Нефтяное изобилие или нефтяное проклятие?

От редакции. В конце прошлого года американская политическая пресса оказалась наполнена множеством статей, посвященных теме грядущего нефтяного изобилия, главным выгодополучателем которого окажутся США, а основной жертвой – Россия. Серия этих публикаций как будто была прямо ориентирована на российский средний класс, благополучие которого сейчас чрезвычайно зависимо от устойчивости высоких цен на энергоносители. Почему, однако, российская оппозиция оказалась настолько равнодушной к раскручиваемым США темам приближающейся энергетической неуязвимости США и последующего кризиса так называемой «путиномики»? В этом вопросе решил разобраться редактор отдела интеллектуальных расследований портала Terra America Кирилл Бенедиктов.

* * *

Вторая половина 2012 года была отмечена целой серией публикаций в англоязычных (преимущественно американских) СМИ, посвященных теме «нефтяного изобилия» (oil abundance).

Справедливости ради надо сказать, что тема грядущего энергетического изобилия обсуждалась в США по крайней мере, с августа 2008 года, когда в NY Times вышла статья «Бум буровых возрождает надежды на природный газ»^[1], а на сайте Reason.com – аналитический материал Джона Бэзила Атли «Наступающая эра изобилия»^[2]. Но во второй половине 2008 года потрясенному глобальным финансовым кризисом миру было не до обнаруженных в Северной Америке гигантских запасов сланцевого газа, поэтому сенсации не случилось.

Тем не менее, в 2009 году благодаря эксплуатации нетрадиционных источников углеводородов (сланцевого газа и метана из угольных пластов) США превратились в мирового лидера в области добычи газа. Это явление получило название «сланцевой революции» и стало причиной снижения цен на «голубое топливо» не только в США, но и в других регионах планеты.

Цены, однако, упали настолько низко, что предложение на рынке газа существенно превысило спрос. Кончилось все тем, что год назад, в конце января 2012 года, несколько крупнейших газодобывающих компаний объявили о масштабном сокращении производства газа^[3], а наиболее активный игрок на рынке сланцевого газа, Cheasapeake Energy Corp., анонсировал сокращение капитальных вложений в бурение на 70%. Тем не менее, даже после этого спотовые цены на газ в США не превышали $100 за тысячу кубометров.

Фактически, разрекламированная «сланцевая революция» в газовой сфере уподобилась змее, кусающей себя за хвост. Ведущий эксперт IAGS, советник Совета Энергетической Безопасности США Гэл Люфт на вопрос корреспондента Terra America о перспективах добычи сланцевого газа ответил следующим образом:

«Некоторые технологии, на мой взгляд, достигли того уровня развития, когда их уже можно считать прибыльными. Однако они опробованы только в специфических геологических условиях Пенсильвании и Техаса. Мы пока не знаем, будут ли эти технологии работать так же эффективно в других геологических условиях. Мы знаем также, что в некоторых странах они не работают так же хорошо. Другая проблема заключается в том, что цена на газ фактически упала до того уровня, когда многие производители уже теряют свои деньги. Я предвижу, что они сократят производство просто потому, что не смогут получить прибыль от своих вложений».

Тем не менее, ситуация на рынке углеводородов драматическим образом изменилась, и сланцы все-таки сыграли в этом изменении определенную роль.

Переломным годом стал 2011. Хотя добыча нефти в Мексиканском заливе уменьшилась на 240 тысяч баррелей в день, а на Аляске — на 40 тысяч баррелей, общая добыча нефти впервые за долгое время увеличилась по сравнению с предшествующим годом и достигла 5,512 миллионов баррелей в день. Существенный вклад в это увеличение внесла добыча нетрадиционных углеводородов, в том числе сланцевой нефти, составившая дополнительно 370 тысяч баррелей в сутки, то есть перекрывшая потери на 90 тысяч баррелей в день.

А самое главное — в 2011 году доля импортируемой США нефти снизилась до 45% (несколькими годами ранее эта цифра составляла более 60%). И вот тогда в Америке вновь заговорили о неотвратимо надвигающемся на мир «нефтяном изобилии».

Две стороны монеты

До лета 2012 года внимание авторов публикаций, посвященных «нефтяному изобилию», было в основном приковано к внутренним проблемам США. Авторы этих статей (например, тот же Джон Бэзил Атли) указывали на то, что запасы углеводородов Америки достаточно велики, чтобы уменьшить драматическую зависимость США от стран-импортеров нефти, которая, как они не уставали повторять, «разрушает наш торговый баланс, субсидирует многих наших врагов и увеличивает и без того заоблачный внешний долг».

В то же время 800-мильный трубопровод, транспортирующий нефть из месторождений Северной Аляски (считается, что запасы углеводородов в этом регионе сравнимы с сырьевыми богатствами Западной Сибири) работает чуть более чем на четверть своей мощности. Вину за это трубадуры нефтяного изобилия возлагали в основном на администрацию Обамы, которая стала заложником своих избирателей – левого альянса, включающего в себя, в частности, защитников окружающей среды. Эти «экстремисты от экологии», по мнению Атли, делали все возможное, чтобы отложить на неопределенно долгое время эксплуатацию новых месторождений и модернизацию технологии.

Можно предположить, что некоторые из этих публикаций были заказными и отвечали интересам нефтяных компаний, вложивших немалые средства в разработку битуминозных песков Канады и горючих сланцев формации Грин Ривер. Например, претендующая на объективность публикация на сайте Bloomberg.com подводит читателя к мысли о том, что пока администрация Обамы под нажимом защитников окружающей среды противится осуществлению проекта трубопровода протяженностью 2673 км из канадской провинции Альберта до побережья Мексиканского залива, в разработку битуминозных песков Альберты не скупясь инвестируют китайцы.

«Постоянное откладывание решения по трубопроводу Keystone XL не означает, что на битуминозных песках Канады будет поставлен крест, – цитирует Bloomberg канадского эксперта Джеффа Рубина. – Но большая часть канадской нефти будет поступать за океан, в Китай».

Проще говоря, тон и направленность этих публикаций были продиктованы в основном беспокойством за судьбу углеводородных богатств североамериканского континента.

«Использовать вновь открытые ресурсы и новые технологии для избавления от энергетической зависимости и максимально ограничить доступ к пирогу соперников» – вот как можно коротко описать царившие в 2009-2011 годы настроения в экспертном сообществе США.

Все изменилось весной-летом 2012 года.

Одной из первых ласточек стала большая статья Стива Левина во влиятельном политическом журнале Foreign Policy с красноречивым названием – «Эра нефтяного изобилия: встречайте победителей и проигравших наступающего века достатка». Повторив уже хорошо знакомые читателю доводы в пользу приближающейся энергетической независимости США, Левин, со ссылкой на шестерых ведущих аналитиков, приглашенных New America Foundation^[4], описал недалекое будущее для основных игроков на рынке углеводородов.

В выигрыше останутся, прежде всего, США: рост рабочих мест, ВВП, усиление доллара и так далее, а также прекращение унизительного «преклонения перед деспотичными правителями и феодальными монархами». На коне окажутся и «новые нефтяные государства» (New petrostates), такие как Кипр, Эфиопия, Французская Гвиана, Израиль, Кения, Мозамбик, Сьерра Леоне, Сомали, Танзания и Уганда. Почему? Аргументы довольно туманны. Просто наступающий энергетический бум предоставляет им прекрасный шанс для экономического процветания. Упоминание в этом ряду Израиля выглядит довольно странно – эта страна по-прежнему очень зависит от внешних поставок всех видов нефтепродуктов, старые месторождения (такие, как «Хелец») истощаются, а новые (такие, как «Мегед 5») приносят довольно скромный доход. Правда, многие геологи считают, что под разведанными газовыми месторождениями в Израиле находятся нефтяные поля общим ресурсом до 1400 миллионов баррелей, однако при существующем уровне технологии их промышленная разработка невозможна.

Китай, как ни странно, также попал в число «везунчиков», главным образом из-за той самой готовности инвестировать в нефтяные месторождения США, которая так пугала экспертов Bloomberg в случае с Канадой. Что же касается «лузеров» грядущей эры нефтяного изобилия, то ими, по мнению Левина и аналитиков New America Foundation, являются вовсе не страны, а их лидеры. Среди них – президент Венесуэлы Уго Чавес, лидер Туркмении Гурбангулы Бердымухамедов, президент Экваториальной Гвинеи Теодор Нгуема, Высший руководитель Ирана Али Хаменеи. Но ключевым проигравшим наступающей эпохи объявлен российский президент Владимир Путин.

Со ссылкой на эксперта Совета по международным отношениям Майкла Леви в статье утверждается, что российский лидер оказался неспособен к реальной диверсификации экономики, что бюджет России лопнет по швам, если цены на нефть опустятся ниже $117 за баррель, а они уже опустились до $103. Как и в случае с израильскими запасами нефти, эти экспертные оценки вызывают некоторое удивление. Бюджет-2012 был свёрстан из расчёта стоимости российской нефтяной смеси URALS по $100 за баррель, при этом среднегодовая цена в $117 гарантировала России бездефицитный бюджет. Весной 2012 года цены на нефть выросли и колебались в районе $115-120 за баррель; тогда прогнозные цены для бюджета были скорректированы до $115 (соответственно, дефицит бюджета сокращался с 1,5% ВВП до 0,1%). В конце весны цены опять просели, и вот тут и «подоспели» независимые эксперты, опрошенные Левиным.

В настоящий момент цены на нефть снова выросли и уже несколько месяцев варьируются в промежутке от $108 до $110 за баррель (URALS). Бюджет же на 2013 год сверстан исходя из прогноза в $91 за баррель^[5]. При этом дефицит бюджета не должен превысить 0,8% ВВП. Для сравнения, дефицит бюджета США за 2012 год составил $1,089 триллионов, или 7% ВВП. (Справедливости ради, надо заметить, что это неплохой показатель – прошлый финансовый год в США завершился с дефицитом в 8,7% ВВП, или $1,297 триллионов).

Все должно измениться с наступлением эры нефтяного изобилия. Заодно с Россией в «углу для проигравших» окажутся и страны ОПЕК, которые, по выражению Джона Хоффмейстера, бывшего президента компании Shell, «и не представляют себе, как сильно их ненавидят в мире».

Несложно заметить, что расклад, приведенный в статье Стива Левина, продиктован не столько экономическими, сколько политическими соображениями. «Good guys» выигрывают от нефтяного изобилия, «bad guys» теряют все свои козыри, повергаются в хаос и вообще перестают быть значимыми игроками на глобальной арене.

Конец «путиномики»?

При всей своей тенденциозности статья Левина все же претендовала на относительную объективность – во всяком случае, в ней речь шла обо всех странах, кого затронет волна предполагаемого нефтяного изобилия.

А вот в серии статей, которыми «выстрелили» в конце прошлого года многие авторитетные англоязычные СМИ, речь шла уже только о России. Впрочем, поскольку цены на нефть опять подросли, акцент делался главным образом на газе.

Так, например, в статье Оуэна Мэтьюса «Конец путиномики» утверждается: «два слова уже начали расшатывать мир Путина: сланцевый газ. Новые технологии, которые обеспечивают дешевую добычу природного газа из прежде нетронутых месторождений, не только опрокидывают вверх дном цены на энергоносители, но и переворачивают геополитическое status quo – и Россия оказывается главным лузером».

Хотя цены на нефть все еще держатся на достаточно высоком уровне, с некоторым сожалением констатирует Мэтьюс, прежде всего из-за не снижающегося китайского спроса и постоянной напряженности на Ближнем Востоке, цены на природный газ упали «ниже плинтуса». В последние пять лет США уже обогнали Россию по производству природного газа, а внутренние цены на газ на рынке США гораздо ниже тех, которые «Газпром» навязывает Европе. Нет ничего удивительного в том, что прибыль «Газпрома» в последнем квартале 2012 года упала «вдвое», а общая стоимость акций рухнула с $365 миллиардов в мае 2008 года до $120 миллиардов на конец 2012 года.

«Сланцевый газ и СПГ разрушили господство "Газпрома" в сфере поставок энергоносителей в Европу» – делает вывод автор статьи.

Нельзя сказать, что эти цифры взяты совсем уже с потолка (хотя капитализация «Газпрома» на конец 2011 года составила $128 миллиардов, а в 2012 году увеличилась на 14,5%, то есть до $146 миллиардов). Но стоит отметить, что падение акций «Газпрома» в 2008 году стало результатом обвала российского фондового рынка, а никак не «сланцевой революции». В октябре 2008 года капитализация российского нефтегазового гиганта составляла $95,9 миллиардов. То есть с 2008 по 2012 год капитализация «Газпрома» увеличилась на добрых $50 миллиардов. Это не означает, разумеется, что проблем у «Газпрома» и других энергетических компаний России нет. Это означает лишь, что в стремлении нарисовать картину близкого и неизбежного краха «путиномики» в результате перемен на рынке энергоносителей авторы статей об углеводородном изобилии весьма вольно обращаются с фактами.

В статье «Туманное будущее российской энергетики», член Атлантического Совета Роберт А. Мэннинг эксплуатирует тот же стереотип: рыночная стоимость «Газпрома» упала с $365 миллиардов в мае 2008 года до $120 миллиардов в 2012 году, «Газпром» является объектом антимонопольного расследования ЕС и вынужден выплачивать европейским потребителям компенсации в виде оформленных задним числом скидок на уже поставленный и оплаченный газ.

Европейский рынок газа действительно диверсифицируется, и «Газпрому» на нем приходится совсем несладко, но значит ли это, что Россия неизбежно должна смириться с потерей статуса энергетической сверхдержавы? По-видимому, нет, поскольку, кроме западного направления, у России есть еще и восточное. Главным перспективным рынком сбыта здесь является Китай, чья потребность в энергоресурсах не только не снижается, но, напротив, постоянно растет. О том, что «Газпром» готов переориентироваться, говорит масштабные изменения в перспективном планировании компании на 2013 год. В частности, под сокращение подпадают такие приоритетные проекты, как комплексное освоение месторождений на Ямале (капвложения сокращены почти вдвое до 163,49 миллиардов рублей), газопровод «Южный поток» (на 27% до 90,93 миллиардов рублей) и Штокманновское месторождение. Зато появились новые – программа создания в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке единой системы добычи, транспорта газа и газоснабжения с учетом возможного экспорта в Китай и другие страны Азиатско-Тихоокеанского региона^[6].

Статья Мэннинга заслуживает внимания еще и по той причине, что в ней с явной тревогой говорится о сделке по покупке «Роснефтью» российско-британского предприятия ТНК-ВР.

«Сделка Роснефти на $60 миллиардов по своему значению для России выходит далеко за рамки энергетической отрасли, – пишет Мэннинг. – Она гасит и без того призрачные перспективы диверсификации и модернизации российской экономики и все больше превращает эту страну в нефтегосударство».

Однако сам Мэннинг в том же тексте признает: новая модель совместного предприятия позволяет привлечь в российскую нефтяную отрасль «самые современные технологии и управленческие схемы». А что это, если не элементы модернизации? И не свидетельствует ли это о том, что «нефтегосударство» остается в высшей степени инвестиционно привлекательным?

Проклятие или благословение?

С точки зрения создателей новой мировой энергетической модели, Россия, будучи недемократическим, авторитарным государством, не имеет права на сильную экономику. То, что она получила рычаги влияния на соседей по постсоветскому пространству и даже на Западную Европу – это досадная ошибка истории, которую необходимо исправить как можно скорее.

Поэтому «сланцевая революция» преподносится как манна небесная для ЕС, который теперь может сокрушить позиции «Газпрома». На самом же деле доля сланцевого газа, потребляемого странами ЕС, невелика^[7], гораздо большее значение имеет СПГ, поставляемый из Северной Африки и Катара, а также твердое топливо, прежде всего, уголь.

Далее. Если цены на газ действительно идут вниз в мировом масштабе, то про нефть такого никак не скажешь. И тут в ход идет другой аргумент – пресловутое «нефтяное проклятие». Как пишет Мэннинг, сделка «Роснефть»-ВР может «усилить так называемое «нефтяное проклятие» России, укрепив государственный капитализм и ослабив стремление к экономическим реформам». Политическая проекция этого «нефтяного проклятия» –  Путин и его силовое окружение. Им пытаются противостоять «реформаторы» в лице Дмитрия Медведева, Аркадия Дворковича и других либералов, но позиции последних довольно слабы.

Вся надежда, с точки зрения Мэннинга, на российский средний класс, который получает минимум преимуществ и выгод от такого политического курса. «Не задумается ли он (средний класс – ТА) самым серьезным образом об альтернативе Путину, когда тот в 2018 году будет решать вопрос о своем втором сроке?»

Что ж, часть российского среднего класса (та, которую последнее время стало модно называть «креативным классом») задумалась об этом еще в конце 2011 года. Поразительно, однако, что при всей своей креативности оппозиция до сих пор не догадалась (или не захотела?) взять на вооружение такой выигрышный пропагандистский сюжет, как обреченность опирающейся на углеводороды «путиномики» в условиях глобального нефтяного изобилия.

Критике подвергается все: от развала армии до запрета на усыновление американцами российских сирот. Высказываются опасения за то, что высокие цены на нефть перестали оказывать позитивное влияние на доходы населения и рост ВВП, негативно оценивается «сделка века» — покупка «Роснефтью» ТНК-ВР («власть делает выбор в пользу дальнейшего огосударствления экономики»^[8]), но почему-то никто из отечественных оппозиционеров не повторяет вслед за американскими экспертами заботливо приготовленный последними силлогизм: близится эра нефтяного изобилия, а, значит, режим Путина обречен.

У нас нет однозначного ответа на вопрос, почему оппозиция не использует сценарий oil abundance в своей идеологической борьбе. Но есть одно предположение.

Возможно, все дело в том, что ключевым элементом концепции нефтяного изобилия является энергетическая независимость США. Это означает, что Америка перейдет (и уже переходит) от старой схемы «порядок в обмен на нефть», предусматривающей, в частности, военное и политическое присутствие на Ближнем Востоке и в Центральной Азии, к более изоляционистской модели. Эта модель, помимо всего прочего, включает в себя сокращение масштабов поддержки Израиля и налаживание дипломатических, а затем и экономических связей с Ираном.

Кажется весьма вероятным, что подобное изменение вектора внешней политики США для значительной части нашей либеральной оппозиции неприемлемо.

С другой стороны, неприемлемо для нее и сближение России с Китаем, которое явно тревожит и американских политологов (что объясняет негативное отношение тех и других к сделке «Роснефти» и ВР), а такое сближение вполне вероятно в условиях возможной новой конфигурации мирового энергетического рынка.

Впрочем, это всего лишь предположение. Вопрос остается открытым, точно так же, как и вопрос о том, чем является для нашей страны углеводородное богатство – проклятием или благословением, – и чем обернется для мира новый тур глобальной игры вокруг энергоресурсов, частью идеологического обеспечения которой является концепция нефтяного изобилия.

Но уже само появление концепции именно изобилия энергоносителей (а не, скажем, отказа от них или хотя бы сокращения их потребления) свидетельствует о том, что в среднесрочной перспективе большая нефть и большой газ останутся важнейшим геополитическим фактором.

С другой стороны, не следует забывать, что предполагаемое «море разливанное» новой нефти кто-то должен будет потребить (в противном случае, как мы видели, смысла в нем нет), а, стало быть, должны развиваться производства и технологии, появиться новые рынки для новых товаров и так далее. Так что даже если нефтяное изобилие и «грозит» миру, то сделать даже первый шаг к нему можно будет после преодоления мировой рецессии. До решения этого главного для начала XXI века глобального вопроса новые энергетические теории останутся всего лишь теориями.