, возможно, на либеральные группировки внутри российской элиты, но вопрос о выходе из Союзного государства не стоял.
Соответственно, это был именно антиавторитарный, а не антироссийский протест, и это важное отличие нужно было, конечно, удерживать, не обвиняя сходу всех протестантов в пропольской и проамериканской ориентации.
В-третьих, не сразу обозначившееся, но впоследствие сыгравшее огромную роль обстоятельство. Украинский раскол не был расколом на продвинутую проевропейскую и отсталую пророссийскую части общества, на европоцентричный город и россиецентричную деревню, или что-то такое.
Напротив, наибольшее тяготение к России испытывал шахтерские регионы Донбасса, индустриальный Днепропетровск и морской порт Одесса, тогда как сельские регионы Запада были базой Майдана. Когда пророссийское восстание в Севастополе возглавил руководитель технологической бизнес-компании международного уровня — это стало символическим обозначением цивилизационного статуса пророссийского движения на Востоке.
В белорусской же ситуации даже российские пропагандисты на телевидении легко соглашаются с тем, что Россию выберут только те, кто социально зависим от режима и его гарантий.
Мало того, что ситуация сдвигается в сторону войны цивилизаций, она еще и приобретает характер столкновения отсталости и прогресса, тирании и свободы, раболепия и гражданской смелости. Ничего подобного в украинской истории все-таки не было.
Поэтому на белорусскую историю нельзя смотреть через украинские очки, нельзя было загонять минский шар в майданную лузу.
Не знаю, можно ли еще исправить эту ситуацию.