Некоторые страны Западной Европы все больше напоминают «горячие точки». Громкие теракты происходят с интервалом в месяцы, а то и чаще. Волна террора и насилия в европейских городах многими связывается не только с последствиями политики Евросоюза на Ближнем Востоке и в Северной Африке, но и с издержками массовой и практически неконтролируемой миграции. Времена, когда основная террористическая опасность в европейских странах исходила от «местных» радикалов, будь то итальянские «Красные бригады», германская RAF или борцы за независимость Страны Басков и Северной Ирландии, остались в прошлом. Да и адепты «городской герильи» 1970-х — 1980-х годов старались все же избегать случайных жертв. Теперь ситуация изменилась, и причина тому коренится в куда более масштабных проблемах, чем политические противоречия.



Социально-психологические портреты радикалов, совершивших кровавые террористические акты в Париже, Брюсселе, Ницце, имеют много общих черт. Это молодые мужчины, как правило, в возрасте от 25 до 35 лет. Они — или давно иммигрировали в Европу, или являются уроженцами европейских стран, родившимися в семьях иммигрантов. Практически все не имели твердого заработка и постоянного места работы, зато за плечами тянулся шлейф из многочисленных административных и уголовных проступков — от езды в пьяном виде до мелких краж или грабежей.

Братья Саид и Шериф Куаши, совершившие печально известное нападение на парижский журнал Charlie Hebdo, родились в семье приезжих из Алжира. Саиду было 34 года, Шерифу — 32. Ранняя потеря родителей, безрадостное детство в приюте, откуда юноши выплеснулись в жестокий уличный мир парижских пригородов. Амед Кулибали, расстрелявший людей в кошерном магазине, тоже был иммигрантом во втором поколении со схожей судьбой. Семья Кулибали приехала во Францию из Мали. Уже в 17 лет Амед получил первую судимость. Обычный для обитателя «гетто» набор — наркотики, уличные грабежи. Именно в тюрьме он и познакомился с Шерифом Куаши.
Уличная полукриминальная молодежь — прекрасная среда для радикальных агитаторов. Те, у кого есть за плечами несколько «ходок», не боятся проблем с законом. Да и легкие деньги их очень интересуют. С другой стороны, многим из «плохих парней» парижских или брюссельских пригородов надоедает порочный образ жизни мелких преступников и наркоманов. Здесь и появляется альтернатива — можно почувствовать себя «хозяином чужих жизней», заодно отомстив за годы существования на «социальном дне».

Удивительно, но большинство террористов, прикрывавшихся религиозно-фундаменталистскими идеями, «в миру» были известны как весьма приземленные люди, не чуждые таких светских слабостей как женщины, наркотики или выпивка. Салаха Абдеслама называют среди главных организаторов террористических актов в Париже 13 ноября 2015 года, во время которых погибли 130 человек. Как и братья Куаши, и Кулибали, он — иммигрант во втором поколении, сын выходцев из Марокко. Двадцать шесть лет. Не очень образованный, любитель «светского образа жизни», под которым в маргинальной среде понимается исключительно страсть к алкоголю и «гулянкам». Брюссельские полицейские утверждают, что Абдеслам приторговывал наркотиками.

Из криминального мира пришел в террористы и Абдельхамид Абауд. Его родители тоже приехали в Бельгию из Марокко, а сам Абдельхамид родился и вырос в Брюсселе. В отличие от многих сверстников из бельгийско-марокканских семей, Абауду повезло — его отец Омар был состоятельным человеком, владел магазином одежды и, несмотря на многодетность семьи (шесть детей), смог оплачивать обучение Абдельхамиду в престижной школе. Казалось бы, Абдельхамид мог отучиться, получить профессию и зажить жизнью более-менее благополучного обывателя. Но учебу юноша забросил, связался с уличными компаниями. Алкоголь, наркотики, мелкие кражи, а далее по накатанной — срок за вооруженное ограбление, тюремное знакомство с радикальными фундаменталистами, поездки в Сирию — на войну. Знакомые говорят, что Абдельхамид Абауд до тюрьмы практически не посещал мечеть и не производил впечатление религиозного человека.
Кровавый теракт в Ницце, жертвами которого стали 85 человек (включая и самого террориста), совершил 31-летний выходец из Туниса Мохамед Лахуайедж-Булель. Выходец из Туниса, он жил в Ницце с 2005 года и вел образ жизни обычного обывателя. Трое детей, неудачный брак и развод, приводы в полицию за драки. Родители Мохамеда говорят, что он был совершенно нерелигиозным человеком, не соблюдал основных предписаний ислама, любил выпить и даже употреблял наркотики. «Женщины, бои без правил и наркотики» — так охарактеризовали круг его интересов и немногочисленные приятели. По словам прокурора Парижа Франсуа Моленса, Мохамед Лаухуайедж-Булель только за период с 2013 по 2015 годы шесть раз привлекался к ответственности за кражи, применение насилия и наркотики.



Что заставляет вчерашних хулиганов и драгдилеров становиться на путь вооруженной борьбы против европейской цивилизации? Ведь можно понять, если бы они предпринимали вооруженные ограбления банков или рэкетировали торговцев, но роль террориста — смертника как-то не вяжется с образом выпивохи и любителя женщин. На самом деле, все не так уж и сложно. Терроризм «детей современных гетто» — это следующая стадия за массовыми беспорядками и волнениями, охватывавшими пригороды того же Парижа уже лет десять назад.

«Все эти изгои, все неприсоединившиеся, неважно, где они родились и выросли — в пригородах Парижа, в Африке или во французской глубинке, обращают свое неприсоединение в вызов и рано или поздно переходят от слов к делу», — писал в свое время ныне покойный французский философ Жан Бодрийяр.

Между коренными европейцами и иммигрантами из стран Африки и Среднего Востока — колоссальный социальный и социокультурный разлом. Приезжие не желают и не могут интегрироваться в принимающее общество. Они пополняют ряды маргинальных слоев, социальное положение которых делает их крайне восприимчивыми к всевозможным радикальным идеологиям. Сегодня в Париже, Берлине, Брюсселе, Гааге, Амстердаме есть свои маленькие Могадишо и Стамбулы, Кабулы и Багдады. Обосновавшись в Европе, иммигранты упорно не хотят принимать стандарты жизни современных европейцев, а воспроизводят привычные поведенческие установки. В результате, Европа давно познакомилась не только с экзотическими блюдами восточной кухни, с мотивами арабо-африканской музыки, с разнообразием национальных одежд и головных уборов, но и с затворничеством женщин, домашним рабством, кровной местью и «убийствами чести».

Большинство иммигрантов предпочитают сегодня сохранять усвоенные на родине модели поведения. Нередко в диаспоре они становятся еще более верующими, чем дома, куда строже относятся к национальным традициям. Религиозный фундаментализм становится защитой от непонятного мира европейских культурных ценностей. К тому же, он прекрасно ложится на общий социальный фон проживания иммигрантов, для которого характерно наличие многочисленных проблем, связанных с маргинальностью и обездоленностью иммигрантских анклавов.



Районы компактного проживания афроазиатских иммигрантов в крупных и не очень европейских городах — это зоны социального отчуждения. Такие «новые гетто», в которых процветают безработица, уличный криминал, наркомания и прочие пороки. Среднестатистический молодой человек из таких кварталов, даже если он родился здесь и имеет французское, бельгийское или германское гражданство, так и не может интегрироваться в европейское общество. Чаще всего, он не имеет работы. Да и не стремится ее искать — маргинальные задворки европейского города предоставляют множество шансов для того, кто хочет заработать, но не боится возможных проблем с законом.

Торговля наркотиками в мелких и крупных объемах, организация проституции, кражи, грабежи припозднившихся прохожих дают свой грязный доход. Но и если удается найти работу, редко какой парень, выросший в агрессивной уличной среде «новых гетто», побрезгует возможностью разжиться незаконным способом. «Горячих парней» побаиваются и их более успешные единоверцы, которым удалось открыть свой бизнес.

Попадая в тюрьмы, мелкие воришки и торговцы наркотиками оказываются не только среди близких по социальному положению людей, но и среди земляков и единоверцев. Значительную часть обитателей западноевропейских пенитенциарных учреждений давно составляют афроазиатские иммигранты и их потомки. Это обусловлено социальными факторами. И здесь же, в тюрьмах, многие из них приобщаются и к радикальным идеям. В камере нет возможности гулять с девицами или пьянствовать, зато есть много времени для размышлений о превратностях жизни и для общения с товарищами по несчастью.

Не секрет, что именно в тюрьмах сегодня наиболее активно действуют проповедники радикальных взглядов. Беседами о смысле жизни, или банальными обещаниями щедрого гонорара за определенную «работу», — неважно, каким образом, но им удается завербовать сторонников. Как правило, будущие террористы имеют за плечами опыт «отсидок» по уголовным статьям, но после тюрьмы они выходят «другими людьми» и переключают свое внимание с уличных преступлений на куда более опасную деятельность.

Еще один источник влияния — свободно курсирующие между азиатскими и африканскими странами и Европой религиозные проповедники и эмиссары международных террористических организаций. С одним из таких проповедников — неким Фаридом Беньету, работавшим медбратом, — и свели в свое время знакомство братья Куаши, устроившие бойню в редакции Charlie Hebdo. Еще в 2006 г. Беньету был осужден за вербовку «джихадистов» на войну в Ирак.

Среди «свежих» иммигрантов, недавно приехавших из стран Африки и Ближнего Востока, много самых настоящих боевиков, которые имеют опыт подпольной борьбы, а иногда и прямого участия в терактах и боевых действиях. По словам марокканца Башира М’Рабета, молодежного работника из печально известного бельгийского района Моленбек, власти Марокко даже рады массовой иммиграции в Европу, так как она позволяет избавиться от наиболее буйных и проблемных элементов.

Именно североафриканские иммигранты и их потомки в тех же Сен-Дени, Моленбеке или Сен-Жосс-тен-Ноде, которые получили всемирную известность в качестве «мигрантских анклавов», отличаются наибольшим радикализмом и озлобленностью. Эмир Кир, глава муниципальной администрации брюссельского района Сен-Жосс-тен-Ноде, большинство населения которого составляют иммигранты и их потомки, говорит, что выходцы из Турции практически не подвержены экстремистским настроениям. Другое дело — марокканцы, составляющие внушительную часть жителей муниципалитета.



Причина восприимчивости к радикальным взглядам коренится в специфике социального положения североафриканских иммигрантов. Выходцы из Турции или Ирана — более зажиточные, живут либо в своей среде, либо растворяясь в окружающем социуме (что особенно верно для «белых воротничков»). К тому же, Турция или Иран не были колониями европейских стран. У потомков выходцев из стран Магриба — марокканцев, алжирцев, тунисцев — есть свои основания «обижаться» на европейское общество. Родившись во Франции или Бельгии, они вроде как являются гражданами, Париж или Брюссель — их родина. Но решить свои проблемы они не могут и не хотят, социальный статус у большинства потомков иммигрантов остается низким, европейцы относятся к ним с подозрением, а то и с плохо скрываемой ненавистью.

Во Франции магрибинцев называют «бёрами» или «арабами». Пусть молодой человек родился и вырос в Париже, а в Алжире или Марокко у него остались лишь бабушки с дедушками, для коренного населения он все равно остается приезжим из Магриба. Естественно, что европейцам он также отвечает обратной монетой. Поэтому понятие «Родины» у потомков иммигрантов носит локальный характер — вроде бы они и бельгийцы или французы, но их «Бельгия» или «Франция» ограничивается пределами квартала—анклава. Соответственно, не может идти и речи о формировании у людей с таким сознанием общефранцузской или общебельгийской национальной идентичности. Для них «свои» — это земляки, единоверцы, в крайнем случае — представители большой и интернациональной маргинальной среды пригородов, но никак не остальные французы или бельгийцы.

Проблема распространения радикальных взглядов среди молодых иммигрантов, таким образом, имеет четко выраженные социальные корни. Закрывая глаза на масштабы массовой миграции, декларируя весьма спорные принципы мультикультурной политики, власти европейских государств создали очень серьезную проблему, совершенно не озаботившись выработкой путей ее решения. Где работать мигрантам в условиях массовой безработицы, как преодолеть отчужденность между пришлым и коренным населением, что делать с колоссальными различиями в поведении и образе жизни? На эти вопросы современная Европа ответить не может.