Михаил Леонтьев: «Зачем мы хотим понравиться нашим врагам?»

«Зачем мы хотим понравиться нашим врагам?»

• Аудио

 

Ну, начнем с того, что есть несколько моментов, которых уже устали ждать. И поскольку устали уже совсем, то их можно даже считать сенсационными. Первое — это, конечно, то, что вступает в действие Таможенный союз. Он-таки вступает в действие, несмотря ни на что, ни на какие скептические замечания, разводки и так далее. Второе — что Таможенный союз предполагает создание некоего наднационального органа (регулирующего), действия которого обязательны для всех подписавших этот Союз. Это есть прецеденты, которые говорят, что дальше это все может наполняться. Значит, Единое экономическое пространство – это, в принципе, расширение того, что достигнуто Таможенным союзом, то есть оно подразумевает, естественно, свободное движение товаров, капиталов и людей, рабочей силы внутри этого пространства.

Ничто не должно ограничивать эмиссионный суверенитет России

Это такая великая вещь, я бы сказал, и понятно, что для этого понадобится либо расширение функции этого, либо создание еще какого-то наднационального органа, потому что регулятор движения капиталов, регулятор движения товаров и правил регулирования и правоустанавливающие структуры должны быть едиными. Никто не может в рамках данного алгоритма взять и навязать свои правила, и это открывает путь к, может быть, формированию единой расчетной единицы, что, собственно, неплохо. Опять же, надо думать, что это будет наднациональная расчетная единица (скорее всего) или, если Россия предложит рубль, это будет чуть-чуть другой рубль все равно.

Формально эмиссионный суверенитет России будет ограничен. Хорошо это или плохо? Я вообще считаю, что ничто не должно ограничивать эмиссионный суверенитет России и вообще суверенитет России. Но является ли то сверхгосударство или надгосударственная конструкция чем-то отдельным от России (не с точки зрения РСФСР, Российской Федерации, а с точки зрения исторической России)? На мой взгляд, нет.

Я не вижу никаких оснований считать казахов, белорусов и тех, кто может присоединиться к этому союзу, менее русскими (в широком смысле слова), чем русские. И считать, что эти структуры в меньшей степени привержены историческим, геополитическим, экономическим, а тем более интересам «исторической России», у меня нет никаких оснований, на самом деле. Может быть, и так, а может быть, ровно наоборот – мы имели в России политическое руководство, приверженность которого интересам России, как бы так мягче сказать, не была несомненной. Во всяком случае, не могла не вызывать вопросов и, кстати, не раз в истории.

Нам очень сильно не хватает военно-политического союза

Есть только один очень важный аспект. Пока он не решен, и вот пока он не решен, вся эта конструкция остается абсолютно подвисшей – политически, идеологически, я бы сказал, даже психологически. Вот это постоянное натужное педалирование экономической интеграции. Хотя есть ОДКБ и все эти страны являются членами ОДКБ, но в тот момент, когда подписываются документы по экономической интеграции, считается, что этот аспект надо как-то завуалировать, не педалировать — «не надо грязи», типа. А «грязи», конечно, надо, причем вот этой, так сказать, «грязи» очень сильно и не хватает – речь идет о военно-политическом союзе и о едином военно-политическом пространстве. И вот когда мы говорим, кто может присоединиться, кто не может присоединиться и вообще есть ли перспектива у этого всего процесса, то это и есть индикатор. Индикатор, критерий и смысл. Если те страны, которые готовы и понимают, что логически (знаете, как с горы на санках вы съезжаете, и за первыми двумя метрами логически следуют остальные 10 или 100 – зависит от горы) за этим (созданием Единого экономического пространства) следует единое военно-политическое пространство, то все нормально. Если такого желания нет, то… Потому что сказать, что кто-то этого может не понять, очень трудно.

На мой взгляд, как раз в то время, когда (российские власти) пытаются говорить об экономической интеграции с теми постсоветскими странами, с теми, во всяком случае, политическими системами, режимами, которые очевидно опасаются военно-политической составляющей, то они (эти режимы) почему-то остаются глухи к очевидным, казалось бы, экономическим аргументам. С чего бы это?

То есть на уровне всех существенных игроков понимание этого вопроса очевидно. Я тогда не понимаю, зачем нужна застенчивость? И почему нельзя делать вещи, которые среди тех, кто действительно привержен постсоветской интеграции, вызовут устойчивое, спокойное и давно ожидаемое удовлетворение, а нужно обязательно хотеть нравиться людям и силам, которые не просто подозревают нас в каких-то там темных намерениях, а просто являются нашими системными врагами?