Мультиполярные реалии, Ближний Восток и геноцид в режиме «бегущей строки»

Мультиполярные реалии, Ближний Восток и геноцид в режиме «бегущей строки»

Арутюнян Гагик – исполнительный директор Научно-образовательного фонда «Нораванк» (Ереван).

Преобразование сфер влияния в мировом масштабе, начавшееся с установления в конце ХХ века монополярной доминации, трансформируется в многовекторное противостояние, протекающее уже по новым, ещё не устоявшимся и потому более чем расплывчатым правилам мультиполярного миропорядка¸ а иногда – и вовсе без оных. Наиболее наглядным отражением логики «новых времен» являются процессы на «Новом Ближнем Востоке» – обширном сегменте Евразии от Марокко до Пакистана. Их характерной чертой является множественность мотивов и конечных целей происходящего. Отсюда – чрезвычайно широкий спектр интерпретаций, не столько противоречащих друг другу, сколько взаимодополняющих.

Часть 1

Сегодня трудно спорить с тем фактом, что захват сфер влияния в мировом масштабе, начавшийся с установления в конце прошлого века монополярной доминации, трансформируется в упорное многовекторное противостояние, протекающее уже по новым, ещё не устоявшимся и потому более чем расплывчатым правилам (а иногда – и вовсе без оных) мультиполярного миропорядка [1]. Этот новый порядок в первую очередь обусловлен тем, что Соединённые Штаты, оставаясь мировым лидером, перестали быть гегемоном. Любопытно, что некоторые прогнозируют даже распад супердержавы, и среди них не только несколько одиозные помощник министра финансов администрации Рейгана Пол К. Робертс (один из отцов «рейганомики») или директор Института исследований трендов Дж. Селенте, но и респектабельные университетские профессора (см., например, [2]). Другой тревожный звоночек – это преследование диссидентов Дж. Ассанжа и Эд. Сноудена, выступавших против тотального информационного контроля. Не удивительно, что предпринятые против них действия (появился даже «узник совести» – рядовой Б. Мэннинг) в очередной раз актуализировали по всему миру гениальные произведения Джорджа Оруэлла.

Но если отвлечься от прогнозов и следовать более реалистичной терминологии Фарида Закарии – The post-American World, – то усиление других геополитических акторов существенно изменило и продолжает менять расстановку сил на мировой арене [3]. Происходящие в этом контексте процессы заметно снизили общий уровень глобальной безопасности, и в первую очередь это относится к ядерной сфере. Наблюдаемая тенденция расходится с прежними предположениями некоторых экспертов о том, что многополярность приведёт к относительной стабилизации на глобальном уровне, как это было, например, в эпоху биполярной Холодной войны. Однако нельзя исключить, что после «переходного периода» становления многоцентрового мира будет заключено нечто наподобие Вестфальского мира и наступит относительная стабилизация.

Наиболее наглядным отражением логики «новых времён» являются <сдвиги> на «Новом Ближнем Востоке» (НБВ) – обширном сегменте Евразии от Марокко до Пакистана. Как известно, американцы сокращают своё военное присутствие в этом регионе: выводят войска из Ирака и Афганистана, что связано не в последнюю очередь с нехваткой экономических ресурсов. Вместе с тем военное отступление сопровождается активизацией европейских и региональных партнёров и усилением традиционных, а зачастую и нетрадиционных методов ведения политики. Так или иначе, приходится констатировать, что в итоге военно-политических перипетий последних лет НБВ пребывает в дестабилизированном состоянии. Более того, эти процессы привели к крупной гуманитарной катастрофе, которую вполне можно классифицировать как геноцид.

Сегодня можно встретить чрезвычайно широкий спектр интерпретаций политических процессов в условиях «новых времён». Полагаем, что такое разнообразие лишь способствует более адекватному восприятию реалий, поэтому поделимся также и нашим видением этих проблем. Однако для более или менее корректного обсуждения этих сложных вопросов попытаемся вкратце представить некоторые характерные черты мультиполярного мира.

«Этот мультиполярный мир»

Смысл политических терминов со временем претерпевает изменения, и это в полной мере относится к «мультиполярности». Контент этого понятия сегодня заметно расширился в первую очередь потому, что в слово «мульти», условно говоря, вошли не только национальные государства, но и негосударственные структуры (этот новый мир наиболее живописно описал, пожалуй, Параг Ханна [4]). Последние условно можно разделить на следующие категории.

В мировой экономике возросла роль транснациональных корпораций (ТНК), финансовые и организационные возможности которых сопоставимы с возможностями развитых государствам, а то и превосходят их. Ранее ТНК прямо или косвенно ассоциировались с теми или иными странами, однако часть из них сегодня действует достаточно независимо, исходя исключительно из своих интересов.

Согласно швейцарским исследователям [5], ядром ТНК являются 147 корпораций, которые – с учётом их партнёров и филиалов – контролируют 60% мирового ВВП. Характерно, что в этом консорциуме правят бал не производственные, а финансовые корпорации: Barclays, JP Morgan Chase, Merrill Lynch & Co Inc. и т.д. При таком состоянии дел неудивительно, что «супер ТНК» вполне под силу диктовать свои условия правительствам национальных государств. Происходящие эволюции в системе отношений «правительство – финансовая сфера» в полной мере соответствуют концепции «постдемократического» общества английского социолога Колина Крауча о доминировании олигархата в государственной системе и размывании демократических норм в западных обществах [6].

Вторую категорию составляют международные неправительственные организации (НПО), число которых за последние десятилетия, в основном за счёт тиражирования на местах, существенно возросло.
Соответственно возросло и влияние этих функционирующих в сетевом режиме структур: именно при прямом содействии некоторых НПО совершались, к примеру, «цветные революции» в бывших советских республиках и на Ближнем Востоке. Ранее НПО, как и ТНК, воспринимались исключительно как инструментарий в политическом арсенале крупных держав. Это побудило некоторые страны (в частности Россию) попытаться законодательно ограничить влияние подобных НПО во внутриполитической жизни. Заметим, что подобного рода действия стали возможными лишь с установлением мультиполярного уклада, т.к. ранее НПО имели статус «священных коров» и даже критика в их адрес считалась посягательством на основы демократии.

Однако со временем НПО стали трансформироваться. Из мозаики информационных потоков складывается впечатление, что некоторые окрепшие НПО (не в последнюю очередь – идеологической направленности) стали действовать более самостоятельно. Сегодня они выполняют не только заказы определённых государственных структур, но и обслуживают политические и финансовых группировки (те же ТНК) как внутри, так и вне своих стран, а также действуют автономно по своему усмотрению. Этому в немалой степени способствует идеологизированность НПО, часть которых является последователем известной концепции М. Беттати и Б. Кушнера о необходимости «защищать права человека, невзирая на национальный суверенитет», которая в 2005г. обрела уже международно-правовую норму в виде резолюции ООН «Обязанность защищать» [7]. Известно, что абсолютизация любой идеи чревата непредсказуемыми последствиями, и итоги деятельности НПО в этом духе на Ближнем Востоке являются тому наглядной иллюстрацией.

В категорию влиятельных неправительственных структур следует отнести традиционные и относительно недавно образованные (часто в виде различного рода сект) религиозно-конфессиональные организации. Роль подобных структур, издавна применяющих, условно говоря, методы сетевого управления, неуклонно растёт не только в общественной жизни, но и в международной политике. В частности, на Ближнем Востоке политическое противостояние приняло вид ожесточённой конфронтации между представителями различных разветвлений сунизма и шиизма, исламистами и антиисламистами, а на этом фоне нетерпимости христианские общины региона оказались на грани вымирания.

В эпоху многоэтапной информационной революции к группе влиятельных негосударственных акторов следует отнести также крупные СМИ, интернет-корпорации и т.д. Особое значение приобрели виртуальные социальные сети, которые, в частности, сыграли важную роль в ближневосточных революциях. Повальная «фейсбукизация» оказывает серьёзное влияние на общества всех стран планеты [8]. Заметим, что и в информационной сфере происходит монополизация ресурсов и контроль над, например, печатными СМИ сконцентрирован в руках пяти медиагигантов [9]. Эти структуры ведут глобальную информационную политику, которую эксперты RAND определяют даже не как процесс, сопровождающий и усиливающий политику, а выделяют в виде самостоятельного жанра – ноополитики [10] – в полном соответствии с концепцией информационных войн второго поколения [11].

Информационные потоки сегодня больше, чем когда-либо, формируют систему ценностей и менталитет всего мирового сообщества. Неудивительно, что крупные игроки в этой сфере также преследуют собственные интересы, в известной степени игнорируя государственные и тем более общественные. Характерно, что ранее в информационном пространстве полностью доминировали западные СМИ. Однако благодаря «мультиполярным тенденциям» сегодня с ними пытаются конкурировать СМИ других стран, в первую очередь китайские и российские. В результате несколько изменился даже глобальный «новояз»: к примеру, в комментариях по Сирии наряду с клише «оппозиционеры», на крайний случай – «повстанцы», стали проскальзывать и более адекватные определения – типа «боевики» и «наёмники».

И наконец, в международных <процессах> существенно возросла роль террористических и другого рода преступных формирований. Эти структуры всегда поддерживали неоднозначные и запутанные отношения со спецслужбами различных стран и считались как бы их инструментарием в теневой политике. Но с изменением ситуации некоторые из них, как показывают <события> в той же Сирии, вышли из-под контроля и ведут свою самостоятельную игру, что, впрочем, случалось и ранее.

Формируемый миропорядок, в силу большого числа «переменных», хитросплетения протекающих параллельно конфликтов и сотрудничества, представляет собой намного более сложную систему, чем это было в эпоху биполярного или монополярного мироустройства. В некотором смысле мир откатился, как пишут некоторые обозреватели, в до-вестфальскую эпоху, но с поправкой на Интернет и оружие массового поражения (ОМП). Такое положение объективно затрудняет восприятие и осмысление быстро меняющихся характеристик окружающего мира. Естественно, что осложняется и соответствующее реагирование на эти изменения. В нынешних условиях возрастает вероятность совершения ошибок даже со стороны США – наиболее «интеллектуализированной» державы, политика которой в известной степени формируется в субстрате множества высококлассных think-tank-ов, университетов и научных центров. В этом контексте не удивительно, что военные эксперты США в своих изысканиях подчёркивают важность укрепления государственных институтов [12]. Однако в конкретном случае возникают коллизии другого типа: усиление, например, национального военно-промышленного комплекса может привести к созданию так называемых «внутренних государств» в самом государстве [13, с. 196].

В комплексе все эти факторы приводят к тому, что кризисные явления стали ощущаться не только в глобальной экономике, но и во всех сферах общественной и международной жизни. Не случайно, что сегодня можно встретить подчас эсхатологические интерпретации происходящих в мире процессов. Все это в целом наиболее наглядно и вместе с тем драматично проявляется в <событиях> на Ближнем Востоке.

«Над всем Ближним Востоком безоблачное небо»

Характерной чертой ближневосточных процессов является, на наш взгляд, множественность мотивов и конечных целей происходящего. Если попытаться по основным признакам обобщить известные нам публикации по данному вопросу, то в итоге получим следующие, никак не противоречащие друг другу, а наоборот – взаимодополняющие версии.

Версия «Арабская весна». Основной тезис этой версии заключается в том, что в странах региона накопилась критическая масса социально-экономических, демографических, этнических и религиозно-конфессиональных проблем. Это привело к массовым протестам с требованиями реформ, модернизации и демократизации в соответствии с современными представлениями.

То, что на Ближнем Востоке проблем было предостаточно, не вызывает никаких сомнений. Вопрос этот обсуждается во многих фундаментальных трудах [14], об этом свидетельствуют и индексы «революционного потенциала» – revolting-index [15], где из 16 стран в верхней части таблицы 5 мест занимают арабские страны. Но из рейтинг-листа также следует, что в других, в революционном смысле намного более «продвинутых» странах до настоящего времени ничего особенного не случилось. Возможно, что арабские общества выбрали бы путь эволюционного развития, если бы на эти объективные внутренние обстоятельства не наложились бы внешние факторы – запуск известных технологий по совершению «цветных революций», на этот раз с акцентом на «пятничные молитвы». Важную роль при этом сыграли организации типа «Движение 6 апреля» с лозунгом «Кефайя» («Хватит!») (вспомним «Кмару» в Грузии).

Наряду с этим в протестном движении появился такой эффективный инструмент информационных операций, как социальные сети и блогосфера [16]. Например, ещё в июне 2010 г. менеджер ближневосточного отделения Google Ваель Гоним открыл антимубараковскую страничку в Facebook-е, куда заходили до полумиллиона посетителей в день. Нельзя полностью исключить возможность, что в данном случае действовали не столько США или их союзники, а автономно функционирующие «демократизирующие» НПО совместно с крупными СМИ, которые с большим энтузиазмом комментировали события и всячески поощряли демонстрантов на площади Тахрир.

Из всего этого можно сделать вывод, что, конечно, без объективных предпосылок революционные <процессы> представить трудно, но в современном мире также трудно представить масштабные общественные движения без ресурсной подпитки извне – будь то государства или новые субъекты мультиполярного уклада. Если этого оказывается недостаточно, то организуется прямое военное вмешательство, как это случилось в Ливии. Но это уже приближает нас к версии о геополитических мотивах случившегося.

Версия «Геополитика». Согласно этому подходу, революционные движения были инициированы не ради модернизации арабских стран и их интеграции с глобальным сообществом (что случилось с точностью до наоборот), а для достижения определённых геополитических целей. Такая постановка вопроса закономерна и не очень оригинальна, т.к. инспирированные извне революции, как минимум за последние десятилетия (а, по мнению некоторых, и за последнее столетие) преследовали именно такие цели. Однако ранее эти конечные цели были в известной степени однозначными и потому не нуждались в особой расшифровке. В случае же процессов в Арабском мире интрига намного сложнее, особенно если учесть предысторию вопроса, а именно американскую интервенцию в Ираке в 2003 г.

Чтобы разобраться во всем этом, попытаемся оценить некоторые промежуточные итоги так называемой ближневосточной турбулизации.


Часть 2

«Пейзаж после весны»

Сегодня можно констатировать, что <процессы> в арабском мире ещё далеки от завершения: в Египте революция принимает, как и мечтали известные идеологи начала XX века, перманентный характер, а конфронтация исламистов и их противников перекинулась даже в считавшуюся стабильной Турцию. Отдельно следует рассматривать Сирию, где третий год продолжается война, и к этому вопросу мы вернёмся. Однако уже сегодня можно подвести некоторые предварительные итоги. Если пропустить несколько специфичный Тунис, где процессы протекают в относительно мягком режиме, то наиболее общим итогом для стран региона является своего рода «разгосударствление» [17]. Например, имеющая ранее определённую степень политического влияния и экономического развития Ливия фактически превратилась из государства в «территорию», где есть запасы энергоносителей и конфликтующие между собой группы населения. Характерно, что сразу после финального акта войны – убийства Кадафи – Ливия (или, как пишут некоторые обозреватели, «бывшая Ливия») переместилась в «серую зону» мировых СМИ, и даже теракты против дипломатов лишь слегка оживляют эту страну в информационном пространстве.

В считающемся лидером арабского мира Египте правит в принципе не легитимная военная «хунта», а победившие на недавних выборах «Братья-мусульмане» и примкнувшие к ним салафиты пока безуспешно пытаются восстановить свергнутого Мурси. Вне зависимости от исхода этого противостояния общество страны оказалось – пожалуй, необратимо – расколотым и люмпенизированным: стремительно возросла преступность (количество грабежей за последний год выросло на 350%). Естественно, что в упадке оказалась и экономика: если отвлечься от сухих цифр МВФ и других международных организаций, то наиболее красноречиво об этом свидетельствует факт закрытия с 2011г. в стране 4500 фабрик и то, что за чертой бедности (по египетским меркам) оказались 25% населения [18]. Этот комплекс проблем практически лишает Египет каких-либо перспектив развития – по крайней мере, в обозримом будущем.

Независимо от механизмов формирования, статус «территории» ещё раньше приобрёл и Ирак. Эта страна после американского вторжения разделена по этническим и конфессиональным признакам, государственная система практически не функционирует, а межконфессиональные столкновения и теракты стали будничным явлением. Таким образом, перспективы развития Ирака столь же туманны, как и Ливии и Египта.

В регионе наблюдается и другая общность. В том же Ираке, например, в результате реформы государственной системы управления, правительство возглавили представители шиитского большинства, которые отнюдь не разделяют американскую политику по отношению к Сирии и занимают скорее проиранскую позицию. Примерно такое же положение сложилось в Египте, где у США не наладилось полноценное сотрудничество как с пришедшими к власти «Братьями-мусульманами» (несмотря на «американский след» экс-президента Мурси, в своё время работавшего в Америке), так и с нынешними военными (судя по приостановке поставок военной авиации). Если уж говорить о какой-то закономерности в контексте «новых властей», то можно констатировать лишь «реисламизацию» региона, возможно, навеянную несколько устаревшими идеями RAND об «умеренном исламизме», изложенными в проекте «Building Moderate Muslim Network» [19].

Таким образом, получается, что не была выполнена традиционно главная задача инспирированных извне революций или прямых интервенций – формирование лояльных властей (как это имело место, например, в Украине, Грузии или же Афганистане). Из этого также следует, что, скорее всего, замена правящих режимов «своими кадрами» не являлась главным мотивом происходящего. Нельзя полностью исключить, что сбылось упомянутое в предыдущем разделе предположение об автономных действиях НПО, СМИ или же «внутренних государств», а администрация США была поставлена перед фактом. Но, скорее всего, действия этих неправительственных организаций и/или «внутренних государств» подчёркивают сложную структуру понятия «национальный интерес» в современном мире и особенно – в Америке.

В этом контексте, особенно с учётом <событий> вокруг Сирии и Ирана, одним из основных мотивов для трансформации стран региона могло бы быть обеспечение безопасности стратегического союзника «номер 1» – Израиля. Ведь очевидно, что какой бы воинственной ни была риторика властей, если их страны находятся в разваленном состоянии, то никакой реальной опасности для еврейского государства, имеющего успешный опыт борьбы с террористическими группами, она представлять не будет. Правда, это утверждение справедливо лишь на коротком отрезке времени – дальнейшая эволюция сложившейся обстановки не так уж и однозначна, и к этому вопросу мы ещё вернёмся.

Вместе с тем полная реализация такого «регионального сценария» сегодня находится под большим вопросом. Механизм инициирования внутренних беспорядков, а если этого оказывалось недостаточно – организация небольшой военной кампании для «спасения оппозиции от физической расправы», приводящий в итоге к деградирующей во всех смыслах стране, в Сирии не сработал. Здесь уже третий год идет упорная война [20].

«Первая мультиполярная война»

Процессы на Ближнем Востоке на первом этапе протекали как бы по правилам монополярного мира: даже оккупация Ирака или же военное вмешательство в ливийские дела не встретило серьёзного сопротивления, а к неодобрительным высказываниям лидеров отдельных стран (в том числе – членов Североатлантического альянса) или же порядком девальвированным резолюциям ООН международная общественность уже успела привыкнуть. Ситуация изменилась по ходу <событий> в Сирии, где:
Правительство Башара Асада, опираясь на в большинстве своём лояльное к властям многонациональное население (заметим, что Сирия вообще не фигурировала в упомянутом выше revolting-index-е), проявило политическую волю и стало жёстко подавлять действия вооружённых наёмников, которые были направлены не только против властей, но и против мирного населения и религиозно-конфессиональных меньшинств.

Наемники в Сирию (по разным оценкам, сирийских граждан среди боевиков – не более 20%) прибывают из региональных стран и даже СНГ (в частности, из Азербайджана, Северного Кавказа и среднеазиатских республик). Среди них есть представители различных исламистских террористических группировок (среди которых выделяются «Аль-Каида» и «Джебхат ан-Нусра»). Боевики получают вооружение и материальное содействие со стороны США, Франции и Великобритании. Особенно значительна поддержка боевиков со стороны региональных стран, в первую очередь – Турции, Саудовской Аравии и Катара.

События в Сирии – важном союзнике Ирана – изначально имели чёткую антииранскую направленность и были восприняты как «силовое приложение» к экономическим санкциям против этой страны. Естественно, что иранские власти стали оказывать Сирии военную помощь (как в виде техники, так и в лице добровольцев из элитных частей). Примечательно также, что Сирия получает помощь и от своих непосредственных соседей – Ирака (военизированные группировки лидера иракских шиитов Моктада ас-Садра) и ливанской «Хизбаллы» (из подконтрольных ей районов).

Дееспособность тандема Сирии с Ираном позволила России и Китаю более настойчиво отстаивать свои национальные, а тем самым и просирийские позиции на международной арене. Но дело не ограничивается дипломатией: Россия и Китай помогают Сирии как поставками военной техники (в основном российской, достаточно вспомнить относительно недавно достигнутую договорённость на предоставление авиационной и ракетной техники на $4-5 млрд.), так и в экономическом аспекте.

Таким образом, в разворачиваемые вокруг Сирии процессы непосредственно вовлечено достаточно много стран, связанных (а иногда – и не очень) с этими странами религиозных, боевых и террористических структур. Нынешнему конфликту присущи все элементы протекающих в годы Холодной войны локальных конфликтов: стороны широко применяют всевозможные средства дипломатического, военного, информационно-психологического [21], экономического и террористического воздействия. Особенно активны в Сирии спецслужбы, которые выполняют свои специфичные функции в информационно-диверсионной сфере: в прессе можно встретить информацию о многочисленных фактах участия в боевых действиях турецких, французских и британских спецназовцев и иранских «стражей революции».

Все это позволяет утверждать, что сирийский кризис приобрёл «глобальный» статус. Важным элементом сирийской войны является то, что впервые после окончания Холодной войны за пределами СНГ в режиме «горячей войны» столкнулись интересы России и, в частности, стран НАТО. Этот, согласно современной терминологии, «локальный конфликт малой интенсивности», отдельными своими элементами напоминающий Вьетнамскую войну, можно смело назвать «Первой мультиполярной войной». В связи с этим отметим следующее обстоятельство.

Несмотря на то, что сегодня США по своей военной мощи значительно превосходят всех остальных, политические и экономические возможности сверхдержавы заметно уменьшились. Этот факт адекватно воспринимается Соединёнными Штатами, и структуры, разрабатывающие американскую политику, стремятся использовать своё уже «временное» превосходство, чтобы наилучшим образом укрепить свои позиции. Однако это обстоятельство учитывается и оппонентами США: их нынешняя «непокорность» обусловлена не только философией глобального многополярного миропорядка, но и конкретными расчётами. Американский проект превращения «Нового Ближнего Востока» в «турбулизированную территорию» предполагает не только лишение России и Китая военно-политических и экономических рычагов в одном из важнейших регионов, но и угрожает «заразить» также эти державы. Поэтому их противодействие подобным планам обусловлено, скорее всего, жёсткой необходимостью. Наряду с этим отношения Россия-Китай-Иран ещё не переросли в широкое военно-политическое сотрудничество. В этом аспекте намного выгоднее выглядят позиции США, Израиля, их европейских и региональных партнёров, между которыми в течение десятилетий накапливался богатый опыт стратегического партнёрства и сформировалась общая политическая культура.

Список перечисленных выше факторов, играющих важную роль в сирийском конфликте, можно увеличить. Очевидно, что при таком множестве переменных однозначное прогнозирование перспектив войны в Сирии крайне затруднительно, если вообще возможно. Очевидно, что предполагаемая странами антисирийского блока быстрая победа оказалась иллюзией. В военном отношении факты говорят о том, что правительственные войска и содействующие им региональные силы пока владеют инициативой, и наёмники терпят чувствительные поражения. После распространения информации о фактах ужасающего насилия террористов в отношении пленных изменилась и общая информационная обстановка вокруг Сирии.

Несомненно, что военное поражение в Сирии прежде всего ударит по авторитету США. Исходя из этого, президент Обама, в плане идеологии повторяя иракский провокационный сценарий, обвинил сирийское правительство в применении химического оружия и принял решение как минимум нанести «ограниченные удары» по Сирии. Предсказать все последствия этого нового поворота событий, в частности учитывая возможное вовлечение Ирана в военные действия, довольно сложно. Подобная война, безусловно, резко изменит региональную (и глобальную) ситуацию. Однако, независимо от того или иного военного сценария, главный результат сирийской войны заключается в том, что этот конфликт послужил катализатором процесса формирования мультиполярного мира. Сирия стала своеобразным предупреждением не только Ирану, России и Китаю, но и, возможно, другим странам. И если это предупреждение послужит сигналом для сближения, например, России и Китая (а контуры такого возможного сближения сегодня уже в какой-то степени обрисовываются), то это поставит под сомнение корректность большой стратегии США и их союзников. Но проблема не только в этом.

Согласно некоторым сценарно-прогностическим разработкам [22], кризисные явления в современной системе глобального управления могут привести к фрагментации мирового пространства по цивилизационным или иным признакам. Образующиеся при этом фрагменты – ассоциации стран и народов – стремятся изолироваться от глобализируемого мира с его канонами. Исходя из современных реалий, с учётом устойчивой региональной тенденции реисламизации, нельзя исключать, что развитие стран НБВ может пойти в этом направлении. Естественно, что формирование такого обширного и радикально идеологизированного Исламского мира может привести к образованию «геополитических разломов» и, тем самым, к увеличению вероятности разного рода конфликтов в духе теории столкновения цивилизаций. Конечно, нельзя исключать, что конечной целью для современных глобальных политтехнологов было именно создание такого «фрагмента» по соседству с Россией и Китаем. Однако такая конструкция, с учётом доминирования антизападных настроений в его обществах, а также относительной доступности ядерных технологий, является крайне взрывоопасной и может обернуться тяжёлыми последствиями для тех же США, не говоря уж об их региональных союзниках.
Между тем апокалиптические сценарии ожидаются не только в будущем. Уже сегодня на Ближнем Востоке происходит крупная гуманитарная катастрофа.

Геноцид в режиме «бегущей строки»

Попытки точного подсчёта количества жертв и беженцев среди мирного населения на Ближнем Востоке заведомо обречены на неудачу: приводимые разными источниками (ООН, ЮНИСЕФ, статистические службы стран региона, крупные СМИ, авторитетные организации типа The Lancet, Costs of War Project, Business Survey, Associated Press и т.п.) данные часто существенно отличаются друг от друга. Это и неудивительно: в царящем в регионе хаосе человеческая жизнь ценится недорого и в особом учете не нуждается. Однако попытаемся, отбрасывая, на наш взгляд, завышенные цифры и беря за основу близкие к минимальным цифры, получить хотя бы приблизительные представления о человеческом измерении ближневосточных процессов в тех странах, в которых происходили боевые действия.

Таблица



Эти впечатляющие цифры сопоставимы с числом погибших мирных жителей во Вьетнаме в 1954-1975 гг. (около 2 млн. человек), с той лишь разницей, что в Индокитае шла в некотором смысле классическая война с участием (в том числе) регулярных армий, к тому же американцы применяли химическое оружие, массированно бомбили населённые пункты и т.п. На Ближнем же Востоке истребление людей происходит главным образом в результате действий местного арабского населения. В то же время не совсем корректно квалифицировать происходящее как гражданскую войну, так как имеет место чрезвычайно существенное иностранное вмешательство. Есть основания полагать, что в данном случае мы имеем дело с новой формой геноцида [23].


Согласно конвенции ООН, под геноцидом понимаются действия, «совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу» [24]. Такое определение подходит и к тому, что происходит на Ближнем Востоке. Однако, в отличие от других известных истории случаев – например, Геноцида армян в Турции или же Холокоста евреев в нацистской Германии – в данном случае возникают проблемы с идентификацией виновников совершаемого преступления. Скорее всего, тут надо брать за основу следующий пункт конвенции, согласно которому геноцидом считается также «предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на ее полное или частичное физическое уничтожение». Возможно, если взять за основу версию о внешнем вмешательстве, конструкторы политического формата нынешнего НБВ изначально не имели в виду массовое уничтожение людей. Но иногда полезно судить по плодам.

Характерно также, что этот новый геноцид обрел любопытный информационный облик. Когда жертвами теракта становятся несколько невинных бегунов и зрителей марафонской дистанции, то это – тема для долгих глобальных обсуждений. Между тем ежедневные теракты в Ираке или Сирии, в результате которых каждый день гибнут сотни людей, в информационном плане сегодня попали в разряд «бегущей строки».

Примечания:

[1] Тер-Арутюнянц Г., Многополярная и асимметричная Холодная война. Вестник Академии Военных наук, #4(21), с. 23, 2007.
[2] Дерлугьян Г., Внезапны, но иногда предсказуемы. Эксперт, #29(859), с. 60, 2013.
[3] Zakaria F. The post-American World. – N.Y.-L. : W.W.Norton, 2008.
[4] Параг Ханна, Второй мир. – М.: Изд-во «Европа», 2010.
[5] http://www.newscient...l#.UfALvsCGiJd.
http://www.un.org/en...sibility.shtml.
[6] Крауч К., «Пост – демократия». – М.: Издательский дом Государственного университета – Высшей школы экономики, 2010. Крауч К., Странная не-смерть неолиберализма. – М.: Издательский дом «Дело», 2012.
[7] http://www.un.org/en...sibility.shtml.
[8] Арутюнян Г., Интернет структуры в контексте «постдемократии» и информационной безопасности. 21-й Век, #4(16), с. 3, 2010.
[9] http://analitika-for...u/forum/5-1200.
[10] Arquilla J., Rontfeldt D., The Emergence of Noopolitic: Toward an American Information Strategy, RAND Corporation, 1999.
http://www.washprofi...rg/en/node/943.
[11] Гриняев С., Поле битвы – киберпространство. – Минск: Харвест, 2004.
[12] http://www.globalsec...2008_jfcom.htm.
[13] Арутюнян Г., Распад «системы» и формирование будущего. – Ереван: НОФ «Нораванк», 2011.
[14] См., например, недавно опубликованный сборник «Ближний Восток, Арабское пробуждение и Россия: что дальше?» – Сборник статей /Отв. редакторы: В.В. Наумкин, В.В. Попов, В.А. Кузнецов/ ИВ РАН; Факультет мировой политики и ИСАА МГУ им. М.В. Ломоносова. – М.: ИВ РАН, 2012.
[15] http://blogs.wsj.com...RDS=azerbaijan.
[16] Арутюнян Г., Гриняев С., Революции оптом: достраивание нового миропорядка и сценарии глобального управления.
http://noravank.am/r...LEMENT_ID=5617.
[17] Арутюнян Г., Новый Ближный Восток: реалии и перспективы.
http://noravank.am/r...LEMENT_ID=6352.
[18] Мирзаян Г., Революция пошла вразнос. Эксперт, #27(858) с. 54, 2013.
[19] http://www.rand.org/...RAND_MG%&$.pdf.
[20] Арутюнян Г., Сирийская война: возможные сценарии.
http://www.noravank....LEMENT_ID=6768.
[21] См., например, Акопян А., Приемы и способы информационно-психологического воздействия в информационном противоборстве воюющих сторон в Сирии. Центр стратегических оценок и прогнозов. – М.: 2013.
http://www.csef.ru/f.../4445/4445.pdf.
[22] Global Governance 2025: At a Critical Juncture. National Intelligence Council, European Union Institute for Security Studies, September 2010.
http://www.iss.europ...rnance_2025.pdf .
[23] Арутюнян Г., На Ближнем Востоке реализуется новая форма геноцида.
http://www.noravank....ELEMENT_ID=7121
[24] http://www.un.org/ru...s/genocide.htm.

Источник