Британское издание Spectator (в свое время возглавлявшееся нынешним британским премьер-министром) в своем свежем номере эмоционально разгромило план поддержки и восстановления европейской экономики от главы Еврокомиссии Урсулы фон дер Ляйен
Сравнивая «план фон дер Ляйен» с «планом Маршалла», возродившим послевоенную Европу автор констатирует: «Ситуация сейчас иная (не та, что в в послевоенной Европе — прим. авт). Города не были сожжены дотла, заводы не взорваны. И все же в большинстве крупных стран наблюдается падение производства на 30% и более. Им нужен сравнимый (с планом Маршала — прим. авт) уровень помощи. Однако они его не получат».
Во-первых, пишет издание, у сегодняшней Европы не так много денег. Еврозона уже отказалась от так называемых «коронабондов», которые позволили бы «объединить долги» и кредитоваться отдельным странам намного дешевле — против оказались немцы и голландцы. Они по-прежнему уверены, что беспечные итальянцы и испанцы будут транжирить деньги. «Вместо этого бюджеты просто перетасовываются, но задействованные суммы составляют чуть более двух процентов ВВП, что является незначительной суммой в масштабах макроэкономики. ЕС любит говорить о своих расходах, но, не имея значительных полномочий облагать налогом или заимствовать, он остается в значительной степени фиктивным».
Во-вторых же — план Маршалла, хоть и реализовывался на дымящихся руинах — все же не реализовывался на фоне стагнации. Маршалл, в сущности, вбросил в европейскую экономику не так много денег, он просто простимулировал спрос в то время, когда и предложение также быстро улучшалось и компании «с бешеной скоростью вводили инновации».
Сегодня же, утверждает Spectator, ничего этого нет: «Экономика еврозоны задыхается под тяжестью все более громоздких правил и положений, евро остается самой дисфункциональной валютой из когда-либо созданных, высасывая спрос из периферийных экономик именно в тот момент, когда он больше всего нужен».
Разумеется, можно списать категоричность формулировок на политическую предвзятость британского издания, в редакторском кабинете которого ещё, вероятно, остались вещи Бориса Джонсона.
Но основные факты перечислены, а главное — обозначена проблема, от которой сейчас начинают болеть головы в европейских столицах. Разумеется, не все головы, а только у тех, кто пытается просчитать более или менее долгосрочное развитие ситуации после снятия карантинных мер.
Тезис («ЕС остается фиктивным») может быть сейчас сформулирован как довольно издевательский вопрос: существует ли на самом деле Евросоюз?
Напомним о знаменитом эссе Иммануила Валлерстайна «Существует ли на самом деле Индия?», в котором он выдвинул следующее предположение: если бы в восемнадцатом столетии англичане захватили не весь Индостан, а лишь северную «хиндустанскую» его часть, говорящую на индоарийских языках, а южная, дравидская, досталась бы, скажем, Франции — то не только независимой единой Индии не существовало бы сегодня. Вместо неё не только были бы независимые Хиндустан и Дравидия — хуже того: и в прошлом никакой Индии не было бы. Ибо далёкое прошлое всегда создаётся прошлым недавним.
Нам, жителям постсоветского пространства, справедливость этого рассуждения знакома не по теоретическим построениям — мы испытали её на себе. Тем интересней сегодня наблюдать за тем, как на наших глазах понятие Евросоюза если не исчезает вовсе, то по меньшей мере начинает истончаться и просвечивать.
Если после того, как страны Европы приступят к восстановлению, выяснится, что все ключевые решения принимаются не просто не по указке Брюсселя, но и даже в его отсутствие — все претензии ЕС на политическую субъектность можно будет сдать в архив.
Да, еврозона останется (и, возможно, надолго) — но общая валюта не делает единым надгосударственным образованием африканские страны, входящие в зону франка. У них имеется несомненный силовой центр в виде бывшей метрополии — Франции, но их связь с Парижем не означает горизонтальную интеграцию. Рублевая зона пережила СССР на два или три года, в Эквадоре, Панаме и Зимбабве валютой служит доллар США.
Вероятно, символическим сигналом к тому, чтобы ЕС превратился из «реальной» реальности в реальность «фиктивную», послужит массовое и демонстративное нарушение общих евростандартов какими-нибудь его членами (пусть даже временное и под маркой «ввиду форсмажорных обстоятельств и чрезвычайной ситуации»).
Такое массовое нарушение, разумеется, возможно только в случае если члены ЕС окончательно разочаруются в возможности раскулачить Германию и заставить её платить за себя — но с того момента, как это произойдёт, выяснится, что Евросоюз, в сущности, всю эту четверть века был чем-то даже менее реальным, чем Сенегамбия или Объединённая Арабская Республика.
Естественно, как и предписывает Валлерстайн, настоящее резко изменит и прошлое.
Ещё несколько лет назад некоторые идеологи Единой Европы осторожно, но настойчиво предлагали строить общеевропейскую идентичность на «державе Карла Великого» или хотя бы на памяти о Верденском договоре между его знаменитыми внуками Людовиком Немецким, Лотарем и Карлом Лысым, символически давшим начало основным национальным государствам континентальной Европы.
Эта идея так и не была реализована — в силу слишком уж проглядывающих сквозь такую преемственность консервативного христианского духа и германской национальной гордости, недопустимых в пытавшейся быть прогрессивной и многокультурной Европе XXI века. К тому же это была бы «игра в пользу национал-популистов». Однако строительство какого бы то ни было единства без единого мифа, способного уместиться в блокбастер или в главу школьного учебника — в принципе является очень ненадежным занятием, что и показала с безжалостной наглядностью нынешняя пандемия.+
В результате, если все пойдет вразнос — то ЕС не просто «дезинтегрируется». Окажется, что его, в сущности, никогда не существовало — и что в действительности субъекта по имени Европа никогда не было, а было просто экономическое объединение разнородных стран, которое пыталось стать чем-то большим, но так и не смогло.