Современная западная аналитика, как правило, очень неохотно, если вообще признает за Россией роль центра силы или особого полюса в формирующемся многополярном миропорядке. Это можно назвать точкой своеобразного консенсуса между теми, кто готов признать формирующийся миропорядок бесполярным, надеется на коалиционное вовлечение России в орбиту Запада, оглашает бравурные тезисы об американской империи и новом американском веке и теми, кто вынужден признать, что мир в ближайшее время станет многополярным. В значительной степени это проекция wishfull thinking западных экспертов. Непрекращающаяся борьба с Россией, в том числе и на западном фланге СНГ с опорой на режимы и часть правящих элит стран Восточной Европы говорит скорее об обратном. Россия представляет опасность для однополярного мира, и с ней продолжают бороться. Для Восточной Европы это тем более актуально, что присутствие, наличие, осознание присутствия России является важнейшим элементом идентичности и геополитической истории региона, культура и государственность многих народов которого складывалась или прямо в темном соприкосновении, длительном контакте (и столь же длительной конфликтной историей), или во всяком случае не без влияния России, то притягиваясь то отталкиваясь от нее. Для восточноевропейцев Россия есть всегда, (даже если России в нем «нет», если интерес России к стране и региону незначителен), не важно, под каким знаком оценивается это присутствие.
Сегодня отсутствие полномасштабного российского проекта для Восточной Европы, затрудняет проведение активной внешней политики России в этом регионе. Восточная Европа воспринимается зачастую либо только как «санитарный кордон» между Россией и Германией, как традиционная сфера влияния США, а страны Восточной Европы, прежде всего, Польша и Румыния как извечные противники России, либо как просто продолжение Европы Западной или германской Средней Европы. Обе точки зрения неверны.
Восточная Европа отличается цивилизационным своеобразием, подкрепленным историческими, религиозными и культурными особенностями, что заставляет отделять страны этого региона как от Западной и Средней Европы, так и от пространства «Русского мира», «России-Евразии» и в то же время политически и культурно связана с этими двумя пространствами. Как во внешнеполитической традиции восточноевропейских стран, так и в предлагаемых нашими современниками проектах ее геополитической организации наблюдается противостояние атлантистских и континенталистских проектов, русофильских и русофобских тенденции, позитивного восприятия современной международной системы и ее отвержения, вместе со всей социокультурной парадигмой, навязываемой Западом. Современный атлантистский вектор восточноевропейских стран не безальтернативен.
Фиксируемое в современной Восточной Европе сопротивление ценностям толерантности, защиты прав меньшинств, мультикультурализма в их западноевропейском и североамериканском выражении, являются как раз тем, что и делает актуальным представление о цивилизационном различии между Восточной и Западной Европой. Как отмечает один из ведущих представителей конструктивистского подхода в современной социологии международных отношений Питер Катценштайн, цивилизации, как символические комплексы, существующие в основном в сознании людей, могут проявляться в политической сфере, «политически материализоваться» при определенных обстоятельствах, в частности при взаимодействии с другими цивилизациями. Они проявляются при столкновении с другими культурами, их нормативами, ценностями, носителями этих ценностей и нормативов. Реакция общественности на гей-парад в центре Берлина или Варшавы, или Белграда будет разной. В одном случае согласие в целом с постхристианской и практически постчеловеческой повесткой дня, с нормами и ценностями современного западного общества, в другом отторжение и этих ценностей, а значит и их цивилизации, этой версии Европы.
Важным представляется утверждения о множественности Европ. По меньшей мере в сознании европейцев существуют две Европы, собственно Европа и ее восток, описанный по всем правилам ориенталистского дискурса. В 2003 году французский политолог Dominique Moisi задал на страница Форин аффайрс риторический вопрос не пришли ли мы от мира, в котором были две Европы и один запад, к миру в котором существует одна Европа и два Запада . Последующая речь Рамсфельда и провозглашение «Новой Европы» на Востоке, трудная интеграция Востока и его растущий евроскептицизм, исследования на эту тему самих западно и восточноевропейцев, позволяют признать, что он был прав лишь в части множественности понятия «Запад». Но не в части единства Европы.
Европа двойственна, хоть многие стараются и не замечать это, в первую очередь сами западноевропейцы и восточноевропейские модернизаторы, ликвидирующие вышеупомянутый цивилизационный зазор, а вместе с ним и культурное и цивилизационное своеобразие восточноевропейских стран репрессивными по сути практиками «воспитания», «оцивилизовывания», создавая специфические отношения властного характера между двумя частями Европы.
Переформулирование дискурса Восточной Европы, лишение его негативной коннотации, положительная оценка цивилизационных отличий восточноевропейцев от Европы Западной, с опорой на соответствующие восточноевропейские теории (например, идею «Третьей Европы» Т. Замфиреску, традиционалистской культуры Боснии как альтернативы для Европы и мира в целом Р. Махмутчехаича, возрожденный венгерский туранизм в версии партии «Йоббик»), должно стать смысловой осью проекта независимой, Великой Восточной Европы, как ответ на колониалистские стратегии, связанные с «восточноевропейским» и «центральноевропейскими дискурсами. Только такой проект, где отвергается устоявшиеся вокруг геополитических образов Центральной и Восточной Европы представления о восточноевропецах как европейцах второго сорта, всегда обязанных подтверждать перед западом свое право на европейскость и представление о России как значимом Другом, главной оппозиции, дает шанс на строительство российско-восточноевропейских отношений по настоящему нового типа. Greater Eastern Europe Project не может не прийти и к деконструкции территориализации прежних властных дискурсов, как расширяя поле своего охвата на такую страну как Греция, так и разделяясь внутри себя самого на множество новых проектов.
Для корректной выработки российского проекта для Восточной Европы необходимо опереться как на уже существующие проекты и общественные тенденции, имеющие место в восточноевропейских странах, так и рассмотреть принципиальные провалы и недоработки атлантистских проектов для Восточной Европы. С точки зрения национальных интересов России, недвусмысленно провозгласившей в собственной Стратегии национальной безопасности до 2020 года, а также в Концепции внешней политики движение в сторону многополярного мира своим стратегическим приоритетом , рассмотрение многополярных геополитических проектов, созданных интеллектуалами геополитически важного региона Восточной Европы, могло бы стать одним из шагов на пути институционализации такой системы. Необходимо налаживание диалога с такими научными и общественными кругами. Российский проект для Восточной Европы, если он хочет быть близким и понятным для восточноевропецев, должен опираться на уже существующие проекты многополярного мира, возникающие в интеллектуальных кругах региона, а также на ожидания широких слоев населения, выраженные в поддерживаемых ими лозунгах национал-популистких движений.
Российский проект для Восточной Европы не может изменить геополитический баланс, не меняя данную ситуацию, то есть, не ликвидируя базис для данных властных практик, кроме того, сама приверженность идее многополярного мира, отмеченная в российских внешнеполитических документах обязывает принимать во внимание, сохранять и поддерживать культурное своеобразие мира. Восстановление в достоинстве незападноевропейских культур означает, в том числе, и понимание и осмысление культур Восточной Европы такими, какие они есть, во всем их, обусловленном уникальной историей своеобразии, и отвержение прокрустова ложа «европейскости» или «современности». Западная наука, в наиболее передовых своих проявлениях в социо-гуманитарной сфере давно уже легитимизировала опыт незападноевропейских цивилизационных моделей, отказываясь признавать их «варварскими».
Но до сих пор западноевропейский и североамериканский геополитические проекты, игнорируя последние парадигмы социальной и структурной антропологии, социологии, историографии и культурологии основывают свое могущество именно на распространении своего культурного кода как универсального. А. С. Панарин отмечал: «Если иметь в виду западную идеологию, посредством которой «передовая часть человечества» осуществляет процедуру идентификации — оппозиции (создание собственного образа и отличие от других), то здесь старая дихотомия «цивилизация-варварство» продолжает сохраняться. Собственно, на ней основывается вся теория модернизации, являющаяся методологической базой международной политики Запада, деятельности Международного Валютного фонда, Банка реконструкции и развития, транснациональных корпораций — всей инфраструктуры, посредством которой осуществляется гегемония индустриально развитых государств в современном мире».
Противостоять этой гегемонии можно лишь подрывая сами ее основы, то есть, научным образом вскрывая властную суть европеистского дискурса, и выстраивая собственный контргегемонистский проект на основе признания плюральности и самоценности всех цивилизационных проектов, всех исторических путей развития народов и их традиционных ценностей. То есть, восточноевропейский проект быть проектом ценностным, традиционалистким, что открывает широкую основу для взаимодействия с обществами восточноевропейских стран. И тогда, как ни парадоксально, российский геополитический проект для Восточной Европы будет опираться на наиболее современные теории в сфере социогуманитарного знания.
Суммируя вышесказанное, опираясь на историческую традицию русской геополитики применительно к Восточной Европе, геополитические проекты и общественные тенденции в восточноевропейских странах можно обозначить главный смысловой блок российского проекта для Восточной Европы:
1)Идея «Восточной Европы» как одного из центров (вместе с Россией) ценностной альтернативы «современному миру» в условиях кризиса чувственной цивилизации Запада.
С точки зрения теории социокультурной динамики, те вызовы, с которыми сталкиваются восточноевропейские общества, идентичны тем, с которыми сталкивается и Россия. Как отмечает В.И. Добреньков, постсоциалистическое общество, выйдя из идеационной фазы, «проскочило идеалистическую и сорвалось в чувственную культуру». Общность проблем вполне может быть конвертирована в концептуальную общность их решений и в виде «мягкой силы» – в геополитический ресурс, если Россия предложит иную цивилизационную альтернативу, нежели та, что предлагается Восточной Европе в рамках западной социокультурной суперсистемы, принадлежность к которой определяет и геополитическую ориентацию на ее центр – США. Принятие социокультурной системы современности обществами Восточной Европы, присоединение к суперсистеме, где в качестве базовых ценностей выделяются «демократия, права человека, этика и нормы предпринимательской деятельности» означает ценностную ориентацию на Запад и сближение с ее историческим центром, где данный тип проявляет себя наиболее долго и интенсивно, то есть с США, где находятся основные продуцирующие центры данной культуры. Отвержение, чувственной социокультурной системы современности в геополитическом плане будет означать и выбор антиатлантистского геополитического вектора. Положительную роль тут должны сыграть, как ни парадоксально, элементы ориенталисткого дискурса, в котором за «Востоком» зарезервировано измерение духовности и мистицизма. Сохраняющееся частично представление о России как источнике духовности, к которой нужно относиться с уважением, может быть как нельзя кстати . Запад же будучи во многом источником духовного кризиса современного общества, как отмечает ведущий современный румынский социолог Илие Бэдеску, не может предоставить восточноевропейцам никакой перспективы в этой области.
В рамках этого блока геополитическими союзниками России становятся все силы национал-популисткой ориентации в публичном пространстве восточноевропейских стран которые уже сейчас выступают за многополярность и консервативную альтернативу современному Западу, и что еще важнее, те слои общества, выразителями настроений которых они являются. Работа с политическими партиями, НПО, молодежными организациями, работа в сфере медиа, публичная дипломатия должны быть приоритетными методами работы на данном направлении. В условиях экономического кризиса, разочарования в западных институтах и ценностях, поддержка этого вектора, поиск альтернативы современному пути Европы будет усиливаться. Также союзниками России могут выступить религиозно-ориентированные слои населения и их политические организации.
А. Тойнби отмечает, что, например, для национальной идеи Польши характерно представление о себе как форпосте западного христианства, защищающего его от православной России и мусульманской Турции. С этим Противостоянием, ответом на православный и мусульманский вызов связан расцвет Речи Посполитой, приходящийся на XV-XVI век . Современную внешнюю политику Польши в отношении России и своих восточных соседей можно расценить как стремление искусственно продлить эту тенденцию в условиях когда предъявляется совсем другой вызов. При этом, несмотря на серьезную роль католической идентичности в польском национальном самосознании тот Запад, который она защищает, давно не является ни христианским (но секулярным), ни католическим (если говорить о талассократических США и Великобритании). Тем более что со стороны России никакой угрозы «христианскому миру» сейчас не исходит. Реальный вызов христианству исходит из центра социокультурной системы современности, он же центр талассократии, т.е. США и связан с тенденциями глобализации, распространением идеологии «прав человека», толерантности и т.п. Решением «польского вопроса», так волновавшего Данилевского, может быть только переориентация Польши на борьбу с реальной угрозой христианству, исходящей не с Востока, но с Запада. Только ответив на этот реальный (а не симуляционный, как в случае антироссийской политики) вызов согласно концепции «Вызова-Ответа» Тойнби, Польша сможет утвердить себя в новой исторической ситуации и вписаться в геополитический проект «Великой Восточной Европы» в качестве одной из главных его опор. В этом случае «пястовская» стратегия польской геополитики получает духовно-ценностное подкрепление (преимущество, которым ранее пользовалась стратегия «яггелонская»). Такая же стратегия может быть предложена Румынии с ее «геополитикой православия» и другим странам, в национальном самосознании которых религиозный фактор играет значительную роль.
С точки зрения Дж. Ная, «мягкая сила», опирающаяся на культуру, идеи, ценности, возможна, только если существует возможность объяснить другим акторам международных отношений, что они хотят того же, что и использующая этот ресурс держава . Сегодня обществам России и Восточной Европы предъявляются схожие вызовы и инстинктивные реакции защиты традиционных ценностей показывают, что они хотят во многом одного и того же. Мягкой силой России может быть роль консервативного центра, идейной оппозиции современному мировому порядку, западноевропейскому или американскому Западу.
2) Достройка основных геополитических осей, ориентированных на Россию в Восточной Европе с учетом ряда новых факторов, переоценкой значения Турции и усилением мусульманского фактора в регионе. Дополнение фундаментальных положений А.Г. Дугина.
Традиционное неприятие немецкой гегемонии в регионе, свойственное чехам и словакам, а также и полякам, усугубленное к тому же вопросом о выселенных после Второй мировой войны немцах, требует осторожности в рассмотрении этих стран как зоны влияния Германии. Россия может выступить в качестве гаранта их суверенитета и как покровитель славянства в целом в его отношениях с Германией и Венгрией. Частичное восстановление панславистской идеи и использование ее идеологического потенциала на этом направлении в соответствии с концепциями О. Крейчи и С. Хелемендика может послужить идейным обоснованием такой политики.
С учетом геополитической концепции Л. Сыкульского о создании континенталистской оси Париж-Берлин-Варшава-Москва-Анкара-Рим должна быть переосмыслена роль Польши в Восточной Европе . Также определенные тенденции во внешней политике Турции позволяют построить геополитическую ось «Москва-Анкара» и отказаться от негативного восприятия турецкого фактора в регионе . Геополитические концепции М. Франчишковича и Ю. Вуича требуют переосмысления роли Хорватии на Балканах. Присоединение хорватского Римланда к Срединной Европе требует дополнения ромба София –Москва-Белград-Афины – София осью Москва-Берлин-Загреб. Учет Анкары, как потенциально континентального геополитического фактора и Ирана как центра исламского сопротивления «Новому Мировому Порядку» делает возможной оси Москва-Анкара-Сараево и Москва-Тегеран-Сараево. В то же время, принципиальное понимание того, что Россия сама может выступать в качестве центра евразийского суфийского ислама, делает принципиально возможным и прямое сближение с исламскими странами региона, особенно в условиях того, что, например, в Албании и в особенности в Косово, несмотря на принесенную на натовских штыках «независимость» власти предпринимают все усилия по «вестернизации» и деисламизации стран, запрещается ношение хиджабов в школах, отказывают мусульманам в строительстве мечетей , усиленно пропагандируют католичество как основной элемент новой албанской идентичности (хотя католичество является только одной из трех традиционно исповедуемых албанцами конфессий, наряду с исламом и православием).
3) Российский геополитический проект для Восточной Европы должен учитывать этническую раздробленность региона и существующие проблемы в отношениях между этносами, народами и нациями в регионе.
Невозможно адекватно оценивать серьезные геополитические изменения, не принимая в расчет этнические процессы, которые оказывают на них существенное влияние. Так, например, вступление Румынии в НАТО во многом могло быть подкреплено и стремлением оказаться в одном военно-политическом блоке с Венгрией, чтобы не дать ей возможность использовать механизмы альянса в разрешении вопроса трансильванских венгров Румынии. Стремление Македонии вступить в НАТО также объясняются отчасти и сложной межэтнической обстановкой в стране, сепаратистскими настроениями в среде албанского меньшинства, когда единственной надеждой на сохранение государства и поддержание мира в регионе оказывается возможность войти под опеку сильной военно-политической международной структуры, какой на территории Европы в целом и Балкан в частности обладает пока только НАТО . Из государств Восточной Европы только Польша и Албания являются этнически однородными, одно – Босния и Герцеговина многоэтничным, остальные можно назвать гибридными этногосударствами «государствами с абсолютным этническим большинством и более или менее крупным этническим меньшинством».
Вхождение в европейские структуры благодаря этническому фактору привело в некоторых случаях только к дальнейшему отчуждению Восточной и Западной Европы. Примером может быть проблема выселения после Второй мировой войны восточноевропейских немцев из Польши и Чехии, что сопровождалось экспроприацией их имущества. Казалось бы, уже забытый, этот вопрос стал снова предметом горячего обсуждения, причем на самом высоком уровне сразу после вступления этих стран в ЕС , что негативно повлияло на отношения этих стран и Германии.
Способность России создать пространство безопасности в данном регионе, в рамках которого бы ограничивался реваншизм отдельных восточноевропейских национализмов (прежде всего венгерский), серьезным образом влияет на возможность реализации антиатлантистского проекта в Восточной Европе. Возможность создания сильного православного Балканского Союза, в рамках Великой Восточной Европы отмеченная как А.Г. Дугиным в «Основах геополитики», так и О. Раку, серьезным образом сказалась бы на укреплении безопасности Восточной Европы в целом, поскольку, разрешая сами своим появлением македонский, бессарабский и приднестровский вопросы, этот блок серьезно укрепил бы и позиции Сербии применительно к разрешению косовского конфликта, а также Сербии и Румынии относительно ирредентиских тенденций, исходящих от венгерского меньшинства и дестабилизирующих регион в целом.
Наиболее важным, обеспечивающим идейный, мировоззренческий фундамент проекта нам представляется первый блок, подразумевающий масштабное использование Россией методов «мягкой силы» применительно к Восточной Европе.