Россия сильна, Сирия спасена: эксперты оценили сирийскую кампанию ВС РФ

28 сентября в московской редакции Федерального агентства новостей прошел круглый стол, посвященный второй годовщине начала военной кампании Российской Федерации в Сирийской Арабской Республике. Контртеррористическая операция российских войск в этой ближневосточной стране стартовала 30 сентября 2015 года — и за два прошедших года привела к кардинальному изменению расклада сил на сирийском театре военных действий.

Сегодня уже можно подвести предварительные итоги сирийской кампании ВС РФ. С этой целью ФАН под модераторством корреспондента Андрея Союстова собрал за одним столом следующих экспертов:

— Виктор Иванович Мураховский, полковник в запасе, главный редактор журнала «Арсенал Отечества»;
— Алексей Петрович Леонков, военный эксперт, один из руководителей журнала «Арсенал Отечества»;
— Прохор Юрьевич Тебин, кандидат политических наук, эксперт Российского совета по международным делам;
— Андрей Викторович Манойло, профессор МГУ им. Ломоносова, доктор политических наук.

Сокращенную версию круглого стола с выжимкой основных тезисов экспертов можно увидеть по этой ссылке. Здесь же вниманию читателей предлагается полная видеозапись круглого стола, а также его полная стенограмма с минимальной редактурой.

Виктор Мураховский: Решающую роль в Сирии сыграли российские военные

Андрей Союстов. Здравствуйте, уважаемые наши зрители!

30 сентября исполняется два года с начала российской кампании в Сирии. Чтобы составить какое-то представление о том, какой путь прошла Россия в Сирии за два года, мы проводим круглый стол, посвященный этой теме.

Безусловно, осветить все аспекты сирийской кампании даже на самом большом мероприятии невозможно. Поэтому мы постараемся сделать некую выборку по темам, связанным с военной тематикой. Итак, сегодня в нашей студии присутствуют спикеры, которые озвучат нам в краткой форме сообщения, посвященные боевым действиям на суше, в воздухе и на море.

Первому предоставляю слово Виктору Ивановичу Мураховскому, полковнику в запасе, главному редактору журнала «Арсенал Отечества», который познакомит нас со спецификой сухопутных операций на сирийском ТВД.

Пожалуйста.

Виктор Мураховский. Добрый день.

В первую очередь, я хочу подчеркнуть, что я не выражаю никакой официальной точки зрения, а излагаю исключительно свое частное мнение, ну и как главного редактора журнала «Арсенал Отечества». Хотел бы поговорить об особенностях конфликта в Сирии, которые решающим образом влияют на применение систем вооружения и определяют ход и исход боя, операций и войны в целом.

Надо отметить, что, согласно нашим боевым документам, например боевым уставам, к действиям в особых условиях относится в основном ведение боя или проведение операции, опирающееся на физико-географические условия. Такой раздел, как боевые действия в особых условиях, подразумевает бой в городе, бой в горах, в северных районах, в пустыне и так далее.

Что касается сирийского театра военных действий, он в этом смысле не является чем-то исключительным. Советская и Российская армии имеют богатый опыт боевых действий и в пустыне, и в горах, и в городских условиях. Здесь надо все-таки обратить внимание на особенности самого военного конфликта, обусловленность его характера. Это гражданская война, полномасштабная, с активным участием иностранных сторон.

Решающее влияние на особенности сирийской кампании оказывает характер сил участников этого конфликта, состав их сил и средств, а также действия иностранных участников. Большое значение имеет мотивация противоборствующих сторон, их профессиональная выучка, подготовка военных формирований различного уровня. Эти и прочие факторы обуславливают и особенности применения систем вооружения и военной техники.

Я по большей части остановлюсь на вооружении и технике Сухопутных войск.

Сирийские бронетанковые войска, которые были весьма многочисленны на начало гражданской войны, в итоге различных стадий конфликта превратились в разрозненные формирования, понесли большие потери прежде всего в танках и БТР. За все время конфликта не отмечено организованных действий бронетанковых формирований уровня роты и тем более батальона.

На текущий момент и даже на начало российской операции в Сирии отмечается, что танки, как правило, используются в качестве неподвижных или подвижных огневых средств, осуществляющих непосредственное огневое поражение в пределах дальности прямой видимости. Практически не отмечается ни одного факта применения танков в составе ротных и тем более батальонных тактических групп. Танки, даже в том случае, если они действуют формированиями в две-три единицы, как правило, очень слабо взаимодействуют с пехотой и в результате зачастую несут неоправданные потери.

Также должен отметить, что замечается доработка на месте танков советского еще производства самодельными конструкциями, повышающими их защищенность от противотанковых средств ближнего боя, прежде всего реактивных противотанковых гранат, боеприпасов ручных противотанковых гранатометов. Обычно такие конструкции не помогают совсем и даже вселяют чувство ложной уверенности в защищенности против современных противотанковых средств, которые широко используются в ходе конфликта. Я имею в виду как советские противотанковые средства: «Малютка», «Конкурс», «Фагот», так и более-менее современный российский «Корнет» или американский Tow 2.

Отмечается, что бронетанковая техника других классов, например БМП и бронетранспортеры, фактически используется исключительно как транспортное средство. Они не продвигаются в случае наступления в боевых порядках пехоты, не поддерживают ее огнем в ходе наступления и обычно доставляют пехоту на рубеж спешивания и затем используются как транспортное средство для вывоза раненых с поля боя либо для доставки боеприпасов и других материальных средств к полю боя.

Кроме того, я отмечаю, что другая бронетанковая техника, которая обычно используется в качестве транспортного средства в Российской армии, например бронетранспортеры МТ-ЛБ, зачастую используется наравне с БМП и БТР для доставки на передний край как пехоты, так и материальных средств.

В итоге, танковые войска Сирийской Арабской армии не сыграли той роли, которую они могли бы иметь в ходе текущего конфликта. И даже в тех случаях, когда уже при содействии российских советников и при помощи ударов ВКС РФ по позициям и объектам «Исламского государства»1(террористическая организация, запрещенная в РФ) и других террористических формирований достигалось огневое превосходство и подавление большей части огневых средств противника на переднем крае, мы не видели ни одного факта создания маневренных механизированных формирований, которые могли бы добиваться серьезного тактического успеха, вести наступление в высоком темпе и способствовать перерастанию тактического успеха в оперативный, что позволило бы добиваться ударов во фланг и тыл формирований боевиков и достигать решительных успехов в операции.

Наиболее успешные действия бронетанковых войск (хотя их трудно сейчас назвать войсками), скажем танков БМП и БТР в составе наиболее боеспособных формирований САА и их союзников, были продемонстрированы в ходе окружения, рассечения и разгрома крупных формирований ИГ1в районе города Акербат и восточнее него. Тогда впервые за всю историю конфликта была продемонстрирована высадка тактического воздушного десанта, а затем взаимодействие с подвижными формированиями Сирийской армии, что привело к тактическому успеху по окружению этой группировки, рассечению ее на части и постепенной зачистке той территории, которая оставалась под контролем военных формирований ИГ1.

Что касается артиллерии, я всегда утверждал, что, в конечном счете, исход боя, операции да и войны в целом, когда она носит такой масштабный, всеобъемлющий характер, определяют три кита. Это пехота плюс танки плюс артиллерия, их тесное взаимодействие между собой. К сожалению, артиллерия САА также продемонстрировала недостаточную эффективность. Это опять связано как с подготовкой артиллеристов, так и с отсутствием высокоточных боеприпасов для артиллерии, с отсутствием средств, которые позволяют осуществлять полную подготовку артиллерии к ведению огня. Этим объясняется низкая точность и достаточно низкая эффективность сирийской артиллерии.

Тем не менее, за последний год доля артиллерии САА в огневом поражении противника составляет 45%. Это очень высокий показатель, учитывая, что основное поражение наносят ВКС РФ. Но надо понимать, что они наносят удары в тактической оперативной глубине. В тактической зоне, непосредственно на поле боя, на глубину 5–10 км, в сфере дальности прямой видимости мы видим, что остается очень большой доля артиллерии. Если мы берем только тактическую зону, там доля потерь противника от артиллерии САА достигает 70–75%.

При этом как в бронетанковых войсках, так и в артиллерии Сирийской Арабской армии используется в основном система вооружения еще советского производства. Основными являются такие танки, как Т-54, Т-55, Т-62, и поставленные в последнее время Т-62, в меньшей степени танки Т-72, а также 152-миллиметровые артиллерийские системы советского производства и 122-миллиметровые — тоже советского производства. Например, сирийцы применяют гаубицы Д-30. Самоходная артиллерия присутствует на поле боя в гораздо меньшей степени.

Также активно применяются системы реактивного огня типа «Град», «Ураган» и «Смерч». Понятно, что последние две — в гораздо меньшей степени. Отсутствие высокоточных боеприпасов для реактивных систем существенно осложняет огневое поражение противника, в достаточной мере оно не наносится. Как правило, артиллерийские системы в большей степени работают на подавление, чем на уничтожение.

За 2014 и 2015 годы также ощущалась нехватка обычных боеприпасов как для танков, так и для артиллерии. В результате поставок из России этот дефицит в целом был ликвидирован, и сейчас в обычных боеприпасах недостатка не ощущается.

Другие системы вооружения, которые могли бы сыграть значимую роль в этом конфликте, Сирийской армией  используются слабо или не используются вообще. В первую очередь, я имею в виду средства инженерного вооружения. Мы видим на протяжении последних двух лет, что САА крайне пренебрежительно относится к инженерному оборудованию оборонительных позиций, к инженерному оборудованию наступления — в результате чего несет зачастую неоправданные потери.

Когда сирийская правительственная армия вышла на этап деблокирования гарнизона в городе Дейр-эз-Зор, а также необходимости форсирования реки Евфрат, также оказалось, что переправочно-мостовые, переправочно-десантные средства находятся, честно говоря, в неудовлетворительном состоянии. В итоге пришлось перебрасывать в срочном порядке из России современные переправочно-десантные средства, включая паромно-мостовые машины, переправочно-десантные и мостостроительные средства. Только это помогло обеспечить форсирование реки, захват плацдарма на восточном берегу Евфрата, а затем и постройку моста для постоянного обеспечения войск на этом плацдарме и усиления войск на восточном берегу реки.

Если говорить о вооружении пехоты, то, в принципе, подтвердились высокие качества основного вооружения — автомата Калашникова и систем на его базе. Это ручной пулемет Калашникова, пулемет ПКМ, пулемет крупнокалиберный НСВ в различных исполнениях, ручной противотанковый гранатомет, давно известный во всем мире РПГ, а также различные варианты ручных реактивных противотанковых гранат, ручных штурмовых гранат и так далее.

Из новых систем вооружения, которые поступили в последнее время на снабжение САА и ее союзников, я бы отметил систему ТОС-1А, которая позволила без значительных потерь подавлять хорошо укрепленные и оборудованные в инженерном отношении опорные пункты боевиков. Как показала практика, достаточно одного-трех залпов таких машин, чтобы затем беспрепятственно, практически без ответного огня противника, занимать его позиции. Однако надо понимать, что такое оружие имеет неизбирательное действие: в случае боевых действий в городе его применение существенно ограничено.

Опыт использования систем вооружения Сухопутных войск в условиях конфликта в Сирии надо оценивать достаточно критически. Надо понимать, что противник не обладал высокотехнологичными системами вооружения как комплексом, что противник не обладал ВВС, системами ПРО, радиоэлектронной борьбы и некоторыми другими высокотехнологичными системами, которые существенно влияют на формы и способы боевых действий. Поэтому абсолютизировать опыт боевых действий и применения систем вооружения в Сирии не следует. Надо понимать особенности и ограничения, накладываемые характером конфликта и возможностями противника.

Еще надо понимать, что тактико-технические требования к системам вооружения, которые применялись сейчас в Сирии (я имею в виду отечественные: советские и российские), разрабатывались военными как заказчиками, исходя из того, что они будут применяться в войне с технологически развитым противником, высокопрофессионально подготовленным, а также как элемент общей системы Сухопутных войск. Эти факторы, исходя из которых создавалась военная техника, в Сирии во многом отсутствуют. Получается, что отдельные образцы вооружения или даже отдельные системы бронетанкового вооружения в Сирии действуют в специфических условиях. И поэтому проявить в полной мере свои возможности эти системы вооружения не могут — по объективным обстоятельствам.

Плюс, надо понимать, что эти системы вооружения требуют весьма высокого уровня подготовки как личного состава, которых их использует, так и командиров и штабов, которые должны управлять ими в общей системе боя, операции и в общей системе вооружения Сухопутных войск. Когда целый ряд систем вооружения, например бронетанковых, выпадает из принятых для этих систем вооружения форм и способов боевых действий, то и их возможности становятся резко ограниченными, в том числе на поле боя в Сирии. В подробности я не буду вдаваться, потому что это отдельный серьезный разговор, но в целом картина такова.

Чего мы еще не перечислили из систем вооружения Сухопутных войск? То, что не используется или относится к межвидовым, как средства связи или системы обеспечения разведывательно-информационного поля, я опускаю, поскольку это займет слишком много времени даже без подробностей.

Андрей Союстов. Большое спасибо.

Действительно, эта тема очень широкая, как я в начале и обрисовал. И если касаться вопроса боевых действий на суше, то здесь, помимо образцов вооружения, в первую очередь советского и российского образца, применяемых Сирийской армией, еще очень много тем для обсуждения. Достаточно вспомнить подразделения российских ССО, которые действуют в Сирии.

Хотелось бы задать вам, Виктор Иванович, вот какой вопрос. У многих представителей общественности складывается мнение, что сирийцы стали побеждать, переломив ту тенденцию, которая имела место в 2014 году, исключительно за счет массовых поставок военно-технической помощи из России. Но ведь, насколько я понимаю, не только военные поставки сыграли свою роль, но и что-то еще?

Виктор Мураховский. Во-первых, массовых поставок я не наблюдаю. Я вижу отдельные поставки. Например, мы упоминали Т-62М. Но он был поставлен в Сирию в незначительных количествах. Мы видели поставки танков Т-90. Это незначительное очень количество, это гораздо меньше, чем штатный танковый батальон. Я упоминал ТОС, тяжелую огнеметную систему. Это тоже мизерное количество. Эти поставки не сыграли решающей роли.

Что сыграло решающую роль? Не секрет, что с момента начала операции в Сирии были созданы оперативные группы российских военных при генеральном штабе САА, а также на важнейших операционных направлениях и операционных районах. На сегодняшний день таких групп действует шесть. На пике конфликта  их было 12. Они были при сирийских соединениях, и, по сути дела, на них ложилась организация боевых действий, скажем честно.

Насколько это оказалось эффективно? Вкупе с тем, что мы начали подготовку специалистов Сирийской армии по ключевым военным специальностям: танкистов, артиллеристов (индивидуальную подготовку я имею в виду), — это сыграло заметную роль. Но чтобы вывести даже самые мотивированные, самые лучшие, эффективные сирийские формирования (я говорю и о правительственной армии, и о фактически частных армиях, типа «Силы тигра», и о формированиях союзников) на уровень советской батальонно-тактической группы, для этого надо что сделать? Для этого надо выдернуть их с территории Сирии, я честно вам говорю.

Андрей Союстов. Даже не с фронта отвести?

Виктор Мураховский. Вообще с территории Сирии — на наш полигон. И по меньшей мере в течение 4-6 недель, оснастив их современным более-менее рабочим комплектом вооружения, провести с ними индивидуальную доподготовку и боевое слаживание. Начиная от уровня отделения, взвода и заканчивая батальоном.

Иначе все это не работает — в силу особенностей Сирии. Делали мы так раньше, в Российской армии не делали, а в Советской — делали. Таким образом мы готовили некоторые подразделения Афганской армии. И затем, когда мы Афганистан, по сути дела, бросили, они самостоятельно, пока у них не истекли запасы боеприпасов и оружия, вполне успешно сражались.

Для того, чтобы понять разницу между тем, как действуют самые лучшие формирования на стороне сирийских правительственных сил, и как может действовать подготовленная батальонная тактическая группа, надо один раз съездить на батальонные тактические учения куда-нибудь в Мулино с полномасштабным применением всех средств — и посмотреть, как действуют сирийцы.

Я не видел ни одного факта за всю историю боевых действий в Сирии (я много самых разных просмотрел), например, наступления сирийских правительственных сил за огневым валом в ходе огневой поддержки атаки. Вообще, такой формы, как огневая поддержка атаки, на сирийских фронтах отсутствует. Как правило, наступление ведется после огневого подавления и уничтожения обороны боевиков, и затем пехота начинает продвигаться не в боевом порядке, а в колоннах, по удобным местам. Если начинается ответный огонь, наступление останавливается, опять идет огневое подавление обороны боевиков — и вот так все это продолжается.

Когда достигались высокие темпы наступления — в последние месяцы, когда темпы достигали 20-40 км в сутки, — это достигалось за счет продвижения через незанятые промежутки, которые просто не контролировались боевиками и даже не перекрывались огнем, выходом в тыл и фланг.

Вообще-то, это должна быть основная форма действий  механизированных формирований, технической основой которой являются танки и другая бронетанковая техника. Но вот такую форму действий во взаимодействии, с использованием тактического воздушного десанта для охвата по воздуху, «по вертикали», как принято говорить в Российской армии, и продвижением механизированных соединений во фланг и тыл, рассечением, уничтожением группировки, — это только в последнее время наблюдается. И, я так понимаю, это происходит при активном влиянии оперативных групп российских военных советников.

Что касается наших военных советников… Надо понимать, что сами по себе они представляют собой старших и высших офицеров с очень большим, как правило, боевым опытом. Мы могли увидеть это на примере старшего группы военных советников «Евфрат» генерала-лейтенанта Асапова Валерия Григорьевича, который вот погиб недавно — как раз в районе Дейр-эз-Зора. До этого он прошел Чечню, был тяжело ранен, участвовал в некоторых других местах.

Но инструмент, которым они вынуждены работать, — я имею в виду военные формирования САА — дивизиями они сейчас только номинально являются. Это тоже надо понимать. Это весьма специфический инструмент. Это не ротные или батальонные тактические группы Российской армии. Сирийцам до них как до Луны пешком.

Те люди, кто в теме, видели, как умеют действовать российские батальонные тактические группы в незначительном количестве и буквально за несколько недель решать боевые задачи оперативного и стратегического плана.

Алексей Леонков: ВКС РФ полчили в Сирии ценный опыт

Андрей Союстов. Спасибо. Очень исчерпывающе, на мой взгляд.

Ну что ж, хотя бы в первом приближении проблематику боевых действий на суше за истекшие два года мы постарались осветить. А теперь давайте познакомимся с тем, что происходило в воздухе. В конце концов, во многих СМИ операцию в Сирии так и называют — «операция ВКС», то есть даже не «Вооруженных сил РФ». Поэтому я передаю слово военному эксперту Алексею Петровичу Леонкову, одному из руководителей журнала «Арсенал Отечества».

Алексей Леонков. Действительно, с сентября 2015 года на авиабазу Хмеймим были брошены наши авиационные части, было сформировано специальное подразделение для осуществления этой операции. Конечно, те цифры, которые недавно озвучили в Министерстве обороны, о том, что за эти два года было осуществлено свыше 30.000 боевых вылетов и нанесено 90.000 ударов, это большие, красивые цифры, но за ними скрывается напряженная работа, которая велась в условиях этого вооруженного конфликта.

Вклад ВКС РФ оценивается в 55 % уничтоженной техники и объектов инфраструктуры бандформирований. Да, ВКС внесли свой существенный вклад. Но с чем они столкнулись?

Первоначально, когда выбирали аэродром базирования наших ВКС, пытались совместить полезное с тем, что осталось. И не случайно была выбрана авиабаза «Хмеймим». Она наиболее подходила для размещения определенного количества самолетов.

Понятное дело, что инфраструктура этого аэродрома не позволяла разместить больше сил. Поэтому размещение нашей группировки проводилось параллельно с обустраиванием этого аэродрома, то есть с созданием полноразмерной инфраструктуры для обслуживания группировки самолетов.

Если мы говорим о цифрах, то в среднем группировка наших летательных аппаратов, самолетов и вертолетов за эти два года составляла около 50–60 авиационных бортов. Если мы говорим про инфраструктуру других аэродромов, с которых действовала наша авиация, то следует отметить «Эль-Шайрат» и «Тияз». Это два аэродрома, которые использовала наша армейская авиация, и прежде всего вертолеты. Это база «Хамедан», которая была предоставлена Ираном для наших стратегических бомбардировщиков. Ну и не будем забывать об участии нашего авианесущего тяжелого крейсер «Адмирал Кузнецов», с палубы которого тоже наша авиация наносила удары.

Всю операцию ВКС можно условно поделить на три части. В 2015 году основными объектами для нашей авиации был нефтяной бизнес ИГ. С чем это связано? Дело в том, что для нанесения высокоточных ударов требуются средства разведки: не только воздушные, но и на земле, — чтобы уточнять характер целей и их месторасположение. Но если мы помним, 70 % территории Сирии тогда находилось под контролем ИГ, и действия нашей авиации по таким объектам были существенно ограничены.

Это были действия на тактическую и оперативную глубину, да еще под прицелом камер, которые каждый удар наших ВКС сопровождали криками о том, что мы там «разбомбили госпиталь» или еще что-то. То есть, имело место определенного рода давление. Поэтому было налажено освещение всех этих ударов, был налажен объективный контроль, когда результат ударов демонстрировался широкой общественности и СМИ.

В 2015 году основной удар наших ВКС пришелся по нефтяным объектам ИГ. Было уничтожено свыше 2500 цистерн для перевозки «нефтяного золота», благодаря которому шло финансирование группировок ИГ. Ну, и отдельно уничтожались разведанные объекты: лагеря, места сосредоточения техники. То есть велась планомерная работа.

За 2015 год нашей авиации было совершено свыше 5000 боевых вылетов. Основная нагрузка, если мы говорим по типам бортов, пришлась на Су-25 и Су-24. Су-25 использовался для операций на тактическую глубину, он наносил удары как авиационными бомбами, так и неуправляемыми ракетами. Су-24 использовался в основном как тактический бомбардировщик.

Были и другие самолеты. Использовались и новинки — это Су-34 и Су-30СМ. Но именно эффективность бортов Су-24, которые использовали обычные боеприпасы, сыграла свою роль — да так, что на них была сделана ставка. Дело в том, что на борту этого самолета располагался специальный авиационный комплекс, вычислитель СВП-24, который позволял превращать обычные боеприпасы, авиационные бомбы, в высокоточное оружие с отклонением по цели порядка 3–5 метров.

Когда кадры снаряжения наших Су-24 попали в СМИ, тут же пресса всполошилась: мол, нельзя обычными бомбами попадать. Было много крика. Но кадры Министерства обороны подтвердили, что именно такими бомбами мы наносим высокоточные удары.

В 2015 году действия нашей авиации велись в районе городов Хама, Хомс, Алеппо и Деръа. Кроме того, уничтожались нефтяные объекты ИГ. Если мы посмотрим на количество нефтеперерабатывающих заводов и станций, то их было уничтожено свыше 300 штук.

В 2016 году наша группировка была изменена в результате ротации — в нее были добавлены вертолеты. До этого вертолеты Ми-8 выполняли роль поисково-спасательных вертолетов.

В том же 2016 году, когда у нас появились средства наземной разведки и достаточные подтверждения целеуказания, основные удары были нанесены по военной инфраструктуре ИГ и «Джебхат-ан-Нусры» (террористическая организация, запрещенная в РФ). С данными объектами бесполезно бороться на передовой плане. У них есть снабжение, у них есть поставки оружия, живой силы. И это нужно было прекратить.

Наша авиация как раз сосредоточилась на данных объектах и за 2016 год, можно говорить, сломала эту инфраструктуру. А дальше интенсивность операций стала менее активной, потому что ИГ поменяло тактику передвижений. Они стали действовать более разрозненными группами, и гоняться за отдельным боевиком или танком стало неэффективно.

Иными словами, обнаруживать объекты боевой техники стало сложно, поэтому эта задача легла на наши вертолеты, прежде всего Ми-24, Ми-35, Ка-52 и Ми-28. Эффективность этих вертолетов была доказана. В основном они старались уничтожать технику ночью, потому что у них на борту присутствовало соответствующее оборудование для ночной стрельбы, что было неприятным сюрпризом для боевиков. Применяли они известные противотанковые ракеты «Атака» и «Штурм». Эффективность их, конечно, была доказана на кадрах той съемки, которую делали беспилотники.

Отдельно остановлюсь на том, что в 2016 году группировка беспилотных летательных аппаратов была увеличена до 70 штук, что позволяло охватывать весь фронт действий нашей авиации.

В 2016 году главной задачей для наших ВКС стало уничтожение ключевых укрепрайонов. Мы стали освобождать города, целые территории. Боевики оказывались на этих территориях, превращая любой поселок или населенный пункт в серьезный укрепрайон. Даже блокпосты представляли собой фортификационные сооружения с множеством ходов, тайных огневых точек.

Но что хочется отметить? В принципе, без взаимодействия с надежным войсками эффект от действий наших ВКС не был бы таким большим. Первоначально отмечалось, что со стороны Сирийской армии помощи практически не было, а зачастую ее действия вели к потерям в нашей авиации. Вспомним Ми-35 в 2016 году, который вызвали на передний план сирийские войска, и в результате стрельбы зенитной артиллерии в хвостовое оперение мы потеряли вертолет и экипаж.

Это говорило о том, что войска, которые находились на передней части фронта, не разведывали ПВО, которые они должны были подавить средствами артиллерии либо системами залпового огня, прежде чем вызывать наши вертолеты. Конечно, после этого работа с ними была проведена, и больше таких ляпов они не допускали.

Еще одной особенностью действий ВКС в Сирии является то, что вся наша авиация работала с высот 6 км. Просто не было уверенности в том, что на вооружении боевиков ИГ не находятся переносные зенитные ракетные комплексы типа Stinger. Даже была информация, что у террористов имеются советские изделия типа «Стрелы» или «Иглы». Поэтому, с точки зрения безопасности полетов, проводилось бомбометание именно с этих высот.

Помимо фронтовой авиации, у нас приняли участие в сирийской кампании и самолеты дальней стратегической авиации. Они работали по отдельным укрепленным районам и объектам, таким как штабы или склады с вооружением, или заводы по производству боеприпасов и оружия. Работали с помощью крылатых ракет: использовались такие ракеты, как X-155 и X-101. Пуски осуществлялись с большой дистанции, поражение объектов фиксировалось средствами объективного контроля, то есть нашими беспилотными препаратами.

В целом, хочется сказать о том, что особенностью этой операции было то, что у противника не было серьезных средств ПВО и не было средств РЭБ, которые могли бы противодействовать нашей авиации. Но опыт — практическое бомбометание, обнаружение и поражение объектов — конечно, был ценным.

Фактически, через сирийскую кампанию у нас были пропущены все виды авиационной техники, которые у нас есть на вооружении, за исключением таких самолетов, как МиГ и Як-130. Остальные борты практически все повоевали, и летный состав присутствовал там на ротационной основе. То есть у нас не было так, что сформировали группировку — и она у нас там все два года работала. С определенной периодичностью менялись экипаж, менялись самолеты. Поэтому наши ВКС получили тот практический опыт, ту самую боевую учебу, которую очень сложно создать в условиях полигона.

Отдельно я хотел бы сказать об оснащении военно-транспортной авиации. Яркие моменты, которые запомнились, — переброска наших комплексов С-400 на базу «Хмеймим». Она осуществлялась самолетами Ан-124, транспортами. Другой случай — поддержка гарнизона Дейр-эз-Зора, сбрасывание туда парашютным способом различных грузов. А еще — эвакуация оттуда населения, когда еще это было возможно, когда аэропорт работал. В принципе, наша транспортная авиация выполняла ту роль, которая была необходима и достаточна в ходе всей боевой операции.

Конечно, материально-техническое снабжение пришлось на Флот. Именно Флотом доставляют в Сирию огромное количество грузов, и прежде всего топливо для наших ВКС. Но свою существенную роль авиация сыграла и здесь.

Остановимся на потерях данной кампании. Конечно, их нужно четко делить на две категории: боевые потери и потери, вызванные в результате авиационных катастроф. Боевые потери мы понесли в 2015 году, когда наш истребитель-бомбардировщик, возвращаясь с боевого задания, был сбит турецким самолетом Р-16.

Выводы из этого были сделаны. Было установлено постоянное дежурство наших комплексов С-400, которые фактически закрывали полетную зону в районе действия нашей авиации. Дело в том, что Су-24 был сбит как раз в тот момент, когда совершал маневр при заходе на посадку. Особенности этого маневра обсуждались на картах.

Там был такой выступ, который нужно было ожидать, сбрасывая скорость. И вот как раз в этот момент турецкий истребитель пустил по нашему ракету, что привело к гибели командира экипажа Олега Пешкова. Штурман спасся, однако боевики смогли подбить с помощью противотанкового комплекса Tow задействованный при спасении вертолет Ми-8. При этом погиб наш морской пехотинец.

Если о других потерях, то у нас были потери вертолетов Ми-35. Один был сбит на переднем крае зенитной артиллерией, другой был уничтожен при аварийной посадке противотанковым ракетным комплексом — при этом экипаж не пострадал.

Еще одной потерей можно считать гибель нашего Ми-8, который выполнял миротворческую миссию. В районе провинции Идлиб он был сбит с земли, когда пролетал над той зоной, над которой не должны были вестись боевые действия. Сыграло свою роль предательское отношение оппозиции, которая называла себя то оппозицией, то активными приверженцами ИГ.

Кроме того, мы потеряли пять беспилотников, включая три «Орлана». Если по судить по количеству потерь, то за два года это небольшая величина.

К аварийный случаям у нас относится и потеря вертолета Ми-28 в результате ночной операции, когда экипаж неправильно среагировал. А также потери двух истребителей палубной авиации, Су-33 и МиГ-29. Первый мы потеряли вблизи берегов Сирии, второй — в результате тренировочных полетов в Средиземном море. Это говорило о спонтанности, что опыта маловато.

Были и технические неисправности. Но в целом, если мы оцениваем весь вклад наших ВКС в операцию в Сирии, он был существенен. Если бы не превосходство в воздухе и не поддержка в воздухе, то наземные операции, которые были осуществлены к настоящему времени, не имели бы такого ошеломительного успеха.

Андрей Союстов. Спасибо, Алексей Петрович. У меня сразу вопрос. Вы упомянули, что достаточно большое количество машин могло использовать свободно падающие боеприпасы за счет новейших прицельных комплексов. Но в то же время в российской стратегической авиации используются очень дорогостоящие высокоточные боеприпасы, крылатые ракеты. У многих возникает вопрос: почему, имея возможность использовать достаточно дешевые свободно падающие бомбы, ВКС задействует в этой операции столь дорогостоящие боеприпасы и машины?

Алексей Леонков. Действия российских ВКС в Сирии обусловлены тем, что они проводятся рядом с коалицией, которую возглавляют США. Во всех районах, по которым мы наносим удар, мы предупреждаем, чтобы там не оказались их инструкторы вместе с их «умеренной оппозицией» и не оказалась их авиация.

Дело в том, что был замечено: зачастую, когда мы собираемся наносить тот или иной удар, чудным образом боевики ИГ или «Ан-Нусры» оказываются предупреждены. И те стратегически важные объекты и лица, которые подлежат уничтожению, вовремя эвакуируются. Поэтому применение дорогостоящего высокоточного оружия является гарантией того, что цель будет уничтожена.

Да, мы предупреждает американцев, что мы летим туда-то и туда-то. Что будем работать по такому-то району. Они предполагают, что мы будем работать с авиабазы «Хмеймим». Но мы наносим удар крылатыми ракетами. Так мы, кстати, делали с крылатыми ракетами морского базирования «Калибр». Они уничтожали как раз те объекты, которые были вне зоны действия нашей прифронтовой авиации. При этом фактор внезапности и неожиданности играл существенную роль. Так ликвидировались главари и объекты боевиков.

Виктор Мураховский. Надо понимать, что операция в Сирии является также средством, позволяющим повысить оперативную боеподготовку всех участвующих в этом видов Вооруженных сил и родов войск. А также средством испытания имеющихся на вооружении перспективных средств вооружения. Министерство обороны уже неоднократно заявляло, что единственным объективным критерием работоспособности и эффективности систем вооружения является практическое боевое применение, то есть использование в условиях боевых действий.

Я также напомню, что, в принципе, финансирование и обеспечение этой операции идет за счет расходов на боевую оперативную подготовку Вооруженных сил. То есть, так или иначе, современные системы вооружения, включая крылатые ракеты, должны быть проверены реальными пусками, пусть и по полигону, — даже в при отсутствии операции в Сирии. В ходе оперативной боеподготовки, так или иначе, крылатые ракеты были бы израсходованы. Поэтому в ходе операции в Сирии совмещается необходимое с полезным.

Если говорить о высокоточном оружии, то, действительно его использовали не только ВКС, но и Флот. Кроме того, были проверены высокоточные системы вооружения Ракетных войск и артиллерии Сухопутных войск, а также ВМФ — такие как береговые противокорабельные ракетные комплексы. Это было проверено ударами по наземным объектам: это для них не характерно, но, тем не менее, это было проверено, и комплексы отработали отлично. Был также проверен целый ряд других высокоточных систем, которые Министерство обороны пока не озвучивало, ну и не по нашей зарплате их озвучивать.

Прохор Тебин: Сирия доказала, что Флоту нужны новые корабли

Андрей Союстов. Большое спасибо, Виктор Иванович, за добавление. Большое спасибо, Алексей Петрович, за такое насыщенное сообщение. Теперь я передаю слово кандидату политических наук Прохору Юрьевичу Тебину, эксперту Российского совета по международным делам. Пожалуйста, расскажите нам о самом тихом, по сравнению с остальными, но тем не менее очень важном театре боевых действий. О том, какую роль в происходящих в последние два года событиях сыграл российский ВМФ.

Прохор Тебин. Российский ВМФ участвует в сирийской кампании гораздо дольше нашей воздушной или наземной группировки. Это началось еще во второй половине 2012 года. Можно сказать, что прошло пять лет с начала участия Флота. Сначала это были поставки посредством ставшего известным «Сирийского экспресса» вооружения и военной техники законному сирийскому правительству. В 2013 году началось формирование оперативного формирования в Средиземном море. В 2015 году добавились непосредственные боевые задачи и снабжение нашей группировки на аэродроме «Хмеймим».

Участие Флота можно разделить на три большие группы. Во-первых, это «Сирийский экспресс»: поставки как сирийскому правительству, так и нашей группировке. Во-вторых, это обеспечение присутствия, сдерживания в целях прикрытия с морского направления действий ВКС силами оперативного формирования в Средиземном море. И третье — это проецирование силы, прежде всего крылатыми ракетами комплекса «Калибр» (участие нашего авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов» было незначительным).

Что показало участие Флота в сирийской кампании с самого начала, с 2012 года?

С одной стороны, четко видно, что Флот продемонстрировал высокую боеспособность, умение в течение длительного времени и в условиях достаточно высокой оперативной нагрузки бесперебойно выполнять свои задачи. Было продемонстрировано качество как материальной базы, так и личного состава.

С другой стороны, стали видны определенные вопросы относительно способности Российского флота выполнять подобные задачи как в случае возникновения еще одного подобного театра военных действий, так и в перспективе 10–15 лет. Потому что кораблестроительная программа пока не удовлетворяет всем потребностям Флота, и имеющаяся структура Флота крайне серьезно напряжена.

Об этом чуть-чуть поподробнее. В первую очередь — «Сирийский экспресс». Пик интенсивности задействования больших десантных кораблей, прежде всего Черноморского флота, пришелся на 2015–16 годы: тогда было совершено 80 рейсов в течение года. В 2017 году интенсивность именно походов БДК значительно сократилась: можно предположить, что по итогам года будет порядка 40–50 рейсов.

Частично это было компенсировано за счет задействования крупных контейнеровозов «Спарта-1», -2 и -3. Но, предполагаю, они не перевозят или крайне незначительно перевозят вооружение, военную технику и иные особо ценные грузы и грузы военного назначения.

Российский парк десантных кораблей весьма стар, всего в составе Флота — 19 БДК, средний возраст значительно превышает 30 лет, самому старому, если не ошибаюсь, 51 год. За исключением двух десантных кораблей, «Иван Грен» и «Петр Моргунов», которые должны поступить в ближайшее время, никаких новых кораблей в ближайшее время не предвидится.

С одной стороны, БДК показали возможность крайне интенсивно работать, сохраняя боеспособность. С другой стороны — это была огромная нагрузка как на материальную часть, так и на личный состав. И тут встает первый вопрос: необходимо строительство крупных десантных кораблей, а также формирование некого аналога командования морских перевозок. Ведь задачи БДК все-таки несколько иные, чем непосредственная перевозка грузов.

Кроме того, их возможности по перевозке несколько ограничены по сравнению, например, с контейнеровозами, как та же «Спарта-1». К тому же, эти корабли должны быть достаточно новые, потому что опыт закупки и перевода под военный флаг старых кораблей турецкой и украинской постройки был не очень эффективен.

Вторая ипостась участия Флота в сирийской кампании — это прикрытие с морского направления. Я тут упомянул термин «сдерживание». Нельзя недооценивать тот факт, что действия оперативного формирования в Средиземном море действительно имели аспекты сдерживания ведущей страны мира США, а также, на пике кризиса российско-турецких отношений, турецкой стороны. В частности, флагман группировки, крейсер «Москва», был проведен ближе к Сирии и участвовал в противовоздушном прикрытие группировки.

Здесь встают два вопроса. Во-первых, катастрофическая нехватка крупных надводных кораблей первого класса, которые способны выполнять функции флагмана, —  как с точки зрения обеспечения противовоздушной обороны соединения, так и в качестве штабных кораблей, кораблей управления. Сейчас таких кораблей всего четыре: это три крейсера проекта 1164 и «Петр Великий».

«Петр Великий» скоро получит свой систершип — будем надеяться, к 2021 году, — но сам встанет на ремонт. Четыре корабля подобного класса на четыре крупных российских флота — это крайне недостаточно и не позволяет выполнять весь спектр задач на всех стратегических направлениях, которые включают как стратегическое сдерживание вероятных противников, так и выполнение дипломатических функций и участие в локальных конфликтах вроде сирийской кампании.

В связи с этим необходимо строительство крупных надводных кораблей первого ранга, которые могут быть флагманами оперативных формирований на значительном удалении от российских границ. Причем именно эсминцев, так как фрегаты типа «Адмирал Горшков», который сейчас строится с большим трудом, в течение длительного времени вряд ли могут выполнять функции именно флагмана в связи с ограниченной автономностью по сравнению с более крупными кораблями и ограниченностью работы штаба.

Помимо крупных кораблей, эсминцев и крейсеров, ощущается острая нехватка кораблей типа фрегат. Черноморский флот получает фрегат проекта 1156, но, опять же, их недостаточно как для выполнения функций вблизи российских границ, так и для участия в локальных кризисах.

И, наконец, проецирование силы. Здесь показала свою эффективность, доказав свою реальность, практика интенсивного вооружения и перевооружения Каспийской флотилии, к которой было большое количество вопросов. Почему Каспийская флотилии получает новые корабли? Зачем мы строим маленькие корабли семейства «Буян-М»? Зачем им такое мощное вооружение, как крылатые ракеты морского базирования большой дальности?

Во время сирийской кампании стало очевидно, зачем. Наиболее интенсивные пуски, 48 ракет, состоялись в 2015 году. При этом их в основном выпускали корабли именно Каспийской флотилии — через воздушное пространство Ирана и Ирака. Каспийская флотилия находится в мягком подбрюшье России: тут рядом и Кавказ, и центральноазиатское направление, и, в случае наличия доступа к воздушному пространству Ирана и Ирака, Ближний Восток. Это те направления, откуда исходят одни из наиболее значимых угроз национальной безопасности России.

После того случая пуски стали проводиться менее интенсивно, и основной вклад вносили корабли, находящиеся в оперативном формировании на Средиземном море. В 2016 году было два пуска, в 2017 году — пять.

Здесь необходимо упомянуть и наш авианосец — не имеющийся, а перспективный. Сирийская кампания показала необходимость строительства полноценного авианосца — не только абсолютный минимум для замены «Адмирала Кузнецова», но и, в идеале, большего их количества для эффективного участия в повседневной деятельности в мирное время и в потенциальных военных конфликтах.

Конечно, в операции в Сирии основной вес лег на ВКС: они показали огромную работоспособность и боеспособность. Достаточно сказать, что интенсивность работы нашей группы на «Хмеймиме», особенно в первые полгода, была приблизительно эквивалентна возможностям американского авианосца типа «Нимиц». При этом авиабаза «Хмеймим» может работать практически неограниченное время, тогда как авианосец может находиться на боевом посту порядка 4–6 месяцев. С другой стороны, это стало возможным благодаря наличию пункта материально-технического обеспечения в Тартусе, через который, опять же силами и средствами Флота, обеспечивалось взаимодействие группы.

Если одно из этих звеньев выпадает — нет авиабазы или она находится на угрожаемом направлении, или нет возможности обеспечивать ее интенсивное снабжение, — подобная интенсивность операции может быть обеспечена только наличием авианосца.

Хотелось бы отметить необходимость строительства не только стандартных линейных больших десантных кораблей, которые сейчас используются в «Сирийском экспрессе», но и настоящих крупных десантных кораблей океанской морской зоны. К сожалению, Российский флот не получил ударные десантные корабли типа «Мистраль», а они в сирийской кампании значительно бы пригодились. Они могли бы как снабжать группировку (ее возможности в этом плане были бы значительно больше), так и везти на себе весьма внушительную вертолетную группу. А также служить госпиталем: раненые военнослужащие могли бы получить квалифицированную помощь вне зоны боевых действий на подобном корабле и после этого уже отправляться на лечение в Россию, что способствовало бы снижению потерь и быстрому восстановлению.

Так и крупные десантные корабли смогли бы взять на себя функции кораблей управления. Эсминцы и крейсера могли бы сосредоточиться на обеспечении воздушного, противокорабельного и иного прикрытия, а на крупных десантных кораблях базировался бы штаб группировки.

Андрей Союстов. Спасибо большое. У меня для вас, Прохор Юрьевич, вопрос. Наверное, для большинства телезрителей участие Флота в сирийской кампании ассоциируется в первую очередь с уже легендарным походом «Кузнецова» и «Петра Великого» с кораблями сопровождения в Средиземном море. При этом показатели боевых вылетов и ударных возможностей, которые продемонстрировала палубная группа «Кузнецова», откровенно говоря, очень скромные на фоне того, что показала группировка, действующая с «Хмеймима». Возникает вопрос: а зачем был нужен этот поход?

Прохор Тебин. Во-первых, этот поход был нужен для боевой подготовки: как для экипажа авианесущего крейсера, так и для экипажа нашего атомного крейсера «Петр Великий», а также тех подводных лодок, которые там, естественно, были, но об этом никто особо не знает.

Пусть наш авианосец не является полноценной аналогией американского «Нимица». Но если мы хотим сохранять такую сложную и тяжелую в подготовке группу, как летчики морской авиации, они должны постоянно тренироваться, включая действия в различных широтах: не только на нашем Севере, но и, например, в Средиземном море. И не только работу по полигонам, но и работу в реальных условиях. Это позволяет подготавливать кадры и выявлять проблемы, имеющиеся в вопросах подготовки материальной части. Собственно, поход корабля и выявил целый ряд подобных проблем.

Кроме того, это был очевидный политический шаг. Наличие дымящего «Адмирала Кузнецова» создало определенную завесу от СМИ реальных носителей боевой мощи, «Петра Великого» и его товарищей, которые находились под водой. Эта политическая часть несколько вышла за рамки сирийской кампании, донося необходимые сигналы туда, куда нужно…

Андрей Союстов. До наших партнеров…

Прохор Тебин. Да, да.

Виктор Мураховский. Можно, я добавлю по этому вопросу? Надо понимать, что авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов» не является ударным авианосцем в полном смысле этого слова. Интенсивные удары по наземным объектам, выполненные палубной авиацией, вообще не основная задача авиационной группы на этом корабле. Это подтвердилось и в ходе использования этой палубной авиации: большую часть ударов они наносили с аэродрома «Хмеймим».

Надо понимать, что вообще палубная авиация этого корабля предназначена для работы в качестве системы ПВО и для ударов по кораблям противника. То есть она является необходимым, но все-таки вспомогательным элементом системы вооружения этого корабля, основой которого являются противокорабельные ракеты «Гранит». То есть, в принципе замысел был такой: палубная авиация обеспечивает разведку, авиационное прикрытие и выход «Адмирала Кузнецова» на дальность, позволяющую использовать боекомплект «Гранитов» по ключевым объектам корабельных и авианосных ударных групп противника.

Теперь по поводу высказывания Прохора о перспективных авианосцах, БДК и прочих вещах. Это, опять же, вопрос стратегического и политического решения высшего военно-политического руководства страны. Потому что если мы будем строить один авианосец, он сможет эффективно действовать в качестве ядра поддержки каких-то экспедиционных операций. Но сразу возникает вопрос: если такое решение будет принято, где мы будем проводить следующие экспедиционные операции на таких удаленных театрах военных действий?

При надо понять: в случае полномасштабного конфликта с США как ведущей морской державой и с блоком НАТО, который объединяет достаточно флотов, каковы шансы боевой работы одиночной авианосной ударной группы?

Аналогичный вопрос возникает и по поводу постройки крупных кораблей. Если боевое их применение придумать для экспедиционных задач, когда противник не высокотехнологичный, ограничен в своих возможностях, то это вполне возможно. Но если, опять же, дело дойдет до широкомасштабного конфликта, с задачами в Тихоокеанской зоне, то боевая устойчивость таких вот кораблей вне системы мощного флота тоже вызывает вопросы.

Впрочем, есть один важный момент, по которому решение уже принято, и это решение уже заложено в перспективной программе госвооружения. Это создание системы стратегического неядерного сдерживания. Министр обороны отметил, что основой этой системы будет Флот. Имеются в виду корабли, вооруженные ракетными комплексами «Калибр»: как надводные, так и подводные.

Я так понял, что в перспективную госпрограмму вооружения это уже заложено и будет выполняться. При этом вопрос конкретно об авианосце пока окончательно не решен. В принятой доктрине, опять же, об авианосцах речи не идет — там говорится о том, что необходимо обеспечить постоянное присутствие в ключевых районах Мирового океана и иметь Флот, по своим возможностям второй в мире.

Андрей Союстов. По каким критериям это определяется?

Виктор Мураховский. Это тема минимум для трех круглых столов.

Прохор Тебин. Очень простой ответ. Он выходит несколько за рамки нашего круглого стола, так как не имеет никакого отношения к Сирии, но…

Виктор Мураховский. Нет, он все-таки имеет отношение. Сейчас продемонстрированы возможности работы на удаленном театре военных действий, с участием в том числе и Флота. И вопрос: а возникнут ли такие возможности в будущем?

Прохор Тебин. Второй флот в мире… Тут ответ очень простой, в нем нет никакой глупости и никаких залихватских планов, даже с учетом крупного китайского флота, если вспомнить одну аббревиатуру — ТЯО. С учетом крупного арсенала российского тактического ядерного оружия, в первую очередь морского, Российский флот действительно может удерживать вторую позицию в мире по боевой мощи. И в основе государственной политики в военно-морской области до 2030 года это достаточно четко указано. И многоцелевой авиационный комплекс там тоже упомянут.

Андрей Манойло: Сирийская кампания повысила престиж России в мире

Андрей Союстов. За минувшие два года Российская армия, ВКС, Флот, безусловно, смогли выполнить подавляющую часть поставленных перед ними задач в сирийском регионе. Наверное, лучшим доказательством этого в наши дни является то, что официальный представитель Минобороны сообщает: порядка 90 % территории САР уже контролируются Дамаском. Не боевиками, а именно правительством Сирии.

Но, как известно, война — это продолжение политики другими средствами. Поэтому у нас в качестве своеобразного политического постскриптума — выступление профессора МГУ им. Ломоносова, доктора политических наук Андрея Викторовича Манойло. У него мы поинтересуемся политическими итогами и перспективами сирийской кампании. Андрей Викторович, какие можно подвести политические итоги за эти два года?

Андрей Манойло. Политические перспективы сирийской кампании сегодня весьма туманны и неоднозначны. Однако политических результатов в сирийской кампании довольно много, все они очевидны и прозрачны. Их, действительно, можно перечислить по очереди, я пронумерую. Что было достигнуто за эти два года?

Первое, чего удалось достичь: в Сирии у власти находится все тот же легитимный политический режим, который был там два года назад. Если бы не было операции российских ВКС, то для меня очевидно, что Башар Асад не удержался бы у власти, его бы уничтожили, как и всех его сторонников. Возможно, и всю алавитскую общину зачистили бы по этническому принципу.

Сирия без Асада сегодня бы не самоорганизовалась. Это была бы территория, по которой кочевали разного рода прокси, воевали бы все против всех, плюс освободившиеся боевики «Ан-Нусры» и ИГ отправились бы завоевывать соседние территории, сделав Сирию своей базой. Сирия превратилась бы в исламское государство, и это была бы колоссальная угроза международной безопасности, с которой вряд ли смогла бы справиться даже такая сильная и лидирующая страна, как США.

То есть, одним из основных результатов сирийской кампании стало то, что мы подтвердили незыблемость одного из основных принципов международной безопасности и международного права: легитимные политические режимы в современных государствах никто не имеет права смещать. Только сам народ может влиять на внутреннее политическое устройство страны и выбирать тот или иной политический режим, тех или иных лидеров.

Этот принцип, казалось, был полностью утрачен после ливийской войны, когда был уничтожен Муаммар Каддафи. Сирия вполне могла бы повторить судьбу Ливии, пойти по ее траектории. Однако этого не произошло, и я считаю, что, с точки зрения ценности мира, как раз в Сирии был поставлен барьер распространению этой практики государственных переворотов, смещения политических режимов. Это раз.

Во-вторых, в сирийской кампании Россия продемонстрировала мощь своей Армии и своего оружия. Этот фактор оказался у всех на виду. Сегодня, как бы нас любил или ни любил Запад, какие бы планы американцы ни строили в отношении России, как бы мы им ни нравились, они все-таки вынуждены считаться с нашей Армией, с нашими новейшими системами вооружения и с тем, что с Российской армией в ее нынешнем состоянии боеготовности разве что безумный свяжется, развязав какую-то военную авантюру.

Если в 2008 году развязывание военных авантюр против РФ было возможно чисто теоретически, то сегодня даже США не будут рисковать. Это главный залог и гарантия нашей безопасности и сохранения мирного неба над нашими головами.

Кроме всего прочего, Армия приобрела ценнейший боевой опыт ведения современной войны. Именно современной войны гибридного типа, где, кроме боевых соединений разного типа, участвуют прокси-формирования, где воевать приходится против таких серьезных противников, как террористы ИГ или «Джебхат-ан-Нусры», которые ведут не только позиционную, но и разведывательно-диверсионную войну. Где нет четко устоявшихся линий фронта, где совершенно разнообразные союзники поддерживают боевые операции российских ВКС. Очень разного состава, с очень разными традициями ведения войны. И им противостоит примерно такой же конгломерат.

Невоюющая армия никакой ценности не представляет, ее никто уважать не будет. А Российская армия получила бесценный опыт. У нас сейчас — целая плеяда молодых командиров, прошедших сирийскую кампанию, которые там воевали и знают, как полагается воевать в современной войне. И это тоже останавливает коллективный Запад в том плане, что они боятся развернуть против нас агрессию, даже руками каких-нибудь своих союзников или сателлитов.

В принципе опыт грузино-югоосетино-российской войны мог бы бесконечно повторяться в современных условиях, если бы не наличие этой новой армии, имеющей реальный боевой опыт. А опыт был приобретен в сирийской кампании. Это два.

В-третьих, колоссальные результаты достигнуты в сфере внешней политики. Именно активное участие России в сирийском конфликте позволило ей завязать отношения и с Турцией, и с Ираном, и даже с США на таком уровне, на котором эти отношения никогда не были бы развиты, если бы этого конфликта не было. Как ни странно, противостояние и жесткие условия конфликта сближают стороны.

И даже с США, с которыми у нас большие проблемы в сфере выстраивания диалога на самом верхнем уровне, на более низком уровне наши военные ведомства, внешнеполитические ведомства, министры иностранных дел контактируют едва ли не ежедневно. Такого не было никогда, даже в самые спокойные годы, когда США рассматривали Россию как страну, которая идет по пути строительства демократии по американскому образцу, то есть уже не является врагом.

Этому тоже надо отдать должное, потому что кризис, в котором находятся российско-американские отношения, рано или поздно уйдет, а механизмы и институты взаимодействия, которые сейчас выработаны, останутся. И это большой плюс.

Ну и, разумеется, нужно отметить такой факт, что в нынешнем году портфель заказов на российское оружие превысил 52 миллиарда долларов. Это колоссальная сумма. Эти заказы появились потому, что все потенциальные заказчики увидели, как действуют новейшие российские системы вооружения, «Калибры» и новые самолеты.

Это привлекло колоссальное количество заказчиков, будущих потребителей российского оружия. Никогда бы такого портфеля не было, если бы не участие в сирийском конфликте.

Ну и последний, но не по значимости, результат, который был достигнут Россией благодаря участию в этом конфликте. Это, на мой взгляд, резко возросший престиж Российской Федерации на мировой арене.

Сегодня коллективный Запад пытается обвинить Россию во всех тяжких грехах и прилепить к ней ярлык то агрессора, то какой-то инфернальной силы, которая спит и видит, как бы поработить Запад, сделать рабов из них, уничтожить западную свободу и демократию. Хотя последняя, скорее всего, сама загнется, если Запад будет и дальше развивать идеи о разного рода меньшинствах и пропагандировать те вещи, что разрушают государство и общество, а не сплачивают.

Однако огромное количество других стран, которые до начала активной фазы операции в Сирии сидели по своим уголках и тихо дрожали, пытаясь угадать, обратят ли в их сторону внимание США или не обратят, пожурят или будут наказывать за что-то, — эти страны увидели в России ту силу, которая борется с международным терроризмом и способна защитить их. И сегодня огромное количество надежд со стороны других наций и народов связано именно с Москвой. Они видят в России защитника, который, если станет совсем плохо, придет им на помощь. США им в этом отношении никому помогать никогда не будут, тем более безвозмездно.

Андрей Союстов: Большое спасибо. Думаю, после выступления Андрея Викторовича можно подвести итог всему нашему круглому столу. Главным результатом двухгодичной кампании в Сирии стал рост государственного авторитета России на международной арене. Спасибо большое всем участникам.

Автор: Андрей Союстов