Когда-то Мао Цзэдун образно сформулировал свое внешнеполитическое кредо следующим образом: «Мудрая обезьяна сидит на горе и наблюдает, как в долине дерутся два тигра». Понятно, что для Великого Кормчего дерущимися тиграми выступали Москва и Вашингтон, а роль мудрой обезьяны отводилась Пекину. На протяжении долгого времени китайской внешней политике удавалось соответствовать образу «мудрой обезьяны»: искусно маневрировать на заднем плане глобального советско-американского противостояния, осторожно и дозированно корректируя свой внешнеполитический курс в зависимости от складывающегося баланса сил и от конкретных интересов КНР на данный момент.
В XXI веке роль мудрой обезьяны больше подходит Москве, чем Пекину. Советского Союза больше нет, а Китай достиг новой для себя весовой категории. Старый совет мудрого Дэн Сяопина, рекомендовавшего китайским лидерам «хладнокровно наблюдать, держаться в тени, стараться ничем не проявлять себя», для Председателя Си Цзиньпина уже не актуален, «держаться в тени» сегодня не получается. Американо-китайские противоречия, накапливавшиеся не одно десятилетия, на наших глазах трансформируются в полноценную конфронтацию, включающую экономические, технологические, геополитические, военные и даже идеологические измерения.
Пандемия коронавируса не только не затормозила нарастание этой конфронтации, но придала ему дополнительное мощное ускорение. Мир движется в направлении новой биполярности, пусть и мало похожей на советско-американскую биполярность второй половины прошлого века. Два тигра настроены более чем решительно, сдаваться ни один не собирается, никакой «большой сделки» между Пекином и Вашингтоном пока не вырисовывается. И хотя временные перемирия и тактические договоренности между противниками вполне возможны, рассчитывать на скорое завершение схватки в долине едва ли приходится.
Почему не получится отсидеться на вершине
Способна ли Москва, подобно мудрой обезьяне, наблюдать этот исторический поединок с непредсказуемым пока исходом, сидя на вершине горы и поддерживая тщательно выверенный баланс отношений между Пекином и Вашингтоном?
Как представляется, ответ на этот вопрос очевиден — нет, не способна. И не потому, что российской дипломатии недостает профессионализма или опыта. Но в силу того, что нынешняя репутация России в Соединенных Штатах ничуть не лучше, чем репутация Китая. Единственная разница состоит в оценках американской элитой масштабов вызова со стороны каждого из противников США. К Китаю в Вашингтоне сегодня относятся как к серьезному стратегическому конкуренту, готовому бросить вызов международному лидерству США. А к России — как к глобальному хулигану, не имеющему ресурсов и возможностей на равных конкурировать с Соединенными Штатами, но не упускающего случая навредить американским интересам везде, где это только возможно.
Понятно, что имидж отмороженного хулигана и мелкого вредителя («спойлера») — не самая лучшая стартовая позиция для того, чтобы претендовать на роль эффективного балансира между двумя сверхдержавами XXI века. Американский тигр без малейших угрызений совести и с большим удовольствием сожрал бы российскую обезьяну, если бы ему представилась такая возможность. Исключительно затем, чтобы надоедливая обезьяна не путалась под ногами и не отвлекала от действительно судьбоносного генерального сражения с действительно опасным китайским конкурентом.
Кроме того, в XXI веке мудрой обезьяне значительно труднее усидеть на вершине горы, чем это было в предыдущем столетии. Слишком тесным стал современный мир, слишком усилилась зависимость стран друг от друга, слишком дорого обходятся любые проявления изоляционизма. Слишком часто государственные деятели, военные и бизнесмены вынуждены выбирать между США и Китаем буквально каждый день. Поэтому мудрой обезьяне так или иначе, вольно или невольно приходится спускаться с вершины своей горы в долину и прямо или косвенно принимать участие в поединке двух тигров.
Без сомнения, в этом поединке Россия с неизбежностью оказывается на стороне Китая. Белому дому просто нечего предложить Кремлю, что могло бы даже теоретически перевесить ценность стратегического российско-китайского партнерства для Москвы. Да и не готовы сегодня в Белом доме и в Госдепе бороться за благосклонность Владимира Путина столь же последовательно и целеустремленно, как полвека назад Генри Киссинджер боролся за расположение вышеупомянутого Мао Цзэдуна.
Россия в роли «Царя обезьян»
Тем не менее, у обезьяны, спустившейся в долину, вполне может быть самостоятельная роль, способная даже в той или иной степени повлиять на исход поединка тигров. Подчеркнем, что речь идет не об обезьяне в традиционном российском восприятии, не о персонаже, которого незабвенный И.А. Крылов обозначил как «проказницу-мартышку». В России обезьяна — существо слабое, легкомысленное и вообще не очень серьезное, она ассоциируется с импульсивным и непредсказуемым поведением, со склонностью к кривлянию и подражательству.
Напротив, в китайской традиции, к которой и апеллировал Мао Цзэдун, обезьяна олицетворяет не только изворотливость и хитрость, но также недюжинный ум и немалую силу. Достаточно сослаться на общеизвестного в Китае мифологического Сунь-Укуна («Царя обезьян») — персонажа явно неоднозначного и противоречивого, но все же скорее положительного, чем отрицательного, а также совсем не обделенного ни личной харизмой, ни своеобразными этическими принципами. Уступая некоторым другим героям китайской мифологии в физической мощи, «Царь обезьян» никого из них не боится и всегда готов дать отпор любому самому грозному противнику.
Что можно посоветовать российскому «Царю обезьян», волею судьбы оказавшемуся не просто зрителем, но и потенциальным участником схватки двух огромных тигров? Во-первых, тигров не стоит злить и науськивать друг на друга. Дальнейшее обострение американо-китайской конфронтации не соответствует долгосрочным российским интересам. Пусть даже в тактическом плане такое обострение повышает ценность Москвы для Пекина и прочнее привязывает Китай к России. Стратегические риски, возникающие в ходе этого обострения, запредельно высоки — особенно, если учитывать не только риски, касающейся международной стабильности, региональных кризисов, нераспространения ядерного оружия, но и риски для мировой экономики, финансов, глобального технологического развития. Эти запредельные риски сводят на нет любые тактические выигрыши, которые Россия могла бы извлечь для себя из нового витка раскручивающейся спирали американо-китайской конфронтации.
Во-вторых, тигр остается тигром, даже если вы сражаетесь с ним на одной стороне. Российские и китайские интересы во многом совпадают, но в чем-то и расходятся. Например, китайские корпорации и финансовые институты де-факто следуют в русле американских санкций в отношении России. Пекин не склонен поддерживать Москву по «украинскому вопросу» и не признает российскую принадлежность Крыма. Москва, в свою очередь, не готова рассматривать территориальные споры в Южно-Китайском море исключительно через «пекинскую призму» или целиком встать на сторону Китая в его спорах с Индией или Вьетнамом. Стратегическое российско-китайское партнерство не исключает расхождений по отдельным вопросам, и эти расхождения не следует игнорировать или преуменьшать. Поэтому, в частности, укрепление сотрудничества между двумя странами совсем не обязательно должно завершиться заключением формального российско-китайского военно-политического союза.
В-третьих, мудрая обезьяна должна отдавать себе отчет в том, что в долине, куда она спустилась, обитают не только два огромных тигра. Долина населена множеством других самых разнообразных животных, с каждым из которых у обезьяны могут совпадать какие-то отдельные интересы. Тенденция к новой биполярности определенно усиливается, но это еще не означает, что эта тенденция уже стала необратимой. Российской политике очень важно не фиксироваться исключительно на формирующейся биполярности, но активно содействовать процессам и тенденциям, которые этой биполярности тем или иным образом противостоят. Особенно важным с этой точки зрения представляется максимально широкое развитие сотрудничества с Европейским союзом — с еще одной обезьяной, которая вынуждена шаг за шагом спускаться с насиженного места на вершине своей горы в неизведанную долину мировой политики завтрашнего дня.