Новая модель миропорядка

Сирийский, а до того иранский кризис показал, что отношения России и США гораздо сложнее, чем отношения сил добра и сил зла – к какой бы из сил каждый не причислял собственную сторону.

Важнейшая задача современной политической аналитики – дать объяснение модели сегодняшнего противостояния России и США. Такое объяснение, которое не затушевывало сам факт этого противостояния, но позволяло бы находить и переводить в практическую плоскость те точки сближения, где объединение усилий возможно и полезно. И, напротив, там, где противостояние существует – понять, носит ли оно характер объективного конфликта интересов или это вполне преодолимое недопонимание.

В начале этого месяца министр Сергей Лавров «в личном качестве» (есть такой жанр в мировой политике, позволяющий действующим дипломатам говорить чуть свободнее, чем предполагает их должность) опубликовал на первый взгляд сугубо научную, теоретическую статью «Историческая перспектива внешней политики России».

На мой взгляд, центральным моментом этого текста стала попытка Лаврова-исследователя дать ответ на вопрос, который вынесен в первый абзац этого текста – что такое сегодняшнее противостояние России и США в цивилизационной плоскости.

Лавров (а, как будет показано ниже, и Владимир Путин) видят это как противостояние двух платформ той общей цивилизации, которую (не совсем правильно) принято в прессе обозначать как «западную» – США и Евразии.

Эта концепция вызывает яростные нападки оппонентов, далеко выходящие за рамки политологической дискуссии. Российское руководство обвиняют в «имперских амбициях», «ущемленном травмированном самолюбии» и даже в попытках «использовать социальные фобии россиян в циничных политических целях». Такой накал агрессивности объясним – перед нами вовсе не теоретическая модель, а «платформа для сборки» политических союзов (разовых или длительных) ближайшего полувека.

Название этой платформы – «Евразия», и если оппонентам из-за океана удастся убедить русских и европейцев, что это только географическое понятие, не наполненное политическим смыслом, им удастся предотвратить самую страшную угрозу американскому доминированию – Европу от Лиссабона до Владивостока.

Точно так же, как им десять лет назад, хитростью и интригами, удалось предотвратить создание из Европейского Союза европейских «Соединенных Штатов Европы» – полноценного государственного образования на базе проекта конституции, выработанной группой под руководством Валерии Жискар Д’ Эстена и подписанного всеми главами стран ЕС.

Тогда американцы быстро спохватились и приложили огромные усилия, чтобы убедить – прежде всего, французов и голландцев – что единое европейское государство будет немецким. Про ту кампанию подкупа, шантажа, лжи и фальсификаций на Западе опубликованы десятки книг, но это было уже после – ратификацию проект евроконституции не прошел.

Вместо него появился фиговый листок Лиссабонского протокола, который создал ЕС таким, каким мы видим его сегодня: без единого гражданства, без действенного парламента, без дееспособного правительства, без собственных вооруженных сил и оборонной политики. Объединения, пасующего при любом кризисе единства – финансового единства (Греция), единой территории (мигранты), европейской идентичности (исламизация)….

Однако многовековая мечта европейцев о единстве никуда не делась, а недееспособность существующей модели ЕС становится очевидной.

И в Европе, и в Москве идут поиски новой модели европейской консолидации. И вот теперь, через десять лет, американскому военно-политическому доминированию в Западной Европе угрожает новый проект – политическая Евразия от Лиссабона до Владивостока. Проект сближения интеграционных объединений к востоку от Буга (прежде всего, Евразийского экономического союза) и к западу от Буга (прежде всего, Европейского союза).

Страшный сон американского истеблишмента.

Автором этой идеи является вовсе не Владимир Путин, как было бы очень удобно показать американцам, а Шарль де Голль. И сам этот проект вовсе не политический новичок – ему более полувека.

23 ноября 1959 года в своей речи в Страсбурге де Голль сказал: «….Да, это Европа, от Атлантики до Урала, это Европа, это вся Европа , которая будет решать судьбу мира…». Важно, что это сказал не де Голль 45-го, когда танки с красными звездами еще стояли на Эльбе и в Вене, – а де Голль 59-го, когда очевидность того, что послевоенное американское военно-политическое присутствие в Старом Свете трансформируется в военно-политическую оккупацию, уже никак не оправданную борьбой с фашизмом.

И это не случайно, что сегодня Европа вновь обратилась к идеям де Голля – а Россия всегда на них ориентировалась.

Франция конца 50-х имеет немало общих точек с сегодняшней Россией. После Второй мировой войны Франция была в сложном положении: часть элиты страны предлагала подчинение новой супердержаве, США, которая спасла Францию от катастрофы нацизма – и отказ от собственных мечтаний о величии.

Другая часть элиты предлагала неагрессивный, но твердый антиамериканский подход – так, чтобы восстановить глобальное влияние и вес в мировых делах, которым Франция обладала до катастрофы поражения во Второй мировой.

Очень знакомая дискуссия для русского читателя.

Для де Голля второй вариант был не просто более привлекательным, – он был единственно возможным для существования Франции как цивилизационного пространства. В этом они очень похожи с Владимиром Путиным – его ставка на возрождение самостоятельной мировой роли России тоже определяется не личными амбициями или политической интригой.

Владимир Путин убежден – единственная возможная форма существования русской нации – это русский мир.

Логично, что де Голль рассматривал как партнера именно Россию, чтобы вместе с ней построить сильную Европу, которая может уравновесить американскую силу и вернуть тем самым Франции международную роль в качестве мировой державы. В этом контексте де Голль проводил политику «национальной независимости», которая привела его к отказу от участия в объединенном командовании НАТО, – шаг, который до сих пор высоко ценится в Москве.

При этом де Голль был прагматиком. Вспомним, что он говорил свои слова не о теоретической, абстрактной России – а о вполне коммунистическом СССР образца 1959-го года.

Шарль де Голль, европейский политик до мозга костей, не требовал от СССР «принять западные ценности» – хотя сам в них глубоко и искренне верил, что подтверждает вся его биография. Для де Голля интересы его Франции были важнее «экспорта ценностей», и этот прагматизм, по которому так соскучились европейцы, разочарованные лицемерием мультикультурализма, добавляет сегодня дополнительной привлекательности его идеям.

Привлекательность идей де Голля «Европы от Лиссабона до Владивостока» уже перетекает в практическую плоскость.

В начале 2016 года более двадцати французских политиков первого ряда, в том числе бывшие министры иностранных дел Эрве де Шарет, Ролан Дюма и Юбер Ведрин, а также видные интеллектуалы из «клуба де Вен», объединяющего бывших французских министров и дипломатов, подписали меморандум, в котором указали, что Европа должна укрепить отношения с Россией, с тем чтобы не допустить появления биполярного мира во главе с США и с Китаем.

В тексте делается вывод, что «….Европейский континент без новой России не будет полным, … крепкие франко-русские отношения имеют ключевое значение для внутриевропейского равновесия. ….. Ось Париж-Берлин-Москва будет идеальным гарантом мира в Европе и за его пределами, с тем чтобы предотвратить риск возникновения биполярного (с китайским и американским полюсами) мира…».

Концепция российской евразийской идентичности, которая уходит своими корнями в интеллектуальные движения 1910-1920 годов, была политически развита и реализована Путиным, который инициировал в 2015 создание Евразийского экономического союза.

Свои цивилизационные взгляды на евразийский интеграционный проект Путин изложил в статье «Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня», которую опубликовал в 2011 году в качестве премьер-министра России.

Там он обрисовал будущий ЕАЭС в роли интеграционного центра притяжения, «…способного стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной «связки» между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом….». В другом месте текста Путин говорит о том, что «….Евразийский союз будет строиться на универсальных интеграционных принципах как неотъемлемая часть Большой Европы, объединенной едиными ценностями свободы, демократии и рыночных законов».

Меморандум двадцати французских политиков опирается именно на эти две основополагающие черты, которые удалось реализовать в ЕАЭС: сделать союз на ценностном уровне частью Большой Европы и одновременно превратить его в эффективный интеграционный механизм отношений с Азиатско-Тихоокеанским регионом.

Говоря в тексте о России, политики рассматривают Евразийский экономический союз как важнейший ресурс в руках Москвы.

При этом брюссельская бюрократия ЕС отвергает возможность признания существующего ЕАЭС (который только что отпраздновал свою первую годовщину) и установления договорных отношений с ним. Формальные аргументы Брюсселя довольно просты: ЕАЭС якобы «слишком слаб институционально, его наднациональные органы имеют достаточно ограниченные полномочия, а также объем торговли между его государствами-членами пока невелик».

Было бы странно ожидать другой реакции.

Возникновение деголлевско-путинской «Европы от Лиссабона до Владивостока» не упраздняет ЕС, – как и не упраздняет ЕАЭС – но уж точно упраздняет нынешнюю бессмысленную конструкцию евробюрократии. И она, бюрократия Брюсселя, будет не менее серьезным врагом этого интеграционного проекта, чем США.

Здесь мы сталкиваемся с серьезным различием в политической сущности ЕС и ЕАЭС.
Евразийский экономический союз представлен в мире через национальных лидеров стран, формирующих объединение. Они – прежде всего, мировые политические тяжеловесы Владимир Путин и Нурсултан Назарбаев, а также Александр Лукашенко, буквально ворвавшийся в европейскую политическую элиту на волне успеха минских переговоров – придают ЕАЭС политическую легитимность. Они избраны, и многократно обновляли мандат доверия, полученный от своих народов.

Бюрократическая машина ЕАЭС – Евразийская экономическая комиссия – функционирует ровно так, как и должна выступать система поддержки принятия политических решений лидерами стран, образующими полномочный Высший Евразийский экономический совет.

Евразийская экономическая комиссия не претендует на собственную политическую субъектность. Это именно аппарат качественной, добротной подготовки практических решений – решений, которые принимают обладающие легитимностью политические лидеры на заседаниях Высшего Евразийского экономический совета.

Политическая сущность ЕС принципиально иная.

Брюссельская бюрократия, которую никто не избирал и которая потому не обладает никакой прямой политической легитимностью, все настойчивей пытается захватить право говорить от имени стран ЕС – через голову избранных национальных лидеров и правительств. Это полностью устраивает США, которые активно пользуются равенством голосов в структурах Евросоюза стран с несопоставимым политическим весом – Германии и, например, Литвы, которая уже много лет является политическим протекторатом американской элиты и которой одиннадцать лет руководил гражданин США в качестве президента.

Эта навязываемая Европе не подкрепленная ничем «субъектность ЕС» – главная помеха сближению интеграционных объединений по разные стороны Буга. Банальное карьерное выживание горстки высокооплачиваемых чиновников, поддержанное весом истеблишмента страны, лежащей за пять с половиной тысяч океанских километров от Европы.

Какие же практические шаги можно было бы предпринять прежде всего Москве и Парижу, чтобы идеи де Голля и Путина воплотились в политическую практику?

В апреле будущего года во Франции пройдут президентские выборы. Их результат, как и результат любых выборов, непредсказуем, но одно очевидно – на первые роли французской политики (а с очень высокой вероятностью, и в Елисейский дворец) возвращается Николя Саркози и его партия «Союз за народное движение» (UMP, не так давно партия стала называться «Республиканцы»).

Сегодня в политической палитре Франции «Союз за народное движение» можно считать наиболее близкими политическими наследниками де Голля. Важная деталь – сам Николя Надь-Боча Шаркёзи воспитывался Бенедиктом Малла, известным в Париже сторонником идей де Голля.

Именно с таким партнером можно начать процесс сближения ЕС и ЕАЭС.

Но для этого нужны исполнительные инструменты, чей политический вес и легитимность были бы бесспорными. Инструменты, способные указать бюрократам Брюсселя на их подлинное место в системе власти в Европе. Инструменты, калибр которых не позволил бы ими легко манипулировать из-за океана, прикрываясь «принципом консенсуса как основой европейской демократии».

Таким инструментом мог бы стать новый формат регулярного саммита лидеров важнейших европейских экономик– «G5Eu»: Франция, Германия, Россия, Великобритания и Италия.

Этот формат вызовет резкие атаки сразу по нескольким направлениям – из Вашингтона, из Брюсселя, из Варшавы и столиц прибалтийских стран. Однако именно сегодня складываются хорошие перспективы для реализации проекта европейской «G5Eu».

Прежде всего, уже упоминавшиеся выборы во Франции, которые приведут к укреплению или даже к полной победе Саркози и наследников голлистов.

Во-вторых, чем бы ни окончился референдум в Великобритании, рост негативных настроений британцев в отношении Брюсселя не исчезнет. Если же Британия все же выйдет из ЕС, – а такая вероятность есть, несмотря на давление – процесс новых интеграционных объединений в Европе (вне Брюсселя) получит мощный импульс.

Третий фактор – выборы в Германии в августе или сентябре 2017. Вне зависимости от того, какого результата добьется на них лично Ангела Меркель, политика новой коалиции будет явно менее склонна к «общеевропейским подходам» в их брюссельской интерпретации, наводнившим Германию уже миллионами чуждых ей цивилизационно мигрантов.

Все это делает проект политического сближения ЕС и ЕАЭС реалистичным – однако работу по подготовке «саммита главных», где не будет стран, полностью подконтрольных Вашингтону, следует начинать уже сейчас.

Оригинал статьи