Назад, к Хантингтону

Резюме:Забор из колючей проволоки высотой в два человеческих роста на турецкой границе в прошлом году возвели и болгарские власти; на отдельных участках границ заборы выстроены или строятся также в Македонии, Словении и Австрии. Подобная тенденция является самой яркой антитезой тяге к открытости и космополитизму, но в наши дни этим занимаются всё активнее.

Эрик Хобсбаум характеризовал «короткий двадцатый век», начавшийся в 1914 и закончившийся в 1991 г., как эпоху тотальных противостояний и предложил считать, что XXI век начался тогда, когда кончилась холодная война. После десятков миллионов погибших в Первой и Второй мировых и многолетнего страха, что Третья мировая, в которой будет применено ядерное оружие, унесет еще большее число невинных жертв, период после падения Берлинской стены и роспуска Организации Варшавского договора, казалось, был обречен на то, чтобы стать веком всеобщего мирного сосуществования и конструктивного сотрудничества. Предполагалось, что недавние противники будут действовать сообща. Структуры, объединявшие государства из одного из противоборствующих лагерей, сравнительно легко и за считанные годы включили в себя большинство недавних противников - в Европейский союз вступили почти все государства, входившие в состав Совета экономической взаимопомощи, а НАТО распространилось на пространство, ранее охваченное Организацией Варшавского договора.

Казалось, что войны с участием держав навсегда ушли в прошлое, ибо с автоматами и пулеметами не выступишь против ядерного оружия, а это оружие постепенно обрели все наиболее влиятельные государства планеты за исключением проигравших Вторую мировую войну Германии, Италии и Японии. Едва ли не наиболее ярким символом новой эпохи сотрудничества на европейском континенте стало создание и распространение единой валюты: кто и когда мог представить себе, что во Франции, Германии, Италии, Испании, Греции, Латвии и Литве покупатели будут расплачиваться за товары и услуги одними и теми же деньгами?

Однако, подобно тому, как конец Первой мировой войны, бывший в глазах современников началом эпохи «вечного мира», менее чем через пятнадцать лет обернулся приходом к власти Гитлера, а менее чем через двадцать – новой мировой войной, так и тот век, который начался, по мнению Эрика Хобсбаума, в 1991 г., оказался на удивление коротким. На наших глазах совершаются события, свидетельствующие о закате мирового порядка по модели первой половины 1990-х.

Сказанное, разумеется, не означает, что мы стоим на пороге новой мировой войны – если холодная война, продолжавшаяся более сорока лет, что и продемонстрировала абсолютно отчетливо, так это то, что переход от войны холодной к войне конвенциональной или тем более неконвенциональной требует от руководителей держав такой степени безрассудства, которую не продемонстрировали ни Сталин, ни Мао Цзэдун, ни кто-либо из руководителей западных держав; никогда не использовали атомное оружие и израильские руководители, хотя оно было в их распоряжении уже в конце 1960-х гг., а с тех пор Израиль был вовлечен в целую череду региональных войн. Военные преступления, совершенные президентом Трумэном 6 и 9 сентября 1945 г., потому и стали возможны, что холодная война тогда еще не началась, и иной силы, способной говорить на равных с ядерной державой, в мире не было. Как только такая сила появилась, войны между державами остались исключительно в учебниках истории, шанс на новую глобальную войну в обозримом будущем представляется по-прежнему мизерным.

Свидетельством этому, в частности, являются санкции, введенные против Российской Федерации государствами, оказавшимися по другую сторону баррикад в новой «холодной войне». Несмотря на официальные ограничения, высшие руководители западных государств и межгосударственных структур продолжают посещать Москву и Санкт-Петербург, встречаться с президентом России и назначенными им должностными лицами, а Украина, несмотря на войну, которую по заявлениям ее руководителей она с Россией ведет, покупала и покупает у России то газ, то уголь, то что-то еще. В самые последние недели сирийская тема настолько затмила украинскую, что теперь американцы угрожают России новыми санкциями за деятельностью, которую российские войска ведут не в Севастополе, Донецке и Луганске, а в далеком Алеппо.

Однако «на полях» этой «холодной войны», о которой сказано и написано уже достаточно много, началась другая, в которой Россия не находится ни по одну из сторон баррикад, но которая при этом оказывает – а будет оказывать еще больше – влияние на мир.

После исчезновения с политической карты Запада общественных движений, выступавших за строительство социализма и видевших в советской или китайской моделях (или отдельных ее важных компонентах) идеал для подражания, на парламентских выборах в большинстве демократических стран камнем преткновения стал вопрос о том, должно ли то или иное общество сохранять свою национальную обособленность и верность ценностям, которые, оправданно или нет, их сторонники называют традиционными. Либо же идеал - это не столько даже гражданское государство, не имеющее четкого национального и конфессионального характера, сколько открытый космополитичный мир, пусть временно и очерченный границами того или иного континента или «цивилизации», но устремленный в наднациональное будущее, в котором само понятие нации не будет иметь значения. Население Техаса и Калифорнии весьма существенно отличается между собой, это находит выражение и в их очень различных электоральных предпочтениях, однако отдельных наций техасцев и калифорнийцев не сыщешь ни в одной этнографической энциклопедии. Идея «Соединенных Штатов Европы», развитая бывшим премьер-министром Бельгии Ги Верхофстадтом в одноименной монографии, изданной в 2005 г., именно к такому наднациональному будущему и звала. Подобно тому, как не столь важно, фламандец человек или валлон – ведь главное, что он бельгиец, было предложено двигаться к тому, что и самосознание в качестве бельгийцев и, например, чехов, уступает место европейскому. На протяжении двадцати пяти лет интегративные структуры Европейского Союза двигались именно в этом направлении, создавая «гражданскую мультикультурную империю», подобно которой, пожалуй, не было со времен распада Австро-Венгрии столетие назад.

В этих Соединенных Штатах Европы предусматривается место и для мусульман, и для иудеев, и для представителей других религиозных меньшинств, и даже для атеистов, хотя совершенно очевидно, что религией подавляющего большинства европейцев остается христианство. Важно не забывать, что отделение религии от государства отнюдь не означает перехода большинства европейцев на позиции атеистического мировоззрения, ибо они в основном остаются верующими людьми, причем верующими именно в Иисуса. Это создавало и создает очевидную проблему в распространении европейского космополитизма за пределы Европы: на единственном континенте, в который из Европы можно попасть по суше – в Азии – страны, в населении которых христиане составляют значительную долю, можно пересчитать по пальцам. Европейцы же не только не собирались и не собираются переходить ни в ислам, ни в буддизм, ни в конфуцианство, но и не готовы предоставлять этим религиям в «своем» мире статус, аналогичный статусу христианства. Значимость этого конфессионального фактора строителями единой Европы была фатально недооценена, как она была недооценена людьми, на протяжении двух столетий воспевавшими достоинства Соединенных Штатов как государства гражданской нации.

Готовность считать частью коллективного «мы» представителей различных конфессиональных меньшинств в Европе и США разумеется, несравнимо выше, чем в Саудовской Аравии, где конфессиональная нетерпимость является частью идеологии. Вместе с тем, во многих странах эта готовность проявляется тогда, когда меньшинства находятся в положении, исключающем всякую возможность их трансформации не только в большинство (об этом ни в США, ни в одной европейской стране и близко речи не идет), но хотя бы в меньшинство заметное. Референдум в Швейцарии 29 ноября 2009 г., на котором более 57% граждан проголосовали за запрет строительства в стране минаретов, был ярким проявлением именно этой тенденции: мусульман было всего около 5%, а количество мечетей в сотни раз меньше, чем количество церквей (минаретов же на всю Швейцарию на тот момент всего четыре), поэтому речь шла и идет не об угрозе статусу большинства со стороны меньшинства, а лишь об угрозе того, что меньшинство перестанет быть невидимым в общественном пространстве. Для населения страны, являющейся одним из символов либеральной демократии, и этой угрозы оказалось, однако, достаточно. На референдуме в Венгрии 2 октября 2016 г. большинство принявших участие выступило против права руководства ЕС направлять в эту страну какое бы то ни было количество беженцев из мусульманских стран (из-за недостаточной явки итоги признаны недействительными, но они наглядно показали настроения). Между тем, опасность исламизации Венгрии не грозит, а те две тысячи человек, которых, по мнению брюссельских чиновников, эта страна должна принять, даже если, как предсказывают националисты, и привезут за собой позднее по пять родственников каждый, никакого существенного влияния на демографическую ситуации в Венгрии – страны с населением в десять миллионов человек – не окажут. Однако значительное большинство граждан не желает видеть в стране и их, ибо космополитичный европейский дом, в который страна с воодушевлением вступала в 2004 г., предусматривал членство в христианско-атеистической, а не в многоконфессиональной Европе.

Венгерские власти стали обносить свою страну стеной, призванной стать физической преградой для мусульманских иммигрантов, прибывающих через Турцию, Грецию и Сербию. Забор из колючей проволоки высотой в два человеческих роста на турецкой границе в прошлом году возвели и болгарские власти; на отдельных участках границ заборы выстроены или строятся также в Македонии, Словении и Австрии. Подобная тенденция является самой яркой антитезой тяге к открытости и космополитизму, но в наши дни этим занимаются всё активнее. Израиль выстроил аналогичные сооружения и с целью предотвращения вылазок палестинских боевиков из Иудеи, Самарии и Газы, и на границе с Египтом, чтобы в страну не могли попасть беженцы из Судана (до завершения этого строительства до Израиля из Судана добиралось от тысячи до двух тысяч человек в месяц, что ни в коей мере не могло поставить под удар «демографическую безопасность» страны, еврейское население которой превышает шесть с половиной миллионов человек). Победитель республиканских праймериз Дональд Трамп сделал план строительства забора на границе США и Мексики краеугольным камнем своей предвыборной программы. А французы под давлением британских властей начали строительство забора в районе Кале, чтобы, прыгая на проезжающие грузовики, беженцы с Ближнего Востока и Африки не могли добраться до Альбиона.

Обращает на себя внимание тот факт, что в пропагандистских материалах сторонников выхода Великобритании из Европейского Союза перед прошедшим в этой стране 23 июня референдумом граждан пугали все той же мусульманской иммиграцией: утверждалось, что Турция вот-вот вступит в ЕС, после чего миллионы сирийцев и иракцев через турецкую границу якобы хлынут прямиком в Лондон. 52% граждан Великобритании проголосовали на референдуме за выход из Евросоюза (причем не имея ни малейшего представления и никакого внятного плана относительно того, что и как должно прийти на смену существующему уже сорок лет положению вещей), причем и до голосования, и тем более после него очевидно, что именно иммиграционный фактор имел в этой связи решающее значение. На протяжении трех с лишним последних месяцев главное, о чем говорят британские политики – необходимость контролировать иммиграцию с целью ее существенного уменьшения.

Факт, однако, состоит в том, что ни одна мусульманская страна (в том числе находящиеся на европейском континенте Босния и Албания) в Европейский союз не входит, поэтому запугивание Турцией, а уж тем более Сирией и Ираком было не более чем спекуляцией, которая, однако, сработала. В результате Британия проголосовала за выход – не из Лиги арабских государств или Организации Исламская конференция (там она, разумеется, не состоит и так), а из Евросоюза, что обрушило фунт и поставило под вопрос будущее нескольких миллионов британцев, живущих во Франции, Голландии, Италии, Испании и других государствах Западной и Центральной Европы, равно как и будущее граждан этих и восточноевропейских стран, живущих и работающих в Великобритании. Желая отгородиться от Турции, Сирии и Ирака, британские граждане повернулись спиной к французам, немцам, итальянцам, испанцам, чего не было никогда со времен окончания Второй мировой войны.

Цугцванг с системе международных отношений в значительной мере является следствием неверного толкования возможностей будущего развития политическими лидерами и дипломатами. На повестке дня как будто находятся две возможности: либо сохранять национальный характер своего государства, будь то Венгрия, Великобритания или другая страна, либо двигаться дальше в направлении единого глобального космополитичного мира. Подобное движение, на протяжении многих десятилетий бывшее мечтой космополитически ориентированных либералов и пацифистов, оказалось в реальности куда более сложным, чем казалось изначально, в значительной степени вследствие – не столь важно сейчас, нежелания или неспособности – выходцев из одной «цивилизационной среды» интегрироваться в «цивилизационной среде» другой. Тот факт, что миллионы выходцев из Европы на протяжении нескольких столетий интегрировались в США, является зримым доказательством того, что переезд из одной страны в другую, принадлежащую к тому же «полю», не является проблемой ни для иммигрантов, ни для принимающих их обществ. Напротив, опыт интеграции в европейских странах выходцев из арабо-мусульманского мира, пусть даже и владеющих французским и немецким языком, несмотря на многочисленные отдельные исключения, в целом, неудачен: никакие обвинения в ксенофобии и мигрантофобии не могут заставить непредвзятых экспертов констатировать очевидно негативное влияние мусульманской иммиграции, причем не только в первом, но и во втором и в третьем поколениях, на поддержание чувства безопасности в европейских городах и на сохранение Европой той культуры, которую она развивала на протяжении столетий.

Понятно, что европейские ценности находятся под давлением не только мусульманской миграции, но и ряда других факторов, в том числе американоцентричной глобальной массовой культуры. Однако ни антисемитизм, ни гомофобию Голливуд не распространяет, тогда как среди мусульманских мигрантов эти негативные явления широко распространены и передаются из поколения в поколение, вопреки всем усилиям европейских структур по привитию иммигрантам и их детям либерально-демократических ценностей.

Важной особенностью христианского мира в наши дни является признание права исповедовать иные религии, а также не исповедовать никакие религии вообще. Подобное право на атеизм не признается ни в одном из государств арабо-мусульманского мира. Оказываясь в Европе, мусульманские иммигранты в большинстве своем ощущают чувство конфессионального и культурного превосходства ценностей исламских над европейскими, которые в глазах многих из них и ценностями-то не являются. При этом они сохраняют высокую степень лояльности к покинутой ими родине, проводя и в Кельне демонстрации в поддержку любимого султана Эрдогана.

Развитая и утвердившаяся в Европе система прав и свобод личности и групп используется теми, кто сами эту свободу не ставят ни во грош. Политологам давно известен термин «защищающаяся демократия»; именно тот факт, что Веймарская республика таковой не была, позволил ненавистникам либеральных свобод, этими свободами воспользовавшись, прийти к власти, чтобы их тут же отменить. Понятно, что несколько десятков миллионов мусульман, проживающих во всех странах Европы, вместе взятых, не могут быть силой, которая подчинит континент с населением свыше полумиллиарда человек своей воле и ценностям. Однако то, что эти иммигранты в большинстве своем (разумеется, когда речь идет о десятках миллионов человек, несложно найти и сотни тысяч исключений) очень далеки от европейского духа либерального космополитизма, сомнений не вызывает.

Хуже того: как реакция на угрозу (не столь уже существующую, сколько перспективную) исламизации Европы, в большинстве европейских стран усиливаются не пан-европейские, а национал-изоляционистские тенденции, выразителями которых являются ультраправые партии. Марин Ле Пен не говорит о том, чтобы сохранить Францию европейской страной для европейцев – она поднимает на щит лозунг «Франция для французов», адекватно отраженный в названии возглавляемой ею партии «Национальный фронт», которая усиливается от выборов к выборам. Есть реальный шанс того, что представитель ультраправой Партии свободы в декабре будет избран президентом Австрии. Националистические партии усилились в Германии, Голландии, Венгрии и ряде других стран. Таким образом, маховик работает не на формирование общественного единства, а на поляризацию общественных настроений, что не является благом ни для какой социальной системы.

Выходом из этой коллизии могло бы стать возвращение к выдвинутой после окончания «холодной войны» Сэмюэлом Хантингтоном цивилизационной модели. Различные политиканы могут иметь все возможные причины для того, чтобы принять Турцию в Европейский Союз, однако правда состоит в том, что исламистский авторитарный режим этой страны европейским ценностям не соответствует, и даже если небольшой кусок турецкой территории географически находится в Европе, частью европейской цивилизации Турция не является. Сострадание к трагедии, переживаемой миллионами людей в Ираке, Сирии, Ливии и других странах, ни в коей мере не приводит к мысли о том, что им всем надо переселиться в Германию, Францию или Бельгию – в арабо-мусульманском мире не так мало богатых государств, где соблюдаются привычные этим людям закон и порядок, и где они могли бы в массе своей найти убежище, будь то Саудовская Аравия и эмираты Персидского залива – для сирийцев и иракцев, и Марокко и Тунис – для ливийцев. Страны Запада, как и Россия, руководствуясь гуманистическими принципами взаимопомощи, могли бы потратить силы и средства не на очередные раунды бомбежек, направленных якобы против Исламского государства (которое каждый ищет там, где хочет, и которое существует, на все эти бомбежки невзирая), а на помощь в обустройстве этих беженцев. Однако разумно, чтобы люди, принадлежащие к арабо-мусульманской культуре, и дальше жили в привычной и естественной для них среде, к которой ни Берлин, ни Париж, ни Брюссель явно не относятся. Северокавказский имамат не существует уже более ста пятидесяти лет, на протяжении которых многочисленные представители народов этого региона сыграли значимую роль в российской общественной жизни, науке и культуре, и все-таки невозможно всерьез говорить о том, что народы Чечни, Ингушетии и Дагестана исповедуют российскую культуру и ценности, присущие основной части населения Российской Федерации. Думая об этом опыте, понимаешь, насколько трудная задача стоит перед европейцами, принявшими в 2015 г. более одного миллиона восьмисот тысяч выходцев из арабо-мусульманского мира и Африки – очевидно, что и в этом, и в следующем поколениях, если они и будут европейцами, то лишь в географическом смысле слова.

Главная ценность, которую необходимо отстаивать в наше время – не сохранение узконационального характера Франции, Британии, Австрии или Венгрии, а защиту Европой своего единого, но обособленного от других цивилизаций, лица. Взаимовлияние европейских культур столь велико, что давно впору говорить об их взаимном переплетении. Европейская взаимопомощь – важнейшая ценность, призванная не допустить повторения ужасов Первой и Второй мировой войны. Однако важно помнить, что Европа является центром и маяком цивилизации, отнюдь не ограниченной ее границами: Канада, Австралия, Новая Зеландия и некоторые другие страны, отделенные от Европы тысячами километров морей и океанов, принадлежат к одному с ней цивилизационному полю, а угрозы, перед которыми стоят эти страны, практически идентичны тем, перед которыми стоит европейский континент.

Лишь чувство возмущения и негодования могут вызывать истории, подобные требованиям МВД Великобритании, обращенным семье австралийцев, более десяти лет живущей в стране, покинуть Соединенное Королевство, потому что их доход ниже некоего установленного чиновниками минимума. Ситуация, при которой почти два миллиона выходцев из иных цивилизаций, были европейскими странами приняты, а семья австралийцев, принадлежащая к той же цивилизации, говорящая на том же родном языке и выросшая в стране, входящей в британское Содружество наций, должна из Европы убраться, является неописуемой дикостью. В хлопотах о форме чиновники совершенно забыли о содержании; не такие уж редкие предписания российских миграционных ведомств этническим русским, жившим на момент распада Советского Союза в других республиках бывшего СССР, убираться туда, откуда они прибыли в Россию, которую считали и считают своей родиной, есть безумие подобного же рода. Вера в то, что мир стоит на пороге единства, пошатнулась с 1991 г. настолько, что от нее, если говорить по совести, почти ничего не осталось. Однако на смену наивному глобальному космополитизму должен прийти не национал-изоляционизм, думающий исключительно о своих узких интересах, а цивилизационный подход.

Британия может выйти из Евросоюза, как это может сделать, например, и Венгрия, но нет никакой силы, которая позволит отдельному государству справиться с общемировыми вызовами. Тот факт, что кровавые теракты, устроенные исламистскими боевиками, имели место и в Лондоне, и в Париже, и в Брюсселе, и в Мадриде, и в Нью-Йорке, и в Москве, показывает, что спрятаться невозможно нигде, «городка в табакерке», недоступного террору, не существует. Однако борьбу с террором невозможно вести исключительно средствами вооруженных сил. Пока ни у одной страны (а на территории, скажем, Афганистана за последние сорок лет свои силы попробовали слишком многие) этого не получилось, и нет оснований думать, что получится в обозримом будущем. При этом необходимо сохранять принципы и ценности той цивилизации, к которой мы принадлежим, не повторяя ошибок эпохи миссионерства и ориентализма, надеясь превратить иные цивилизации в своих «духовных сателлитов». Задачей должна стать не перекройка мира (этого все равно не получится), не навязывание сотням миллионам других людей чуждого им образа жизни и мысли (этого не получится тоже), и не уход к этническому примордиальному сознанию, ибо таким образом мы лишаем себя и свои общества главных завоеваний – нашей культуры и общественной мысли. Нужно сохранить нашу цивилизацию в ее естественных границах (при сохранении и иных цивилизаций в их естественных геокультурных ареалах). Учитывая, что речь идет о наиболее развитой цивилизации планеты, задача эта должна быть по плечу.