Бельгийский парадокс: «национализация» ислама и участие мусульман в политическом процессе не препятствуют радикализации общества

Бельгийский парадокс: «национализация» ислама и участие мусульман в политическом процессе не препятствуют радикализации общества

Пинюгина Елена Викторовна – научный сотрудник Отдела политической науки ИНИОН РАН, кандидат политических наук.

В Бельгии, как и повсюду в Европе, обостряются проблемы, порождаемые иммиграцией. Страна и без того с трудом сохраняет целостность. К многолетнему этнокультурному противостоянию фламандцев и валлонов добавляется напряжение вокруг новых диаспор со всеми их культурными отличиями. Параллельно с попытками «национализировать» и интегрировать ислам растёт радикализация и этих диаспор, и остального общества.

Бельгия, как и другие страны ЕС, несколько десятилетий назад стала центром притяжения рабочей силы из стран Южной Европы, Марокко и Турции, а в 1990-е годы, в период войн в Африке, распада СССР и Югославии – ещё и страной-убежищем для иммигрантов из зон этнических конфликтов. В совокупности выходцы из мусульманских стран и их потомки (как граждане, так и неграждане, среди которых и нелегальные иммигранты), на сегодняшний день составляют минимум 6% населения: в 2012 г. из 900 тысяч мусульман Бельгии большинство – около 412 тысяч – имели марокканское происхождение, 218 тысяч – турецкое, по несколько тысяч насчитывали албанская и чеченская диаспоры [1]. По статистическим прогнозам социолога О. Сервье из католического Университета Лювена, сделанным ещё в 2008 г., к 2030 г. мусульмане станут самой многочисленной конфессиональной группой в столичном регионе Брюссель, где уже сейчас они составляют около 25% жителей [2].

Параллельно с ростом численности мусульман растет количество сообщений СМИ то о запретах на исламские символы в публичном пространстве, то о проявлениях политической радикализации мусульман. В 2011 г. в Бельгии введён в действие закон о запрете так называемой бурки (накидки с паранджой, закрывающей фигуру и лицо). Ещё ранее в государственных школах, как ученицам, так и преподавательницам, запрещалось носить головные платки. Обращения в суд долго не влияли на общую ситуацию, поскольку решение вопроса изначально было отнесено к компетенции школьных директоров, т.е. отдано на их личное усмотрение [3]. За 2005 – 2012 гг. раскрыто несколько террористических групп с участием бельгийских мусульман. В последние два года выяснилось, что как минимум 80 – 200 юных бельгийских мусульман воюют и гибнут в Сирии на стороне противников президента Б. Асада, считая внутриполитический конфликт в далёкой стране своим джихадом [4].

Внимательное изучение всех, а не только очевидных фактов показывает паритет обеих тенденций. Радикализация – проблема всего бельгийского общества, а не только мусульманского сегмента. Государственная политика в отношении религиозных символов в публичном пространстве ужесточается применительно ко всем конфессиям, а не только исламу. Предметом запрета становятся не только мусульманские бурки и головные платки, из обихода бельгийцев по решению правительства уходят также и рождественские елки в официальных учреждениях, и христианские названия праздников и каникулярных периодов. Но самое главное, постоянный дискурс «запретов» и «радикализации» затмевает общественную активность умеренных мусульман и действия государства по «национализации» ислама.

Под «национализацией» мы понимаем предоставление религии равного с остальными культами общественно-правового статуса, вытекающих из этого статуса преференций и возможностей проводить мероприятия и обряды, связанные с религиозной спецификой. Для мусульман такая национализация – символ того, что их присутствие признается новой реальностью, заслуживающей внимания и уважения. В политическом смысле «национализация» ислама подразумевает ещё и формирование в каждой данной стране пула деятелей, способных представлять интересы нового крупного конфессионального сообщества и вести диалог по вопросам его религиозных потребностей.

Важно подчеркнуть: европейские страны не требуют от мусульман отказа от религиозной идентичности, а, наоборот, стараются поддержать ее сохранение, несмотря на сложности совмещения бытовых и политико-правовых аспектов ислама с правовой и политической культурой Западной Европы. (Частный случай таких сложностей – восприятие на Западе головных уборов мусульманок как формы гендерной дискриминации.) Напротив, многие общественные учреждения уже предлагают меню по исламским правилам, разрешён ритуальный забой скота. Суды Бельгии пытаются учесть специфику мусульманского семейного права при разборе гражданских исков. Однако принятая у некоторых мусульман практика, например, устных разводов или многожёнства ставит судебные системы Запада перед серьёзными правовыми коллизиями, а социальные и финансовые службы, выплачивающие пособия, – перед сложноразрешимыми задачами.

Анализ значения и ценности усилий по национализации ислама в Бельгии предполагает изучение различных направлений этой политики и её реальных результатов. Мы оставляем за собой право критически оценивать сомнительные решения, с учётом общественно-политического контекста.

Ислам в Бельгии – признание и его следствия

Бельгия еще в 1974 г. первой в Западной Европе [5] официально признала ислам и начала процесс его национализации с принятия Парламентом Закона от 19 июля 1974 г. Документ предоставил исламу все привилегии «признанных религий» – согласно Закону от 4 марта 1870 г. государство оказывает финансовую помощь сообществам приверженцев признанной религии на территории страны и оказывает содействие административным организациям их локальных сообществ. Конкретно это выражается в выплате зарплат служителям признанного культа и юридической правосубъектности локальных конфессиональных сообществ, включая право на безвозмездное финансирование из бюджета местных властей их религиозно мотивированных потребностей, в том числе – школьного обучения основам своей религии.

Бельгия таким образом относится к странам, где, с одной стороны, в течение веков через преодоление конфликтов сложились кооперационные модели государственно-церковных отношений (Германия, Швейцария, Австрия и др.), а с другой, – взаимодействие с мусульманами насчитывает всего несколько десятилетий. Это отличает её от бывших империй, имевших в прошлом мусульманский компонент в своём составе. Властям и населению приходится осваивать новые ракурсы толерантности, при том что бельгийское общество и без того расколото по этнокультурному признаку и даже политическая система отражает этот раскол. Одновременно под вопросом оказывается привычное секуляризованное мышление, ставшее составной частью западного гуманистического идеала.

В повседневном плане на чиновников ложатся новые функции: содействовать возведению архитектурно чуждых городскому ландшафту культовых зданий (мечетей), удовлетворять запросы мусульман в учреждениях. И к этому добавляется необходимость выделять дополнительные ресурсы для обеспечения безопасности в условиях пополнения рядов разных европейских экстремистов организациями исламистского толка.

Мусульмане тоже сталкиваются с трудностями: как похоронить близких, если нет мусульманского кладбища; дать образование дочерям, если школьные правила предусматривают общие раздевальные комнаты для мальчиков и девочек? Естественно, схожие запросы были и есть не только у мусульман, но и у представителей традиционных для Бельгии религий: например, католики отдают детей в конфессиональные школы в том числе для того, чтобы избежать прилюдного раздевания и уроков полового воспитания (мусульмане Бельгии и других европейских стран в этой связи также порой предпочитают отдавать девочек именно в католические школы); представители некоторых христианских течений не допускают участия детей в школьных карнавалах.

Другие религиозные сообщества привыкли воспринимать такие сложности не как притеснение государством, а как универсальный секуляризм. Мусульмане же, не знакомые с европейской историей борьбы за разделение на светскую и духовную сферы в политической и общественной жизни, видят тут только ущемление своей религии. Отчасти они правы: ислам, даже несмотря на признание, предусматривающее государственное содействие религиозным сообществам, все равно попадает в невыгодную позицию. Так происходит хотя бы из-за того, что в качестве универсальных на Западе воспринимаются нормы христианской церковной организации, и из-за банальной незаинтересованности чиновников решать нетипичные задачи. Ведь церковная организация как иерархическая, так и территориальная, серьёзно облегчает государству диалог с верующими и выполнение предусмотренных законом функций сотрудничества с религиозной общиной. Церковь выступает и легитимным посредником, представляющим христиан, и коллективом связанных дисциплиной партнёров. Тогда как не связанные в единую структуру мусульманские имамы, приходившие в казармы, госпитали и тюрьмы, до 1997 г., например, не получали от государства заработной платы, в отличие от священников-духовников (некоторые обращались в суд) [6].

Тем не менее самое значимое для религиозного сообщества в Бельгии следствие государственного признания – право на бесплатное религиозное обучение в государственных школах – мусульмане начали реализовывать сразу. Уже с середины 1970-х гг. их дети проходят не общеобразовательный курс основ ислама, а именно конфессиональное обучение, и преподавать соответственно имеет право только мусульманин. В первые два десятилетия бельгийское правительство предпочло делегировать функции разработки учебных курсов и подбора учителей имамам Брюссельской Большой мечети и сотрудникам ее образовательных структур. Этот храмово-культурный комплекс, включающий единственную в Бельгии мусульманскую школу, был возведён в конце 1960-х гг. на средства спонсоров из стран Персидского залива по инициативе самого бельгийского правительства, желавшего укрепить отношения с поставщиками энергоносителей.

Таким образом в школах Бельгии стал распространяться ваххабитский ислам, вдохновляемый и контролируемый из Саудовской Аравии. В 1990-е гг. бельгийские власти, наконец, озаботились этим, и в следующем десятилетии в Бельгии появились свои платформы подготовки педагогических кадров и учебных программ, нацеленных на интеграцию мусульман в бельгийское общество. Кроме того, еще с начала 1990-х гг. правительство работало над созданием административного и представительного органа бельгийских мусульман, во взаимодействии с которым оно могло бы стимулировать «умеренный» ислам и контролировать школьное конфессиональное обучение. К 2001 г. в мечетях и школах преподавали уже более 700 признанных государством имамов и преподавателей ислама, а в 2005 г. – более 800, и это отражает потребности мусульман: пройти такое обучение выразило желание около 54 тыс. школьников.
Что касается регистрации, финансирования и строительства мечетей, то здесь все обстояло не столь благополучно, в основном из-за особенностей бельгийской системы управления «мультикультурным обществом». Финансирование культовых сооружений находится в ведении властей регионов (Фландрия, Валлония и столичный регион Брюссель), регистрация – муниципалитетов населенных пунктов, а оплата труда и выплат пенсий священнослужителям и служащим религиозных организаций – правительств трех автономных лингвокультурных сообществ (франкофонного, фламандского и немецкого). Выделять дополнительные ресурсы на новое, «неавтохтонное» сообщество не стремился никто. Часть заявок на регистрацию культовых зданий отклонялась по идейным соображениям – по данным службы безопасности, в ряде арабских и турецких мечетей на бельгийской территории проповедовался экстремизм.

В Бельгии функционируют около 350 мечетей, государственную поддержку они начали получать в 2007 г., спустя 30 лет после признания ислама. 43 мечети Валлонии в 2007 г. получили государственную регистрацию как культовые сооружения и финансовые субсидии на сумму 700 тыс. евро. Правительство Валлонии обязалось взять на себя треть расходов по выплате зарплат и пенсий муллам. Во Фландрии региональные власти только в 2012 г. признали 7 новых мечетей. 24 мечети получали там поддержку из регионального бюджета, размер которой в 2012 г. составил около 600 тыс. евро. Однако, несмотря на множество заявок, города не могут регистрировать все помещения, претендующие на статус мечети, так как часть из них не соответствует нормам пожарной безопасности.

Представительный орган «сверху» и радикализация «снизу»

Бельгийское правительство с начала 1990-х инициировало создание специального представительного органа мусульман, члены которого избирались бы демократическим путём всеми мусульманами страны. Однако долгие годы этнические группы, организации и течения живущих в Бельгии мусульман не могли прийти к соглашению между собой по поводу единой организации, которая бы представляла их интересы как религиозного сообщества. Особенно повлияли на эту ситуацию противоречия между турецкой и марокканской диаспорами – двумя крупнейшими внутри мусульманского сообщества Бельгии. Правительство, в свою очередь, ограничивало активность многих представителей от этих этнических групп, не желая, чтобы в национальную мусульманскую структуру вошли исламисты и радикалы. Вторым ограничением со стороны властей было требование к кандидатам владеть языком того бельгийского региона, который они представляют.

В 1993 г. правительство попыталось учредить «назначенный» чиновниками орган по управлению религиозной жизнью мусульман. Лишь к 1998 г. появился избираемый Мусульманский совет Бельгии и его Исполнительный комитет, просуществовавшие в более-менее нормальном режиме до 2008 г. Более-менее – потому что правительственное вмешательство не раз давало основания части мусульман ставить под вопрос легитимность выборов в эти органы). Например, в 1998 г. половина кандидатов в члены Исполнительного комитета – руководящего органа Совета не прошли проверку на благонадежность в министерстве юстиции, установившем их исламистские взгляды или экстремистскую ориентацию. В 2003 г. часть арабоязычного сообщества в ответ на претензии министерства к его кандидатам решила бойкотировать выборы. В 2004 г. бельгийский парламент принял решение о роспуске и Исполкома, и Совета, объявив о необходимости перевыборов. Новые выборы 2005 г., несмотря на бойкот арабоязычных избирателей, были признаны правительством состоявшимися. Турецкая диаспора, воспользовавшись ситуацией, получила 40 из 68 мест в Совете, а представители вдвое большей диаспоры североафриканских мусульман – лишь 20, те же пропорции сохранились при избрании Исполкома. Между тем, хотя в результате проверок были доказаны антидемократические радикальные взгляды лишь одного из не допущенных к выборам кандидатов арабской общины – имама из Антверпена, – преимущественно турецкий состав Совета был признан легитимным и одобрен правительством. В результате арабоязычные мусульмане стали предъявлять претензии не только бельгийским властям, но и новоизбранному «турецкому» Совету. Межэтнические противоречия усилились ещё больше, когда главой Исполкома выбрали этнического турка, родившегося не в Бельгии, а в Турции.

В феврале 2008 г. министр юстиции объявила о роспуске и этого Совета в связи с критикой его деятельности со стороны мусульман, в том числе как не отражающего их разнообразие. Но и в переизбранном составе Совета продолжилась конкуренция за влияние между марокканской и турецкой группами, с преобладанием последней: в 2012 г. во главе Исполкома находился турок Шемшеттин Угурлу.
Характерно, что за поддержкой конкуренты обращаются к посольствам своей исторической родины. А государственные интересы Бельгии по защите национальной безопасности, связанные с выборами ограничения и решения бельгийских чиновников, воспринимаются ими как очередная форма дискриминации. Говорить о превращении этого мусульманского представительного органа в национальный бельгийский, и тем более эффективный с точки зрения предотвращения радикализации молодежи рано.

Пока активисты из марокканских и турецких групп и организаций пытались найти взаимопонимание с правительством и между собой, строя отношения ислама и государства на высшем уровне, усугублялась проблема негативного отношения к мусульманам на остальных уровнях. Оно начало формироваться еще в 1970-х гг., когда экономический спад привёл к падению занятости. Мусульманские иммигранты, теряющие работу и в то же время обзаводящиеся семьями, стали превращаться в маргинальный класс. Их присутствие и необходимость выделять им социальную помощь вызывало недовольство горожан, которое использовали и, в свою очередь, подстёгивали некоторые амбициозные политики.
Характерна в этом плане история брюссельского муниципалитета Шаербек, второго по численности жителей в столице. Уже к 2002 г. 32% из 108-тысячного населения этого района составляли иммигранты-мусульмане. При этом их концентрация и превращение района в зону социального бедствия, как полагают некоторые исследователи, стало прямым следствием политики муниципалитета. Такой тезис развивают в своей статье, в частности, У. Манко и М. Канмаз, по утверждению которых [7], отношение к иммигрантам с 1974 по 1994 г. определяли выборные муниципальные власти.

Дело в том, что в течение этих двадцати лет на местных выборах побеждала антииммигрантская националистическая (первоначально антифламандская) валлонская партия «Франкофонно-демократический фронт», основатель которой Роджер Нольс четырежды избирался на пост главы муниципалитета. Он и его преемники, пишут Манко и Канмаз, проводили в районе политику сегрегации и дискриминации. В официальной районной газете публиковались статьи о мусульманском нашествии, призывавшие иммигрантов уехать из страны, а не жить на средства бельгийских налогоплательщиков. В муниципальных учреждениях появились отдельные «окна» для жителей, говорящих на разных традиционных для Бельгии языках (валлонов, фламандцев, немцев), а еще одно «окно» для не владеющих на должном уровне ни одним из бельгийских языков выходцев из мусульманских стран (независимо от наличия бельгийского гражданства) обозначалось словом «иностранцы». Нольс запретил регистрацию новых иностранных граждан в своём районе, и его примеру вскоре последовали многие муниципалитеты Брюсселя. Родственники мигрантов, тем не менее, приезжали, получив государственное разрешение на воссоединение семьи, но долго оставались лишены ряда прав, не имея регистрации. Это способствовало формированию новых мигрантских «гетто».

Нольс отказывался организовывать уроки ислама в школах, требовал лояльности на выборах от мусульманских общин, желавших построить мечеть или зарегистрировать молельное помещение. Судебные иски помогали мусульманам добиваться отмены муниципальных запретов и отказов, но им не удавалось привлечь внимание общественности к несправедливой политике.

Манко и Канмаз квалифицируют политику Нольса и как «экономический апартеид», так как он игнорировал коммунальную сферу и развитие инфраструктуры мусульманских кварталов и школ, что привело к разделению Шаербека на благополучную «белую» часть с хорошими школами и запущенную иммигрантскую со школами, не дающими перспектив. Плодом такой муниципальной политики, считают эти авторы, и стали усилившиеся в обществе антимусульманские настроения. Опросы уже в 1991 г. показали: для 85% брюссельцев нежелательными иностранцами были арабы и мусульмане.

С 1994 г. преемники Нольса перестали доминировать в муниципалитете Шаербека, да и сверху на смену политике отторжения иммигрантов пришёл дискурс интеграции. В учреждениях были отменены «окна» по этническому признаку; мечети и иные структуры иммигрантских общин стали без проблем получать статус некоммерческих организаций, действующих на постоянной основе. С тех пор именно в мечетях кандидаты в депутаты проводят встречи с избирателями-мусульманами.

Социалисты пролоббировали законодательные реформы, позволившие негражданам ЕС участвовать в локальных и муниципальных выборах, а затем и облегчившие натурализацию. Благодаря этому к 2000 г. 40% иммигрантов-мусульман получили гражданство, а левые политики приобрели внушительный электоральный ресурс на выборах локального и регионального уровня.

В Шаербеке гражданство и политические права за 10 лет (с 1991 по 2001 г.) получили более 20 тыс. мусульман. Муниципальные выборы 2000 г. показали высокую заинтересованность новых граждан в политическом участии и осознанную потребность в представительстве: в списках от всех партий значилось 35 кандидатов-мусульман, и каждый из них получил в среднем 360 голосов, что на 70 голосов превосходило среднее число голосов за каждого кандидата-немусульманина. С 1996 г. в Шаербеке открыто кладбище для мусульман. Школы с большим количеством детей иммигрантов получают теперь дополнительное финансирование. Впечатляет и быстрый рост политического представительства этой ещё недавно самой отчуждённой части населения района: в 2005 г. из 47 муниципальных депутатов 11 были местными мусульманами.

Однако поворот национального политического курса в отношении мусульман не изменил радикального настроя многих бельгийцев, не желающих превращения страны в иммигрантскую. К тому же вовлечение мусульманских масс в политический процесс происходило при сохранении их социально-экономической периферийности – высокой безработицы, криминализованности, низкого уровня образования, – а также компактного проживания на фоне оттока «белого» населения в пригороды. Политики, выступающие против иммиграции, по сей день используют эти факты – в последние годы уже не валлонская, а фламандская крайне правая партия «Фламандский интерес» в избирательных кампаниях предлагает образ чуждого и криминального мусульманского сообщества. Дочь лидера партии Софи Девинтер в 2012 г. сфотографировалась в полуобнажённом виде для антиисламского агитационного коллажа под слоганом «Ислам или свобода».

В свою очередь, враждебна по отношению к «коренным бельгийцам» и значительная часть молодежи «мусульманских» районов крупных городов страны. Еще в 2006 г. фламандская журналистка марокканского происхождения Хинд Фраихи опубликовала книгу «Под прикрытием в маленьком Марокко: за закрытыми дверями радикального ислама» [8]. Скрыто собирая материал для книги, она прожила некоторое время в обособленном брюссельском районе Моленбек, где говорят преимущественно на арабском, и многие живут, отгородившись от всего западного – то есть, от Бельгии. Экстремистская литература здесь пользуется спросом и легкодоступна, в том числе и в тех мечетях, где проповедуют умеренный ислам. Молодёжь интересуется в основном событиями в исламском мире и тем, насколько поведение остальных мусульман соответствует предписанным нормам. При этом часть молодёжи сочетает религиозный радикализм с криминальным образом жизни.

В серии интервью Фраихи показывает, как пассивны – в том числе и по причине запуганности радикальными единоверцами – законопослушные представители умеренного ислама, т. е. большинство мусульман. Некоторые из них даже голосуют за националистическую партию «Фламандский интерес», надеясь, что её представители во власти будут последовательны в ограничении исламского религиозного экстремизма. Иначе, по мнению мусульманок – собеседниц автора книги, нормальная жизнь в кварталах, подобных Моленбеку, скоро станет невозможной. Их пугает дискриминация уже не со стороны бельгийского общества, а со стороны радикальных единоверцев, превращающих улицы в опасную даже для полиции зону, где жизнь должна протекать в соответствии с радикальным пониманием «исламского порядка». Так, автору книги не рекомендовали даже в головном платке выходить на улицу после 19.00, и, столкнувшись с угрозами радикальной молодёжи, она была вынуждена прибегнуть к сопровождению брата. Таким образом, в столице Бельгии, где расположены органы Евросоюза, гражданку европейской страны вынудили соблюдать предписание, ограничивающее право на свободу передвижения, распространенное даже не во всех мусульманских странах.

Почти все женщины района Моленбек, встреченные журналисткой, носили головной платок, а многие – паранджу (бурку). Единственная из одетых в паранджу женщин, согласившаяся поговорить с журналисткой на улице, оказалась из нерелигиозной семьи, и она самостоятельно выбрала эту форму одежды. Из интервью с ней и некоторыми другими девушками Фраихи сделала вывод, что для части молодых мусульман исламизация образа жизни и прежде всего её внешней стороны, является способом протестного самовыражения. Выбор таких женщин свободен, но немало и тех, кто вынужденно подчиняется диктату мужей или соседей. Интервью показали также в целом высокую степень эмансипации сознания женщин в хиджабах и паранджах и их готовность бороться за права, которые они считают действительно важными. Женщины первого типа склонны конфликтовать с властями, отстаивая свое принципиальное для них право на головной платок или паранджу. Те, кто следует дресс-коду квартала вынужденно, все равно не воспринимают покорно насилие в семье, как теологически обоснованное право мужчин, они осознают свои права на защиту со стороны государства и компенсацию в случае развода или ущерба. Об эмансипации, сочетающейся с приверженностью своей культурной и религиозной идентичности, свидетельствует и растущее участие женщин-мусульманок в бельгийской политике.

Радикализации мужчин, с точки зрения Фраихи, способствуют гендерные различия в воспитании детей, которые плохо сказываются на перспективах мужской части населения. С детства мальчики, имеющие большую свободу передвижения, чем девочки, включаются на улицах в криминальную пирамиду вместо получения образования и поиска работы. Достигнув совершеннолетия, они патронируют малолетних воришек, а потом перебазируются в структуры, занимающиеся переброской людей для джихада за границей или нелегальным ввозом иммигрантов в Европу. Своеобразной занятостью является членство в «шариатских патрулях», следящих за нравами единоверцев, за тем, чтобы владельцы кафе не предлагали мусульманам запретный в исламе алкоголь, за поведением представителей власти, в том числе полицейских, по отношению к мусульманам.

Полиция действительно излишне часто проверяет документы у юношей восточной внешности. Но взгляды молодых мусульман не всегда связаны с личным опытом дискриминации: они преисполнены классовой ненависти к обеспеченным слоям и обвиняют бельгийское общество, недостаточно благодарное их родителям, «рабски трудившимся на заводах и стройках этой страны». Им нравится миф о том, что иммигрантов в Европе использовали как бесправных афроамериканцев-рабов в США и теперь общество должно компенсировать их детям и внукам страдания предков.

Хинд Фраихи предлагает своим единоверцам признать: бельгийское общество нельзя обвинять в том, что многие родители из квартала Моленбек не интересуются, ходят ли их сыновья в школу, делают ли они уроки, чем они заняты на улице и какие идеи внушают им проповедники. С ее точки зрения, рецепт оздоровления среды, в которой происходит радикализация, прост: власти нужно жёстко поставить вопрос о неприемлемости взглядов людей, не согласных с демократическими принципами и бельгийским общественно-политическим строем.

Книга была опубликована в 2006 г., но обе тенденции – криминализация и радикализация юношей-мусульман – сохраняются. По официальным данным за 2012 г., 45% заключённых бельгийских тюрем – мусульмане [9].

Мусульманские партии и движения

Мусульмане Бельгии действительно активно участвуют в политической жизни страны в нескольких ипостасях:

во-первых, создавая конфессионально ориентированные политические организации и партии, публично выдвигая свои программы и пропагандируя свои взгляды, организуя акции и мероприятия по различным поводам;

во-вторых, реализуя активное и пассивное избирательное право в контексте немусульманского партийного спектра;

в-третьих, становясь политиками всех уровней – городского, регионального и национального.

Долгие годы, согласно исследованию интернациональной группы учёных, посвящённому радикализации мусульман Бельгии, конфессиональным партиям, в том числе исламистам, здесь не удавалось добиться электоральной поддержки своих единоверцев [10]. В 1992 г. первая партия нового для страны конфессионального профиля – Мусульманская народная партия Брюсселя – участвовала в региональных выборах, собрав менее одного процента голосов. Она исчезла, но в 1999 г. в столице была создана партия «Нур» («Свет»), лидером которой стал Р. Ахруш. Партия заявляла, что религия – ответ на все острые проблемы бельгийского общества, обещала восстановить смертную казнь, узаконить браки для несовершеннолетних, вести борьбу с алкоголем и наркоманией, укреплять семейные ценности; а также снизить или отменить часть налоговых сборов. На федеральных выборах 2003 г. партия получила лишь 0, 02% голосов и прекратила общественную активность [11].

Новую мусульманскую партию Валлонии в 2003 г. учредил конвертит-бельгиец Жан-Франсуа Абдулла Бастин. Партия выступала против школ, запрещающих хиджаб. На федеральных выборах 2003 г. она набрала 0,13% голосов, на локальных – около 3%. На выборах в региональное правительство Брюсселя 2004 г. за партию отдало голоса менее 1% франкоязычного электората, и с 2008 г. она также исчезла из публичного пространства. Одновременно с Бастином араб Д. Абу Яхья основал Мусульманскую демократическую партию во Фландрии, где на выборах 2004 г. она получила 0,23% голосов, после чего прекратила существование.

С 2008 г. возобновилась общественная активность Ж.-Ф. А. Бастина, создавшего Партию мусульманской молодёжи. На ее сайте встречалось и такое: «игра в демократию по демократическим же правилам будет нужна, пока… Бог не решит дать мусульманам их независимое государство, с законами, данными Богом, а не выработанными человеком» [12]. Среди практических задач партии – ношение хиджаба во всех школах, халяльное меню во всех больницах, общенациональные выходные по мусульманским праздникам, право родителей определять, какие уроки и школьные мероприятия будут посещать их дети, организация субсидируемых бюджетом мусульманских школ. Но на национальных выборах 2008 г. партия набрала лишь 0, 07% голосов.

Однако оптимистичные выводы об отсутствии у подобных проектов поддержки опровергаются меняющимися реалиями. В последние три года начала расти популярность не просто конфессиональных, а именно радикальных мусульманских движений.

Своими уличными демонстрациями, агрессивными выступлениями в Интернете, призывами к террору в отношении «неверных» отличилась группа «Шариат для Бельгии» (Sharia4Belgium) – часть европейского движения за переформатирование Европы в мусульманский халифат, штаб-квартира которого находится в Великобритании (Sharia4UK). В 2011 г. в политическом клубе близ Антверпена состоялись дебаты «Ислам во Фландрии: друг или враг?», где представитель Sharia4Belgium, дискутируя с лидером партии «Фламандский интерес» Ф. Девинтером, публично заявил: «Нужно обратить Бельгию в исламское государство. Мы отвергаем демократию. И всем неверным остаётся либо приспосабливаться, либо уйти». За доказанные террористические планы и пропаганду террора лидер Sharia4Belgium и часть его соратников в 2012 г. получили тюремные сроки. Националисты, в свою очередь, получили новый аргумент для антимусульманских кампаний.

Схожие с Sharia4Belgium цели преследует новый политический проект Р. Ахруша – партия «Ислам», появившаяся в 2012 г. и сразу добившаяся успеха на муниципальных выборах – в состав городских советов Брюсселя вошли два её депутата. Они выступают с политической программой мирного преобразования Бельгии в исламское государство: «Сегодня мы избираем иную тактику. Нужно сначала тихо и спокойно работать с людьми и объяснять им выгоду выборов исламских руководителей и принятия исламских законов, чтобы прийти – почему бы и нет – естественным образом к исламскому государству в Бельгии. Я выступаю за шариат. Это борьба, рассчитанная на долгий срок, которая займёт десятилетия, если не столетие, но движение началось» [13].

Совершенно иных взглядов на роль ислама в Бельгии и иного политического кредо придерживаются члены движения «Экс-мусульмане». Это движение тоже объединяет исключительно мусульман, но не всех – а только «бывших», отказавшихся от своей веры. Родственные ему движения существуют в других странах Европы [14]. Представители экс-мусульман в основном публикуют статьи в Интернете, обвиняя бывших единоверцев в нетолерантности к представителям иных религий, агрессивности по отношению к тем, кто отказался от ислама, и лицемерии [15].

Среди политических движений мусульман Бельгии есть и те, которые акцентируют внимание в первую очередь на этнической принадлежности к странам исхода. Но не упоминаемый в названиях ислам, как правило, все равно остаётся обязательной частью их платформы. К таким движениям в Бельгии относится Арабская европейская лига, сосредоточенная не на актуальных проблемах бельгийских мусульман, а на арабской солидарности – как в рамках европейской диаспоры, так и в ближневосточном конфликте. Главная её цель – уничтожение государства Израиль и воссоздание арабской государственности, от Атлантики до Ирана. Среди турецкоязычных мусульман активно движение «Милли Герюш», известное сочетанием идей пантюркизма и исламизма.

Мусульманский электорат и рост мусульманского представительства

Мусульманский электорат увеличивается быстрыми темпами – по причинам демографического характера и либерального законодательства о натурализации. Он пока мало изучен и, как отмечает Ф. Зибу, автор основных посвящённых ему исследований, подвержен колебаниям, не свойственным остальным избирателям [16]. Например, в 2007 г. часть мусульман бойкотировала национальные выборы под влиянием размещённой в интернете статьи «Участие в выборах». Суть этой публикации состояла в том, что только Аллах вправе издавать законы для людей и всякий участвующий в парламентских выборах мусульманин совершает грех.

Данные о конфессиональном профиле электората доступны лишь применительно к нескольким избирательным кампаниям, поэтому в работах Зибу не так уж много статистики, но она есть [16,17]. По данным CEVIPOL, выяснявшего в 2004 г. предпочтения жителей Валлонии на региональных выборах, и в том числе – избирателей-мусульман, 45,7% голосовавших мусульман отдали свои голоса Партии социалистов, 13,3% – Движению реформаторов (входившему в Либеральный альянс), и 7,1% – Центру демократического гуманизма (региональной модификации Христианско-демократической партии). Тогда мусульмане составили лишь 3,8% проголосовавшего электората.

На федеральных выборах 2007 г., по данным, собранным в столичном регионе Брюссель, где доля мусульман среди избирателей достигла уже 11,8%, большинство из них – 42,7% – проголосовало за Партию социалистов, 16,7% – за Центр демократического гуманизма и 14,7% – за Движение реформаторов.

Ф. Зибу полагает, что электоральные предпочтения мусульман в общем не зависят от того, насколько они религиозны – их приверженность социалистам скорее объясняется не религиозно обусловленными характеристиками, а скорее низким социальным и профессиональным статусом, более низким, чем в среднем в стране, уровнем образования, а также возрастом – более половины голосовавших мусульман моложе 34 лет.

Репрезентативность мусульман в представительных органах вполне соответствует их численности. Если в 1989 г. в парламенте Брюссельского региона не было ни одного мусульманина, то в 2009 г. там заседало уже 20 депутатов-мусульман (22,5% мест). На локальных выборах в Брюсселе в 2006 г. 22% мест в муниципальных собраниях получили мусульмане. В некоторых муниципальных советах они составили большинство, например в районе Сент-Жосс (19 из 27 депутатов, причём 11 из этих 19 являлись членами Партии социалистов) [18].

Прорыв наблюдается и на национальном уровне: после выборов в федеральный парламент 2003 г. впервые сразу 4 мусульманина – все женщины – вошли в Палату представителей. В ходе избирательной кампании 2007 г. от разных партий было выдвинуто 36 кандидатов только турецкого происхождения; из них получили места в парламенте снова 4 женщины (2 – в нижней палате и 2 – в верхней). Как минимум трое мусульман и в нынешнем составе Парламента.

Но возникает вопрос, за кого – за «своих» в списках или все же за политические программы голосует мусульманский избиратель. Мы уже отмечали, что мусульмане долгое время не поддерживали на выборах кандидатов от конфессиональных партий. Пока мусульманский электорат – скорее платформа для Партии социалистов и партии Центр демократического гуманизма (именно ради привлечения симпатий мусульман эта партия, прежде – Христианско-демократическая, поменяла в 2004 г. свое название). Таким образом, ошибочно считать, что политические симпатии мусульман определяются коммунитаризмом, ориентацией на свою общину.

Мусульманского избирателя отличает непривычное для европейцев сочетание: в политико-экономических вопросах ему импонирует самая левая часть спектра, а в ценностно-культурных – религиозно-консервативная. Согласно опросам, высокий или низкий социальный статус мусульман не влияет на тот или иной выбор. В попытках выявить, от чего все же зависят политические предпочтения мусульман, если это не степень религиозности, не уровень доходов и не статус, Фатимой Зибу был найден единственный критерий: уровень образования. Более высокий уровень образования отличает мусульман, отдающих голоса за несоциалистические партии.

Бельгия между исламизацией и исламофобией

Первый значительный успех исламистской партии в бельгийской политике – победа в 2012 г. на локальных выборах двух депутатов от партии «Ислам», ратующих за шариатизацию Бельгии мирным путём, привёл к новому противостоянию в национальном парламенте «по мусульманскому вопросу». Так, в феврале 2013 г. два депутата бельгийского парламента выступили с законопроектом о запрете представителям радикальных течений участвовать в работе органов местного самоуправления, чтобы избежать прихода исламистов во власть демократическим путём. Инициаторы законопроекта сослались на постановление Европейского суда по правам человека о том, что шариат несовместим с правами и свободами, предусмотренными Европейской конвенцией о защите прав человека [19]. Среди несовместимых с конвенцией пунктов политической программы партии «Ислам» депутаты упомянули регистрацию браков с девочками от 12 лет, принуждение девочек с этого возраста носить паранджу, разделение пространства в публичных учреждениях и транспорте для разных полов. В ответ на эту инициативу в апреле 2013 г. другая группа парламентариев верхней палаты бельгийского парламента, представители Партии социалистов и Реформаторского движения (из 6 членов этой инициативной группы трое – мусульмане), внесли на рассмотрение Закон об исламофобии в целях защиты мусульманской части населения от дискриминации и враждебности [20]. В случае принятия закона в предложенном виде исламофобия станет преступлением, караемым тюремным заключением. Рамки, определяющие проявления исламофобии, исходя из законопроекта, весьма широки, равно как и меры по контролю за образовательным и публичным дискурсом. Законопроект заведомо ограничивает свободу слова и любые формы критики или оценки в адрес тех или иных аспектов религии ислама, культуры исламского мира и взглядов или поведения отдельных мусульман с указанием их религиозной принадлежности.

Происходящее в парламенте отражает обострившиеся до крайности проблемы бельгийского общества.
Страна с трудом сохраняет целостность, будучи разделённой на три культурных сообщества автохтонного происхождения. К многолетнему этнокультурному противостоянию фламандцев и валлонов добавляется неприятие бельгийцами новых диаспор со всеми их культурными отличиями. Криминализованность подчёркивающей свою конфессиональную принадлежность молодёжи иммигрантского происхождения и ее возросшая агрессивность, конечно, не способствуют повышению толерантности к согражданам-мусульманам. В то же время дискриминация на рынке труда и националистический дискурс фламандских и валлонских «правых» десятилетиями препятствуют культурной и социальной интеграции трудоспособного мусульманского населения. Активное политическое участие и рост представительства мусульман в органах власти сами по себе не снижают напряжённости между частью мусульман, отвергающей секулярные принципы и ограничения, и бельгийцами, не желающими возвращения в публичное пространство любой религии, а тем более религии «чужих»... И умеренные, и радикальные мусульмане воспринимают это как ущемление своей идентичности, тем более что остальные этнокультурные сообщества Бельгии свою коллективную, пусть и не религиозно окрашенную, идентичность подчёркивают именно на политической арене и в публичном пространстве. Неудивительно, что электоральные предпочтения мусульманского населения начинают смещаться в сторону партий исламистского профиля.




Можно ли исключить из политического процесса политиков-мусульман, выступающих за исламизацию общественно-политической сферы мирными способами? Но в демократическом контексте проекты запретов для мусульман с такими взглядами выглядят несправедливыми и необоснованными. А их политическим последствием может стать дрейф политиков-исламистов и их растущего электората в сторону радикальных групп, предпочитающих дискуссиям войну и террор, а демократическим процедурам – авторитарные практики.

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 12 - 03 – 00284 «Мусульмане в Европе: проблемы и перспективы политической интеграции».

Примечания:

[1] Beste wensen, inbegrepen aan de 2.738.486 inwoners van vreemde afkomst in België op 01/01/2012 / NPData.be. [Eleсtronic resource].- 01.01.2012. – Mode of access: http://www.npdata.be...mde-afkomst.htm
[2] L'islam, première religion à Bruxelles dans vingt ans / Le Figaro. [Eleсtronic resource].- 21.03.2008. – Mode of access: http://www.lefigaro....s-vingt-ans.php
[3] Правда, в 2013 г. в этом вопросе наметились серьезные изменения: в третьем по величине городе страны – Генте запрет ношения платков в школах был отменен.
[4] Собственно, правительства западноевропейских стран разделяют политические симпатии юных джихадистов, их беспокоят только религиозные мотивы, которые могут привести повоевавших на Ближнем Востоке юношей к поискам новых врагов уже в городах Европы.
[5] Бельгию опередила лишь Австрия, признавшая ислам еще сто лет назад, до Первой мировой войны после включения мусульманского населения Балкан в состав Габсбургской империи.
[6] Islam in EU / European Parliament. - Brussels, 2007. / UCLouviain.be [Eletronic resource].- Mode of access: http://www.uclouvain...007_english.pdf
[7] Manco U., Kanmaz M. From conflict to cooperation between Muslims and local authorities in a Brussels borough: Schaerbeek // Journal of Ethnic and Migration Studies.- London, 2005. – Vol.31:6. – P.1105-1123.
[8] Book review: Fraihi T. Undercover in Little Marocco, behind the closed doors of radical Islam. / Islamineurope.Blogspot.ru [Electronic resource].- 24 November 2007. – Mode of access: http://islamineurope...-in-little.html
[9] 45% des détenus des prisons belges sont de confession musulmane / Sudinfo.be [Electronic resource].- 18 Mai 2013. – Mode of access: http://www.sudinfo.b...sion-musulmane.
[10] Koutroubas T.,Vloeberghs W. and Yanasmayan Z. Political, Religious and Ethnic Radicalisation Among Muslims in Belgium. // MICROCON Policy Working Paper 5, Brighton: MICROCON, 2009. / Microconflict.eu [Electronic resource]. - Mai 2009. – Mode of access: http://www.microconf...P5_TK_WV_ZY.pdf
[11] Там же.
[12] Там же.
[13] Conférence de presse du le parti Islam en Belgique. / www. Youtube.com. [Electronic resource]. - 25 Octobre 2012. – Mode of access: http://www.youtube.c...d&v=A0jr3NAb4-c
[14] Пинюгина Е. Мусульмане в Австрии: проблемы и достижения интеграции // Вестник МГИМО. – М.: МГИМО, 2012. – №5.
[15] www.exmuslim.org
[16] Zibouh F. Muslim Political Participation in Belgium: an exceptional political representation in Europe / Muslim Political Participation in Europe ed. by J.Nielsen. – Edinbourg Univ.Press. – Edinbourg,2013. – p.17-34.
[17] Zibouh F. The political representation of Muslims in Brussels // Brusselsstudies (the e-journal for academic research on Brussels). - N55. – 5 December 2011. / www.brusselsstudies.be. [Electronic resource].- Mode of access: www.brusselsstudies.be.
[18] Там же.
[19] Бельгийские парламентарии хотят ограничить в правах исламских политиков /Интерфакс. – 28.02.2013. - [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.interfax-...=news&div=50177
[20] Belgium Parliament Introduces Bill Making Islamophobia a Crime / Islamicpostonline. – 18 Mai 2013. - [Eletronic resource].- Mode of access: http://islamicposton...hobia_crime-461


Источник