Планета без гегемона

Не стоит загадывать на много лет вперед, но, по крайней мере, в предстоящем десятилетии человечеству придется жить в совершенно непривычных для него условиях. С одной стороны, мир, как никогда ранее, един в экономическом смысле. А с другой, — какого-то хозяйственного гегемона, который диктовал бы всем прочим правила поведения, на планете больше нет.

Почти четверть товаров и услуг, производимых на Земле, сейчас продается и покупается на международном рынке. Все друг с другом связаны. Ничего подобного не было никогда в истории. Причем вчерашний экономический лидер планеты, Америка, сдает позиции быстрее, чем их осваивают ее соперники. Притом сдает она эти позиции не одной лишь какой-нибудь восходящей державе, а сразу нескольким, из которых Китай хоть и сильнее прочих, но перенять мировую роль Соединенных Штатов сегодня явно не готов. Хозяйственный мир первых десятилетий XXI века – это мир не с одним и даже не с двумя, а сразу с несколькими центрами экономической мощи и с заметно изменившимися правилами преуспеяния.

Те, кто эти правила вовремя уловил, сегодня вышли в первые ряды. Вот история почти сорокалетней давности, происшедшая в маленькой латиноамериканской стране.

Генерал Пиночет в ту пору только что захватил власть в Чили. Помимо того, что он был жестоким диктатором, Пиночет обладал еще и свойствами прозорливого государственного деятеля и поэтому вызвал к себе на ковер местных молодых экономистов (так называемых "чикагских мальчиков", поскольку они в большинстве своем окончили Чикагский университет). И спросил, нельзя ли придумать этакую научную формулу, которая бы предсказывала мировые цены на медь. Медь ведь была тогда главным и даже почти единственным товаром чилийского экспорта, и постоянные подъемы и спады цен на нее и в самом деле раскачивали местную экономику.

"Чикагские мальчики" набрались смелости и посоветовали диктатору не забивать голову этой чепухой. Запланировать наперед цены, да и вообще структуру производства, все равно не получится. А пусть лучше обеспечит местному бизнесу честный и свободный климат для работы и приучит его не бояться конкуренции на мировых рынках. И не надо сверху подсказывать, что производить и чем торговать. Сами сообразят. Пиночет именно так и поступил, хотя и пошутил предварительно, что расстреляет советчиков, если ничего не выйдет.

В Чили уже давным-давно демократия, нет ни Пиночета, ни военного режима. Чилийская экономика – предмет зависти всех соседей. Чили — единственная латиноамериканская страна, принятая в ОЭСР, клуб высокоразвитых государств. Чилийская экономика — самая открытая в Латинской Америке, 30% ВВП идет на экспорт в дальние страны. И меньше трети в этом экспорте сегодня – медь, зигзаги цен на которую поэтому не так уж важны. Остальное – овощи и фрукты, вызревающие в южном полушарии весной, как раз тогда, когда спрос на них в северном полушарии особенно велик, а также вина, химпродукты и многое прочее. Если мировой спрос изменится, грамотный и пробивной чилийский бизнес быстро предложит что-то другое. Этот редкостный успех, достигнутый без войн и без опеки какой-либо державы-спонсора, неуловимо похож на успех Сингапура, Австралии, Южной Кореи, а во многом и Китая – всех, кто за последние десятилетия проложил себе дорогу в первые ряды.

Ну а теперь — о нынешнем составе этих первых рядов, вопреки всем мировым обычаям, заново укомплектованных без большой войны. На планете сегодня сосуществуют по меньшей мере три центра экономического влияния, которые можно назвать глобальными, и сверх того еще целый коллектив локальных.

Соединенные Штаты, вместе с крепко привязанными к их хозяйственному комплексу Канадой, Мексикой и еще несколькими небольшими странами южнее Мексики, — это все еще примерно четверть мировой экономики. Мало, по сравнению с представлениями о величии, принятыми в XIX и XX веках, но по меркам XXI века — много.

Хотя сегодняшние США – уже не самый большой в мире поставщик товаров и уж точно не законодатель мировой экономической моды, но многие атрибуты прежнего глобального гегемонизма останутся с ними еще долго. А именно: самый большой военно-промышленный комплекс (больше 40% мировых военных расходов), главная мировая резервная валюта (в долларах номинировано свыше 60% всех валютных резервов планеты), самая мощная в мире наука и лучшее высшее образование (почти во всех рейтингах в десятку лучших университетов планеты попадают 7-8 американских).

Американцы с лихвой кормят самих себя. Засилье у них китайских потребительских изделий бьет в глаза, но при этом и маскирует куда более слабую, чем, например, в Европе, общую зависимость от внешней торговли. В частности, не так уж велика их энергозависимость. Почти половину своих нужд в энергоносителях Америка закрывает собственной добычей, а половину оставшейся половины дают Мексика с Канадой. И только четверть закупается в проблемных регионах.

Все это, вместе взятое, сохраняет за Соединенными Штатами достаточный запас прочности, чтобы время от времени по старой памяти решаться на крупные силовые операции в отдаленных точках планеты, хотя раз от раза запас этой решимости и убывает. Впрочем, два остальных глобальных центра экономической мощи, ЕС и Китай, гораздо более уязвимы и поэтому ведут себя еще менее размашисто.

Европейский Союз – это одна пятая мирового ВВП, а вместе с тесно привязанными к нему в хозяйственном отношении странами-поставщиками сырья к югу и востоку от его границ, так даже и четверть.

Глубоко интегрированный хозяйственно, но слишком рыхлый административно-политически, да еще и переживающий острейший внутренний кризис, Евросоюз выглядит не очень-то приспособленным к крупным акциям на мировой сцене. Однако, вопреки всем своим домашним заботам, он к таким акциям все-таки примеривается. Первые пробы – попытки координировать, а если получится и направлять, смены режимов в арабских странах. У сегодняшней Америки до этого руки уже не доходят, и ЕС пытается взять на себя кое-какие привычные ее роли – если не везде, так хотя бы на землях, близких к его границам.

После долгого пребывания под американским протекторатом Европа восстанавливает сейчас свой суверенитет и на отдельных участках даже пытается изобразить коллективную сверхдержаву. Но о каком-то возвращении в XIX век, в эпоху европейской мировой гегемонии, конечно, смешно и говорить.

Огромным успехом для ЕС было бы сейчас не допустить собственного распада. Причем, беды нескольких стран, увязших в долгах, — это еще только внешний слой трудностей. Более глубокая проблема – найти жизнеспособную формулу отношений между главным членом Евросоюза, Германией, и всеми прочими странами, в него входящими.

Формальные цифры, с помощью которых принято изображать экономический вес, сильно преуменьшают подлинную германскую мощь. Если формально, то немецкий ВВП – это всего лишь одна пятая суммарного ВВП Евросоюза. Но зато немецкий экспорт лишь самую малость меньше, чем экспорт трех следующих по значению стран ЕС – Великобритании, Франции и Италии, вместе взятых. Германская экономика конкурентнее и сильнее большинства остальных экономик ЕС, немецкие финансы – фундамент европейских.

И стратегическая задача Евросоюза, если это объединение собирается и дальше выступать в качестве интегрированного супергосударства, — это привести прочие свои экономики к стандартам, более или менее напоминающим немецкие.

При всех своих амбициях, Евросоюз вынужден сейчас сосредоточить силы на внутренних делах. А от внешнего мира Европе нужны в первую очередь энергоносители, потребность в которых на две трети удовлетворяется ввозом извне.

Третий, и признаваемый самым перспективным, центр глобальной экономической мощи – Китай — отстает пока по размеру экономики и от Америки, и от Европы, но вместе с прилегающими странами и территориями, которые он уже вовлек в сферу своего хозяйственного влияния, это тоже примерно одна пятая мирового ВВП.

Китайские финансы еще слишком закрыты, чтобы юань конкурировал с долларом и даже с евро за роль мировой валюты. Быстро растущие и давно уже вторые в мире военные расходы и стремительно сооружаемая система образования и науки обязательно скажут свое слово, но вряд ли в ближайшее десятилетие. Упор делается пока не на это.

Сегодняшний Китай поднялся путем мирного заполнения всех мировых прилавков потребительскими товарами, комплектующие и оборудование для которых завозятся из стран-партнеров, и в ближайшей перспективе заинтересован выглядеть скромнее и слабее, чем он есть на самом деле. Лишь бы не боялись и не мешали торговать и расти дальше.

Не только возвращенный Гонконг, но и политически враждебный Тайвань, и даже мощная и процветающая Южная Корея, все глубже входят в экономическую орбиту континентального Китая в качестве поставщиков для него оборудования и комплектующих.

Даже Япония, еще не так давно претендовавшая на первые мировые роли, фактически движется в том же самом направлении: уже четверть ее торгового оборота – а это больше, чем с кем угодно другим — приходится сегодня на Китай.

Как и прочие мировые центры, дальневосточная сверхдержава ввозит нефть и газ, причем в растущих объемах. Но, в отличие от Соединенных Штатов и даже Европы, Китай практикует в основном непубличные способы привлечения к себе производителей этих полезных продуктов.

Вышеописанный треугольник, концентрирующий в себе две трети ВВП планеты, задает сегодня мировые экономические ритмы. Но пока нет признаков, что один из составляющих его центров, хотя бы и сверхперспективный Китай, в состоянии продиктовать свои правила двум другим или даже всерьез подмять под себя хотя бы один. Что будет лет через двадцать, неизвестно, но сегодня экономические игроки, даже и не очень большие и не слишком крепко завязанные на какой-то один из трех главных центров, чувствуют себя в этом многополярном мире сравнительно вольно.

Тем более, что растет вес и нескольких других великих экономических держав, хотя до глобальной роли им пока далеко.

Индия по размерам экономики сравнялась с Японией (у обеих по 6% мирового ВВП). Но эта страна замкнута в себе и гигантом мировой торговли не является. Она и сама не особо зависит от внешнего мира, и других подчинить своему влиянию пока не может.

Двухсотмиллионная Бразилия, с ее уверенно растущей экономикой (3% мирового ВВП), претендует на роль гегемона Латинской Америки. Но из заметных южноамериканских стран только Аргентина зависит от Бразилии по-настоящему.

Особую роль играют страны-продавцы энергоносителей, которые всем нужны и у которых при нынешней мировой многополярности как никогда много степеней свободы. Главных мест, откуда планета получает нефть, газ и нефтепродукты, всего два: кооператив монархий Персидского залива (Саудовская Аравия, ОАЭ, Кувейт, Катар и др.) и Россия. Поставки из стран Персидского залива (в 2011 году что-то около $0,9 трлн) в два с половиной раза больше российских. А поставки из России (свыше $0,35 трлн в 2011 году) раза в три больше энергоэкспорта любого из прочих продавцов нефти, газа и мазута.

Процветание нефтегазоэкспортеров держится на двух вещах – на слабой финансовой политике богатых стран, благодаря которой массы денег оказываются на сырьевых рынках, вздувая нефтяные цены; и на отсутствии гегемонии в сегодняшнем мире какой-то одной или хотя бы двух супердержав, которые взяли бы под контроль или поделили бы между собой источники полезных ископаемых. Для стран, живущих нефтегазовой торговлей, планета сегодня удобно устроена, грех жаловаться. Но вряд ли это навсегда.

Нынешняя расстановка сил в мире отдаленно напоминает промежуточный период между двумя экономическими гегемониями – британской и американской.

После окончания наполеоновских войн и вплоть до 1870-х годов британская "мастерская мира" обеспечивала до половины мирового промышленного производства, выступая одновременно главным покупателем сырья и продуктов питания. После 1945 года в несоциалистическом мире несколько десятилетий господствовали Соединенные Штаты, создавая половину производимого там валового продукта (примерно четверть мирового производства концентрировалась тогда в соцлагере, но он был экономически изолирован от внешнего мира и в глобальном разделении труда почти не участвовал).

Семидесятилетний промежуток между обеими этими гегемониями был заполнен войнами, революциями, экономическими кризисами и коллапсами мировой торговли.

Желать, чтобы что-то подобное повторилось в нынешнем столетии, не может никто. Прогнозировать, что в обозримом будущем какая-то одна супердержава сравняется в экономической мощи со всем остальным человечеством и заставит его играть по своим правилам, тоже вроде бы не приходится.

Влияние старых центров понемногу идет на убыль, а Китай – лишь один из поднимающихся новых лидеров, хотя и самый мощный. К тому же, по своему весу в мировых хозяйственных делах он даже и близко не достигает того преимущества над всеми прочими, которое было у каждой из прежних держав-гегемонов. Не исключено поэтому, что в том новом мировом балансе, который когда-нибудь (вряд ли скоро) возникнет, какого-то нового всепланетного гегемона не будет вовсе. И уж явно не будет такого понятия, как "золотой миллиард". Оно теряет смысл прямо на глазах.

Нынешний переход к новому мировому экономическому равновесию и новому глобальному разделению труда длится уже примерно десять лет. Назвать его "бархатным" не повернется язык. Но можно все-таки отметить, что до сих пор дело обходилось без больших войн (хотя войны среднего масштаба не прекращаются), без общемировых экономических спадов (хотя в богатых странах спады нынче не редкость) и даже без устойчивого сжатия мировой торговли (хотя в 2009-м она сократилась заметно, и восстановление заняло два года). Значит, остается шанс, в отличие от прошлого раза, пройти этот путь без всепланетных катаклизмов. Но в любом случае, главные перемены еще впереди.
Сергей Шелин