ОКО ПЛАНЕТЫ > Аналитика мировых событий > Китай против Америки (Foreign Affairs, США)

Китай против Америки (Foreign Affairs, США)


23-11-2017, 06:39. Разместил: Редакция ОКО ПЛАНЕТЫ

Китай против Америки (Foreign Affairs, США)

Как справиться с очередным столкновением цивилизаций

Война для китайских стратегов – преимущественно психологическое и политическое противостояние. Согласно мышлению китайцев, восприятие противником фактов может быть не менее важным, чем реальные факты.


Многие американцы, осознавая, насколько усилился Китай, соперничающий сегодня с США во всех областях, тешат себя мыслью о том, что, когда Китай станет еще богаче и сильнее, он пойдет по стопам Германии, Японии и других стран, претерпевших глубокие преобразования и ставших передовыми либеральными демократиями. По выражению бывшего заместителя госсекретаря Роберта Зеллика, волшебный коктейль из глобализации, рыночного потребления и интеграции в мировой порядок, основанный на определенных правилах, в конце концов приведет Китай к демократизации внутри страны и превращению в «ответственного акционера мировой политики».

Сэмюэль Хантингтон не согласен с этими выводами. В очерке «Столкновение цивилизаций?», опубликованном в журнале Foreign Affairs в 1993 г., он доказывал, что культурный водораздел не только не растворится в мировом либеральном порядке, но и станет определяющей чертой мира после окончания холодной войны. Аргумент Хантингтона сегодня вспоминают в первую очередь, поскольку он прозорливо предсказал раскол между «западной и мусульманской цивилизациями», который наиболее ярко проявился в терактах 11 сентября и их последствиях. Но Хантингтон также предвидел, что пропасть между Западом под руководством Соединенных Штатов и китайской цивилизацией будет такой же глубокой, долговечной и имеющей важные последствия. Как он выразился, «само представление о существовании “всеобщей цивилизации” – западная идея, которая прямо противоречит партикуляризму большинства азиатских обществ с их акцентом на отличиях одного народа от другого».

Прошедшие годы подкрепили выводы Хантингтона, а грядущие десятилетия еще более убедительно докажут его правоту. США олицетворяют собой то, что Хантингтон считает западной цивилизацией. Противоречия между американскими и китайскими ценностями, традициями и философиями усугубят фундаментальную структурную напряженность, возникающую всякий раз, когда поднимающаяся держава, такая как Китай, угрожает потеснить устоявшуюся, такую как Соединенные Штаты.

Причина, по которой такие изменения часто приводят к конфликту – ловушка Фукидида, названная по имени древнегреческого историка, наблюдавшего опасное противостояние между поднимавшимися Афинами и правившей Спартой. Согласно Фукидиду, «Именно усиление Афин, вызывавшее страх в Спарте, сделало войну неизбежной». Понятно, что укрепляющиеся державы чувствуют себя вправе требовать большего влияния и уважения. Устоявшиеся державы, сталкиваясь с бросающими им вызов новыми силами, испытывают страх, опасения, неуверенность, что заставляет их принимать оборонительную позу. В таких условиях недоразумения раздуваются, сочувствие становится несбыточной мечтой; события и действия третьих сторон, которые в противном случае считались бы незначительными или находящимися под контролем, могут подтолкнуть к военным действиям, нежелательным для ведущих игроков.

В случае с США и Китаем риски Фукидида осложняются цивилизационной несовместимостью, усугубляющей конкуренцию и еще больше затрудняющей сближение. Это несоответствие легче всего наблюдать в глубоких разногласиях американцев и китайцев в оценке роли государства, экономики, личности, отношений между странами и природы времени.

Американцы относятся к государству как к необходимому злу и считают, что стоит опасаться склонности государства к тирании и злоупотреблению властью, сдерживая его. Для китайцев государство – необходимое благо, фундаментальная основа, обеспечивающая порядок и предотвращающая хаос. В капитализме свободного рынка по-американски государство устанавливает правила и обеспечивает их соблюдение; госсобственность и вмешательство государства в экономику иногда имеет место, но это нежелательные исключения. В Китае построена государственная рыночная экономика, где правительство определяет цели, выбирает и субсидирует отрасли, нуждающиеся в развитии, поддерживает национальных чемпионов и осуществляет важные долгосрочные экономические проекты во благо страны.

В китайской культуре не приветствуется американский индивидуализм, который оценивает государство по тому, как хорошо оно защищает права и свободу граждан. Китайское слово гэжэньчжуи, которым описывается «индивидуализм», предполагает эгоистичное противопоставление личных интересов общественным. Китайский эквивалент крылатой фразы «свобода или смерть» звучит примерно так: «гармоничное общество или смерть». Для Китая высшая ценность – порядок, а гармония обеспечивается иерархией, участники которой соблюдают первое требование Конфуция: знай свое место. Это применимо не только к китайскому обществу, но и к мировой политике, где официальная точка зрения заключается в том, что правильное место Китая – на вершине пирамиды; другие же государства должны быть подчиненными данниками.

Американцы придерживаются иного взгляда. По крайней мере со времени окончания Второй мировой войны Вашингтон стремится не допустить появления «равного конкурента», способного бросить вызов военному превосходству США. Но послевоенные представления Америки о мировом порядке также ставят во главу угла потребность в основанной на четких правилах мировой системе, которая сдерживает в том числе и Соединенные Штаты. Наконец, у американцев и китайцев различные представления о времени и его измерении. Американцы склонны сосредотачиваться на сегодняшнем дне и часто считают часы и дни. А китайцы больше обращены к истории и часто мыслят десятилетиями и даже столетиями. Конечно, это всё широкие обобщения, не отражающие всего широкого многообразия американского и китайского общества. Но они также служат важным напоминанием, которое не должны упускать из виду американские и китайские политики, если хотят управлять обостряющейся конкуренцией, не скатываясь к войне.

Мы номер один

Культурные различия между США и Китаем усугубляются примечательной особенностью, свойственной обоим государствам: комплексом превосходства в его крайнем выражении. Каждая страна считает себя исключительной, не имеющей равных. Но лишь одна может быть номером один в мире. Бывший премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю высказывал сомнения по поводу способности Соединенных Штатов приспособиться к растущему Китаю. «В эмоциональном плане Америке очень трудно согласиться с тем, что ее потеснит (пусть даже не в мире, а только в западной акватории Тихого океана) презренный азиатский народ. Американцы ведь раньше относились пренебрежительно к Китаю, считая его отсталой, слабой, коррумпированной и недееспособной страной, –
сказал он в интервью 1999 года. – Чувство культурного превосходства американцев чрезвычайно затруднит адаптацию».

В каком-то смысле китайская исключительность более ярко выражена, чем американская. «Китайская империя видела себя центром цивилизованной вселенной, – писал историк Гарри Гельбер в своей книге 2001 г. Nations Out of Empires («Эволюция империй в нации»). В империалистическую эпоху «китайский ученый бюрократ не представлял себе “Китай” или “китайскую цивилизацию” в современном смысле этого слова. Для него существовал народ “Хань”, а за пределами его территории жили только варвары. Все, что не относилось к цивилизации, по определению числилось варварством». По сей день китайцы гордятся своими цивилизационными достижениями. «Наша нация – великая нация, – заявил китайский президент Си Цзиньпин в речи, произнесенной в 2012 году. – За время существования и развития своей цивилизации, то есть за более чем пять тысяч лет истории, китайская нация внесла неизгладимый вклад в цивилизацию и развитие человечества». В своей книге «Правление Китая», изданной в 2014 г., Си утверждал, что «непрерывность цивилизации в Китае – уникальное явление на земле и уникальное достижение в мировой истории».

Американцы тоже видят себя авангардом цивилизации, особенно когда речь заходит о политике. Страсть к свободе закреплена в главном документе американского политического кредо, Декларации Независимости, которая провозглашает, что «все люди созданы равными» и «наделены Творцом определенными неотторжимыми правами». В Декларации уточняется, что права включают «жизнь, свободу и стремление к счастью», и утверждается, что это вопросы, не подлежащие обсуждению, поскольку «само собой разумеющиеся» истины. Как писал американский историк Ричард Хофштадтер, «судьба нашей страны – не иметь идеологии, а быть идеологией». В отличие от Америки, главная политическая ценность для китайцев – порядок, который является следствием иерархии. Свобода личности, как ее понимают американцы, подрывает иерархию, что, с точки зрения китайцев, ведет к хаосу.

Делайте как я говорю... и как я делаю?

Эти философские различия находят выражение в концепции правительства, разработанной каждой из двух стран. Хотя отцами-основателями Соединенных Штатов двигало глубокое недоверие к власти, они признавали, что правительство нужно обществу. А иначе кто бы защищал граждан от угроз из-за рубежа или от нарушения их прав преступниками на родине? Однако они отчаянно пытались разрешить дилемму: правительство, достаточно сильное, чтобы выполнять необходимые функции, будет склонно к тирании. Чтобы справиться с этим вызовом, они задумали правительство с «разграниченными институтами, между которыми поделена власть», как это описал историк Ричард Нойштадт. Тем самым они осознанно допускали постоянную борьбу между исполнительной, законодательной и судебной ветвями, что приводило к задержкам, заводило в тупик и даже вызывало функциональные нарушения. Но это также создавало систему сдержек и противовесов, препятствующую злоупотреблениям.

У китайцев диаметрально противоположное представление о правительстве и его роли в обществе. Как заметил Ли, «История и культурная летопись страны свидетельствуют о том, что, когда имеется сильный центр (Пекин или Нанкин), в стране царит мир и благоденствие. Когда центр слаб, провинции и их округа управляются местными военно-феодальными князьками». Соответственно, разновидность сильного центрального правительства, неприемлемого для американцев, представляется китайцам главным проводником порядка и общественного блага на родине и за рубежом.

С точки зрения американцев, демократия – единственная справедливая форма правления: власти получают легитимность через согласие управляемых. Эта точка зрения не популярна в Китае, где принято считать, что правительство приобретает или утрачивает политическую легитимность в зависимости от достигнутых успехов. В провокационном выступлении на конференции TED в 2013 г. венчурный капиталист из Шанхая Эрик Ли усомнился в предполагаемом превосходстве демократии. «Однажды мне задали вопрос: “За КПК не голосовали на открытых выборах. Где же источник ее легитимности?” – рассказывал он. – Я ответил: а как насчет компетентности?» Он далее напомнил аудитории, что в 1949 г., когда Компартия Китая захватила власть, «Китай увяз в трясине гражданской войны, был расчленен иностранной агрессией, а средняя продолжительность жизни составляла 41 год. Сегодня Китай – вторая по величине экономика мира, промышленная сверхдержава, а китайский народ богатеет».

У Вашингтона и Пекина также совершенно разные подходы к продвижению фундаментальных политических ценностей в мире.

Американцы считают, что права человека и демократия – всеобщие устремления; чтобы они восторжествовали во всех странах, требуется лишь пример США и иногда легкое подталкивание в духе неоимпериализма. Как писал Хантингтон в книге «Столкновение цивилизаций», Соединенные Штаты – «миссионерская страна», движимая верой в то, что даже «народы, не принадлежащие к западной цивилизации, должны будут рано или поздно заявить о своей приверженности западным ценностям… и воплотить эти ценности в своих государственных институтах». Большинство американцев верят, что демократические права выгодны любому человеку, где бы он ни жил. На протяжении нескольких десятилетий Вашингтон проводил внешнюю политику насаждения демократии. Иногда он даже пытается навязать ее тем, кто по собственной воле отказывался ее принимать.

Китайцы же, хотя и верят в то, что другие могут смотреть на них как на образец для подражания, восхищаться их добродетелями и даже пытаться копировать их поведение, никогда не занимались прозелитизмом. Как заметил американский дипломат Генри Киссинджер, империалистический Китай «не экспортировал свои идеи, но давал возможность другим осознать их ценность и стремиться к ним». Неудивительно, что китайские лидеры с глубоким подозрением относятся к попыткам США обратить их в свою веру. В конце 1980-х гг. Дэн Сяопин, руководивший Китаем с 1978 по 1989 гг. и начавший процесс экономической либерализации, посетовал в беседе с высокопоставленным иностранцем, что разговоры Запада о «правах человека, свободе и демократии призваны лишь защищать интересы сильных, богатых стран, использующих свою мощь, чтобы запугивать слабые страны; в действительности же они стремятся к гегемонии и проводят политику с позиции силы».

Быстрое и медленное мышление

У американцев и китайцев совершенно разные представления о прошлом, настоящем и будущем. Американцы гордо отпраздновали 241-летнюю годовщину своей страны; китайцы любят напомнить, что их государственная история охватывает пять тысячелетий. Лидеры США часто говорят об «американском эксперименте», а их подчас бессистемная и плохо продуманная политика отражает такой настрой. Китай, напротив, видит себя завсегдатаем этой планеты: он был и будет всегда. В силу расширительного понимания времени китайские лидеры четко разграничивают обострение и хроническое состояние, отделяют безотлагательные вещи от просто важных дел.

Трудно себе представить, чтобы американский политический лидер предложил отложить решение серьезной внешнеполитической проблемы на целое поколение. Но именно так поступил Дэн в 1979 г., когда возглавлял китайскую делегацию на переговорах с Японией по поводу спорных островов Сенкаку или Дяоюйдао, согласившись на длительное разрешение этого спора вместо поиска немедленного решения.

Все более чутко реагируя на новостной поток и общественное мнение, политики США обращаются к Твиттеру или импульсивно объявляют срочный план действий, обещая быстрые решения. Китайские лидеры, напротив, проявляют стратегическое терпение: коль скоро общие тенденции благоприятны, они не видят ничего страшного в том, чтобы переждать и добиться решения в отдаленной перспективе. Американцы считают себя специалистами по решению проблем. Проводя политику извлечения краткосрочных выгод, они стараются решить ту или иную задачу как можно скорее, чтобы затем перейти к следующим вопросам. Американский романист и историк Гор Видал однажды назвал свою страну «Соединенные Штаты Амнезии» – то есть место, где каждая идея – новшество, и каждый кризис беспрецедентен.

Это нечто совершенно противоположное глубоко исторической и институциональной памяти китайцев, полагающих, что нет ничего нового под солнцем. На самом деле китайские лидеры склонны верить, что многие задачи невозможно решить, и вместо этого ими надо управлять. Они видят вызовы в долгосрочной перспективе как нечто цикличное; проблемы, с которыми они сегодня сталкиваются – следствие процессов, развивавшихся на протяжении последнего года, десятилетия или столетия. Политические шаги, предпринимаемые сегодня, будут способствовать дальнейшей эволюции. Например, с 1949 г. Тайвань находится под властью людей, которых Пекин считает китайскими националистами-изгоями. Будучи уверены, что Тайвань остается неотъемлемой частью Китая, китайские лидеры придерживаются долгосрочной стратегии, включая все более тесные социально-экономические связи с Тайванем, чтобы постепенно вернуть этот «блудный остров» в свой «загон».

Кто здесь главный?

Столкновение цивилизаций, из-за которого Вашингтону и Пекину будет трудно избежать ловушки Фукидида, проистекает из их конкурирующих представлений о миропорядке. Обращение Китая со своими гражданами демонстрирует план построения отношений с более слабыми соседними странами. Китайская Компартия поддерживает порядок за счет принудительной авторитарной иерархии, требующей от граждан почтения и лояльности. Поведение Китая на международной арене отражает аналогичные ожидания установления иерархического порядка. Во время совещания стран Юго-Восточной Азии в 2010 г. тогдашний министр иностранных дел Китая Ян Цзечи ответил на жалобы по поводу дерзкого поведения Китая в Южно-Китайском море, заявив своим региональным коллегам и Государственному секретарю Хиллари Клинтон, что «Китай – большая страна, а другие страны маленькие; это просто факт».

В отличие от китайских, американские лидеры стремятся к установлению главенства международного права, то есть, по сути, к переносу внутренней власти закона на отношения между странами. В то же время они признают реальность силы в мировых джунглях по Гоббсу, где лучше быть львом, чем ягненком. Вашингтон часто пытается примирить это противоречие, рисуя мир, в котором Соединенные Штаты – благожелательный гегемон, играющий роль законодателя, полицейского, судьи и коллегии присяжных.

Вашингтон призывает другие державы принять основанный на правилах мировой порядок, который он установил и за которым он надзирает. Но в глазах китайцев это выглядит так, будто Вашингтон устанавливает правила, а другие выполняют его команды и предписания. Генерал Мартин Демпси, бывший председатель Объединенного комитета начальников штабов, лично столкнулся с возмущением китайцев по этому поводу. «Всякий раз, когда я заводил с китайцами разговор о международных нормах или правилах поведения на международной арене, они неизменно указывали на то, что эти правила установлены, когда они не были участниками мировой политики, и эта последовательность – одна из тех вещей, которые очаровывают меня в китайцах», – отметил Демпси в прошлогоднем интервью Foreign Affairs.

Можете идти своим путем

Почти три десятилетия США оставались самой могущественной страной мира. За это время влияние Вашингтона на мировую политику было важным фактором, позволившим элитам и лидерам других стран понять американскую культуру и американский подход к стратегии. С другой стороны, американцы часто считали, что могут позволить себе не слишком задумываться о мировоззрении людей в других странах мира. Подобное отсутствие интереса подстегивалось верой в то, что остальной мир в любом случае медленно, но верно будет становиться похож на Соединенные Штаты.

Однако в последние годы рост Китая бросил вызов этому равнодушию. Американские политики начинают признавать, что им надо лучше понимать Китай – особенно его стратегическое мышление. В частности, американские политики начали вникать в отличительные особенности мышления своих китайских коллег относительно применения военной силы. Принимая решения о том, стоит ли атаковать вражеские силы, когда и как это делать, китайские лидеры по большей части были рациональны и прагматичны. Однако помимо этого американские политики и аналитики обнаружили пять допущений и ориентиров, позволяющих лучше понять вероятное стратегическое поведение Китая в случае конфронтации.

Во-первых, и в военное, и в мирное время движущая сила китайской стратегии – политический прагматизм; при этом китайцы не обременены серьезной необходимостью оправдывать свое поведение с точки зрения международного права или этических норм. Это позволяет правительству быть беспощадно гибким, поскольку оно не чувствует себя обязанным считаться с ранее данными объяснениями и по большому счету неуязвимо для критики в непоследовательности. Например, когда Киссинджер прибыл в Китай в 1971 г., чтобы начать тайные переговоры об американо-китайском сближении, он обнаружил, что его партнеры по переговорам давно избавились от идеологических шор и предельно откровенны по поводу национальных интересов Китая. В то время как Киссинджер и президент Ричард Никсон считали необходимым оправдывать достигнутый в итоге компромисс необходимостью завершить войну во Вьетнаме «достойным миром», китайский лидер Мао Цзэдун не испытывал никакой потребности делать вид, будто, устанавливая отношения с капиталистическими Соединенными Штатами для усиления позиций коммунистического Китая по отношению к СССР, он каким-то образом укрепляет более широкий международный социалистический фронт.

Но не только практический подход к мировой политике дает КНР преимущество над США, то же самое можно сказать и об одержимости Китая целостным стратегическим мировоззрением. Китайские стратеги видят взаимосвязь всего со всем. Развивающийся контекст, в котором возникает определенная стратегическая ситуация – это и есть то, что китайцы называют словом «ши». Данный термин не поддается прямому переводу на английский, но может быть передан как «потенциальная энергия» или «динамика», присущая любому обстоятельству в данный момент времени. Это понятие включает в себя географические особенности местности, погодные условия, баланс сил, фактор неожиданности, боевой дух и многие другие элементы. «Каждый фактор влияет на другие, – как писал Киссинджер в своей книге “О Китае” (2011), – порождая едва заметные сдвиги в динамике и обеспечивая относительное преимущество». Таким образом, опытный китайский стратег тратит большую часть времени на «терпеливое наблюдение за переменами и поддержку выгодных изменений в стратегическом ландшафте»; он начинает действовать лишь тогда, когда все факторы оптимальны. Тогда он наносит быстрый удар. Для наблюдателя итог представляется неизбежным.

Война для китайских стратегов – преимущественно психологическое и политическое противостояние. Согласно мышлению китайцев, восприятие противником фактов может быть не менее важным, чем реальные факты. Императорский Китай, создавая и поддерживая образ цивилизации, настолько превосходящей все остальные, что она представляет собой «центр вселенной», тем самым сдерживал врагов, чтобы они даже не помышляли бросить вызов китайскому господству. Сегодня аналогичную роль играет мантра о неизбежном восходе Китая и необратимом закате США.

Традиционно китайцы стремились добиваться победы не в решающем сражении, а через ряд последовательных шагов, призванных постепенно улучшать их положение. Дэвид Лай, специалист по военной политике стран Азии, проиллюстрировал такой подход с помощью сравнения западной игры в шахматы с ее китайским эквивалентом вейци (или го). В шахматах игроки стремятся занять центр доски и победить противника. В вейци игроки стремятся окружить противника. Если гроссмейстер просчитывает все на пять-шесть ходов вперед, то мастер вейци видит возможное развитие событий через 20–30 ходов. Отслеживая все составляющие в широком контексте отношений с неприятелем, китайский стратег сопротивляется искушению преждевременно устремиться к победе, вместо этого нацеливаясь на постепенное наращивание преимущества. «В западной традиции основной акцент делается на применение силы; искусство войны во многом ограничено полями сражений, а способ сражения – это сила против силы», – писал Лай в своем анализе 2004 г. для Института стратегических исследований при Военном колледже Армии США. В противовес такому подходу, «философия, лежащая в основе го… – конкурировать за относительную выгоду вместо стремления к полному уничтожению войск противника». Лай предусмотрительно напоминает, что «опасно играть в го, имея менталитет шахматиста».

Давайте заключим сделку

Вашингтону стоит прислушаться к этому предупреждению. В предстоящие годы любые горячие точки могут стать причиной кризиса в американо-китайских отношениях, в том числе продолжение территориальных споров вокруг Южно-Китайского моря и напряженность в связи с расширяющейся программой ядерных вооружений Северной Кореи. Поскольку пройдет еще одно-два десятилетия, прежде чем военные возможности Китая сравняются с США, китайцы продолжат вести себя благоразумно и осмотрительно, остерегаясь применять летальное оружие против американцев. Пекин будет относиться к военной силе как подчиненному инструменту в своей внешней политике, цель которой – не победа в сражении, а достижение национальных целей. Он будет укреплять дипломатические и экономические связи с соседними странами, углубляя их зависимость от КНР, и использовать экономические рычаги, чтобы поощрять их (или принуждать) к сотрудничеству по другим вопросам. Хотя Китай традиционно считает войну крайней мерой, если он решит, что долгосрочные тенденции движутся в неблагоприятном направлении и он теряет возможность диктовать условия, возможен ограниченный военный конфликт, с помощью которого Пекин попытается повернуть эти тенденции в нужное для себя русло.

Последний раз США сталкивались с чрезвычайно высоким рис-ком попасть в ловушку Фукидида во время холодной войны, и особенно во время Кубинского ракетного кризиса. Размышляя об этом кризисе через несколько месяцев после его разрешения, президент США Джон Кеннеди извлек урок на будущее: «Прежде всего, защищая свои жизненно важные интересы, ядерные державы должны избегать такой конфронтации, которая ставит противника перед выбором: унизительное отступление или ядерная война». Несмотря на жесткую риторику Москвы, советский премьер Никита Хрущев в конце концов пришел к выводу, что может пойти на компромисс в вопросе размещения ядерного оружия на Кубе. Точно так же Киссинджер и Никсон впоследствии обнаружили, что китайский идеолог Мао вполне склонен к уступкам, если это отвечает интересам Китая.

Си и Дональд Трамп оба выступают с максималистскими заявлениями, особенно когда речь заходит о ситуации в Южно-Китайском море. Но оба также мастера заключения сделок. Чем лучше администрация Трампа будет понимать, как Пекин оценивает роль Китая в мире, а также ключевые интересы своей страны, тем лучше она подготовится к будущим переговорам. Проблема в психологическом проецировании: даже ветераны Госдепартамента слишком часто исходят из ошибочного предположения, будто жизненные интересы Китая – зеркальное отражение интересов США. Официальные лица в администрации Трампа, разрабатывающие политику в отношении Китая, мудро поступят, обратив внимание на изречение древнего китайского философа Сунь Цзы: «Если ты знаешь врага и знаешь себя, тебе не стоит бояться исхода сотен сражений. Если ты знаешь себя, но не знаешь врага, то на каждую одержанную победу ты также потерпишь одно поражение. Если ты не знаешь ни врага, ни себя, то проиграешь все битвы».


Грэм Эллисон (Graham Allison) директор Научного центра Белфер по международным делам при гарвардской школе Кеннеди и бывший помощник министра обороны по делам политики и планирования
Источник: "Россия в глобальной политике"
Оригинал публикации: "China vs. America"

Данный очерк – адаптация его книги Destined for War: Can America and China Escape Thucydides’s Trap? («Обреченные на войну: смогут ли Америка и Китай избежать ловушки Фукидида?).

Вернуться назад