Нынешнее молодое поколение в России и окрестностях уже не помнит, что когда разваливался СССР, большая часть его населения выступала не за смену социально-экономической модели, а за «социализм с человеческим лицом».
Примером же этого самого «человеческого лица», когда личных свобод должно было быть больше, чем при капитализме, а социальной защищённости больше, чем при социализме, выступала Швеция. Термин «шведский социализм» на какое-то время заменил для советских людей «коммунизм», в качестве светлого будущего всего человечества.
И не только для советских людей. Бежавшие из социалистического лагеря страны Восточной Европы, мотивируя свои «бархатные революции» делали акцент не на слове «социалистический», а на слове «лагерь». «Бархатные» революционеры объясняли населению, что можно работать, как при социализме (и даже меньше), а жить, как при капитализме (или даже лучше), приводя в пример всё ту же Швецию.
В Восточной Европе идеи «конвергенции» (слияния лучших черт капитализма и социализма, как скрещивания ужа с ежом) совершенно незаметно уступили место теории «шоковой терапии». Впрочем, указанная «терапия» первоначально подавалась именно как механизм избавления от родимых пятен социализма советского ради перехода к социализму шведскому.
В процессе «шоковой терапии» вынужденные бороться за выживание восточноевропейские и постсоветские сообщества очень быстро забыли об идее «шведского социализма». Зато неолевые, которые и сегодня в России обещают населению, что можно иметь те же права и свободы, что и в Германии, при этом имея ту же социальную защищённость и гарантии личной безопасности, что в СССР, часто приводят Швецию в качестве примера того, как можно за счёт королевского правительства, выступающего за «социальную справедливость», и одной лишь «прогрессивной шкалы налогов» построить «общество всеобщего благоденствия».
Интересно, что никто из неолевых не выступает за введение монархического правления на том основании, что в Швеции главой государства является король. Они почему-то считают, что именно налоги, доходящие до 45% с доходов людей, зарабатывающих менее миллиона долларов в год, обеспечивают процветание. Хоть и король, и налоговая политика (королевские интересы абсолютно не задевающая, ибо король живёт по цивильному листу, утверждаемому парламентом), и партийные коалиции, управляющие Швецией, и традиции местного общества, являются лишь составляющими частями общественно-политической системы, обеспечивавшей маленькой скандинавской стране процветание в течение относительно небольшого промежутка времени.
Эту систему не перенял ни Китай, который неолевые до сих пор почему-то считают коммунистическим, ни США, которые являются примером подражания для правых либералов, ни ЕС, считающийся оплотом общедемократических ценностей. Да и сама Швеция в последние годы сражается за отказ от этой системы. Несмотря на традиционный скандинавский консерватизм, все 2000-е годы можно определить, как попытку поиска шведским обществом новой политической системы. Причём поиск этот идёт по тому же пути, что и аналогичный поиск восточноевропейцев. Только последние значительно быстрее прошли путь от прекраснодушных неолевых мечтаний к правоконсервативным, а затем и правонационалистическим правительствам. Шведы же медленно идут по нему сейчас.
Медленность движения Швеции от популярности умеренно левых идей, к правоконсервативным, а затем и к правонационалистическим можно объяснить не только традиционным менталитетом, но и тем, что королевство давно находится на отшибе мировой политики и в рамках не только глобальной но и европейской (представляющей только часть западной) экономики играет вспомогательную роль. Характерные для всей Европы и для всего западного мира кризисные явления добираются до Швеции, как до благополучной периферии значительно позже, чем не только до Восточной, но даже до Западной Европы, поэтому и реакция запаздывает и выглядит не столь остро. Но тем и ценны шведские тенденции, что они, находясь в русле общеевропейских и общезападных, позволяют утверждать, что мы имеем дело не с временным кризисом отдельной части, а с общим кризисом всей системы, в рамках системы непреодолимым.
На прошедших очередных выборах в шведский риксдаг (парламент), лидеры левой («Социал-демократическая партия») и правой («Умеренная коалиционная партия») коалиций, потерпели относительное поражение, потеряв 12 и 14 мест соответственно. Свои позиции улучшили несистемные «Шведские демократы» (приобрели 14 дополнительных мест в риксдаге, выйдя на общее третье место с минимальным отрывом от второго).
По «странному стечению обстоятельств» их лозунги вполне коррелируют с правящими в своих странах польской ПИС и венгерской «Фидес», а также с набирающими популярность германской «Альтернатива для Германии» и французским «Национальным фронтом». Причём даже среди этих партий, характеризующихся, как ультра-правые, «Шведские демократы» выделяются своим радикализмом. Их лозунги и требования настолько национальные и настолько социальные, что назвать их национал-социалистическими не позволяет исключительно гнусная репутация германского национал-социализма и некоторые его особенности (в частности антисемитизм), которые отсутствуют в политической программе «Шведских демократов».
Впрочем, ненависть Гитлера к евреям компенсируется у новых европейских правых ненавистью к мигрантам. Эта последняя, конечно, более мотивированна и более обоснована хотя бы навязанными западному обществу глобалистскими принципами толерантности, делающими местные культуры, традиции и само местное население беззащитными перед наглыми и агрессивными лентяями, прибывшими невесть откуда и навязывающими местным свой образ жизни и своё (зачастую дикарское) представление о прекрасном. И всё же это не делает программы рвущихся в европейский политический мейнстрим партий (включая «Шведских демократов») менее праворадикальными. Тенденция же к поправению европейских обществ прекрасно прослеживается именно на примере Швеции.
Упомянутые «Шведские демократы» по результатам последних выборов стали третьей политической силой Швеции, получив 14 дополнительных мест в риксдаге. При этом ни у право-центристов, ни у лево-центристов (две разновидности глобалистов) не хватает голосов для формирования единоличной коалиции. Практика европейских парламентов свидетельствует, что это не проблема. При необходимости формируется право-левая глобалистская коалиция (как, например, коалиция ХДС/ХСС и СДПГ в бундестаге), но тенденция дорогого стоит. В частности германская тенденция такова, что по итогам следующих выборов право-левым может уже не хватить голосов для создания глобалистской коалиции, в то время, как ультра-правая «Альтернатива для Германии» продолжает демонстрировать устойчивую тенденцию к росту популярности. Если французское общество ещё не преодолело иррационального страха перед современными ультра-правыми (чьи взгляды оно разделяет, но за которых боится голосовать, поскольку их клеймят как «фашистов»), то германское уже вполне дозрело до того, чтобы подарить «Альтернативе для Германии» относительное большинство в бундестаге.
Шведы демонстрируют ту же тенденцию.
Начнём с того, что на выборах 2006 и 2010 года шведы предоставили возможность сформировать правительство не социал-демократам (создателям «шведского социализма»), а право-центристскому «Альянсу за Швецию», возглавлявшемуся «Умеренной коалиционной партией». В 2014 году, с небольшим преимуществом выборы выиграл лево-центристский альянс, во главе с социал-демократами, поскольку право-центристы оказались такими же глобалистами (только в профиль) и не удовлетворили запрос избирателей на коренную смену политики.
Тем не менее, в рамках общего поправения «Альянс за Швецию» на выборах 2018 года (несмотря на провал «Умеренной коалиционной партии», потерявшей 14 мест) сохранил свои позиции (141 место в риксдаге в 2014 году и 142 в 2018). При этом социал-демократы (лидеры лево-центристской коалиции) показали абсолютно худший результат за всю историю выборов. Они получили 28,4% голосов избирателей. До этого их худший результат составлял 28,5%. И это было в 1911 году, когда социал-демократы впервые прошли в риксдаг.
А вот право-радикальные «Шведские демократы» из года в год улучшают результат. 2,9% в 2006 году, 5,7% в 2010 году, 12,86% в 2014 году и 17,6% в 2018 году. Доверие избирателей растёт стабильно. Остался всего один шаг и они смогут претендовать на участие в правительстве.
В России часто преувеличивают значение побед европейских ультра-правых, почему-то считая их пророссийскими. На деле они всего лишь антиглобалисты. При этом, позиция «Шведских демократов», как в отношении России, так и в отношении большинства волнующих Россию глобальных проблем для Москвы неблагоприятна. Она больше похожа на позицию ПИС. Польские ультра-правые тоже не любят глобалистов, но не любят и Россию, а кого больше зависит от конкретной ситуации. Да и относительно благоприятная в отношении России позиция венгерских, французских и германских правых может быть объяснена скорее их консерватизмом и противостоянием с глобалистской «толерантностью», чем системными совпадением интересов. Правые радикалы выступают поборниками традиционных национальных и семейных ценностей и, находясь в оппозиции, видят в России пример общества, которое успешно решает свои проблемы, от этих ценностей не отказываясь. Если (а скорее когда) они придут к власти и начнут защищать государственные интересы, не факт, что они не найдут массу противоречий, разделяющих их с Москвой и вынуждающих занимать жёсткую позицию. По крайней мере, как уже было сказано, «Шведские демократы» не любят Россию не меньше, чем глобалистов.
Таким образом, мы имеем дело с право-националистической перестройкой Европы, которая грозит единству Европейского союза и может привести к политической фрагментации Старого континента и его перманентной дестабилизации. Для России это не лучше, чем «толерантная» Европа левых (или лево-правых) глобалистских правительств.
Для Москвы было бы лучше, если бы в Европе победили умеренные правые, которые отказались бы от привнесённых неолевыми идей глобализма и «толерантности», вернулись бы к традиционным право-консервативным программам, сохранили бы единство ЕС, юридически легализовав в нём франко-германское господство и переориентировали бы Европу на союз с Россией и Китаем в рамках концепции «большой Евразии».
Но пока традиционные правые демонстрируют полную политическую и идейную импотентность, а популярность неолевых обвально падает, к власти в Европе идут правые радикалы, разномастные, агрессивные и непредсказуемые.