Китайская оппозиция: краснее самой Коммунистической партии ("The Christian Science Monitor", США)

Оппозицию Коммунистической партии Китая представляют, по сути, левые, утверждающие, что партия забыла о массах и потакает элите. Сможет ли партия воспользоваться националистическим пылом, чтобы преобразить себя – и всю политическую науку?

Специалисты по Китаю обсуждают одну из интереснейших новых тенденций политической и социальной жизни страны – возрождение революционных песен, воплощающих левый дух маоистской эпохи. Это началось в Чунцине, двадцатимиллионном городе в глубине Китая под руководством одного из самых загадочных китайских политиков, Бо Силая. После 30 лет форсированного внедрения капитализма старые коммунистические революционные песни с высокопарными словами вновь звучат в общественных местах и на телеэкранах.

Многие с глубокой озабоченностью отмечают, что это является сигналом поворота влево – вероятно, не менее жуткого, чем культурная революция. С другой стороны, некоторые члены старой гвардии и их молодые последователи, так называемые "новые левые", рады тому, что партия вновь обращается к своим популистским корням, о которых она, казалось, забыла во имя экономического развития. Оба мнения являются упрощением и ошибочны.

Для изучения этого феномена крайне важно понять истоки и эволюцию Коммунистической партии Китая. В 1921 году, когда она была основана, китайский народ после пятидесяти с лишним лет быстрого упадка был деморализован. Версальский договор 1919 года окончательно доказал, что китайские элиты слишком бессильны и коррумпированы для того, чтобы создать современное национальное государство, способное дать своим гражданам средства к существованию и безопасность, не говоря уже о национальном достоинстве. И вновь, как это происходило много раз в имперском прошлом Китая, ситуацию спасли массы, состоящие в основном из крестьянства.

Как партия пришла к власти

На этот раз отличие было в том, что огромная травма, нанесенная вторжением современных промышленно развитых держав, требовала социального движения, способного воспользоваться мощью современной идеологии. Именно здесь Коммунистическая партия сыграла свою уникальную роль, взяв на вооружение сначала марксизм, а затем ленинизм и возглавив революцию, в результате которой была создана и упрочена Народная республика. Коммунистические идеалы марксизма перекликались с эгалитарными традициями конфуцианства, а организационные методы ленинизма эффективно мобилизовали слабое и дезорганизованное крестьянство.

Изначально партия как революционная организация представляла массы, и так было на протяжении первых тридцати лет Народной республики (1949-1979), когда молодое национальное государство укрепляло свои позиции. Пользуясь современным политическим лексиконом, Коммунистическая партия Китая была, по сути, левацкой политической силой. Те, кто боролись с ней до 1949 года и кто сопротивлялся ее правлению позже, представляли правый фланг.

Партия фактически стала правой, поддерживающей капитал

Потом наступил 1979 год, когда Дэн Сяопин начал в Китае реформу, призванную изменить ход истории. Много говорят о экономических успехах, которых добился Китай, но мир практически упустил из виду эволюцию партии, в результате которой она стала правой и поддерживающей капитал. Эта эволюция была окончательно формализована преемником Дэна Цзян Цзэминем в 2000 году. Сформулированная Цзяном "Теория трех представительств" была включена в устав партии в 2002 году и гласит, что партия представляет прогрессивные производительные силы, прогрессивные культурные силы и большинство китайского народа.

Более чем через 80 лет после подписания Версальского договора уверенный в себе и динамичный китайский народ позволил партии считать себя представительницей новых элит страны, в том числе предпринимательских. Более того, партия признала, что интересы масс согласуются с интересами элит, что именно это согласование позволяло Китаю до сих пор достигать успехов и лишь его сохранение позволит стране продолжать идти по выбранному пути развития. Тем самым партия решительно вышла за пределы дихотомического мировосприятия через призму классовой борьбы.

Концепция политической партии была импортирована в Китай с современного Запада в конце XIX века. И в момент своего основания, и в годы борьбы за политическую власть и ее укрепление Коммунистическая партия не была тем политическим организмом, который обозначается понятием партии. Обладая организационными атрибутами политической партии, в действительности она была левацко-националистическим политическим движением.

Но и сегодня она явно не является политической партией, как это понятие определяется в современной политологии. Это не группа, стремящаяся представлять идеи и интересы некой части населения Китая. Она претендует на то, чтобы представлять весь китайский народ.

Нет, Китаем правит не "партия", а политическая коалиция, объединяющая целый ряд классов, интересов и идей, уравновешивающая их и тем самым определяющая курс, который в наибольшей степени соответствует интересам всей нации. Будучи по своей сути массовым движением, она с необходимостью предполагает глубокое взаимодействие с элитами. Одним словом, движение от левого фланга к правому.

Оппозиция слева, а не справа

За десять лет, прошедшие с того момента, когда теория "трех представительств" стала официальной доктриной партии, произошло нечто любопытное. Сомнения в правильности линии партии звучат большей частью не справа, а слева – как от популистов, так и от либеральных демократов. Многие представители интеллигенции, либеральные СМИ и интернет-сайты создали ропот недовольства состоянием нации. Их нападки нацелены на разрыв в уровне благосостояния, созданный рыночной экономикой, отсутствие социального государства, на коммерческие и технические элиты, получающие слишком большую часть быстро увеличивающегося экономического пирога, и чиновничество, под руководством которого происходит это преображение страны.

Мощным источником недовольства служит и коррупция, но на общем фоне нападок слева она является незначительным фактором, так как подобная ситуация возникла бы и при наличии коррупции, и при ее отсутствии.

Так что впервые после создания в России первого коммунистического государства мы видим страну, в которой левые представляют собой основную оппозицию правящей коммунистической партии. Это особо смущает внешних наблюдателей, поскольку и в Китае, и везде оппозицию коммунистическому правлению традиционно составляли правые. Порой это сбивает с толку и самих китайцев, которые по привычке называют оппозиционеров правыми. Но, на самом деле, они закоренелые леваки.

Они призывают к более равномерному распределению богатства даже за счет замедления темпов экономического роста. Они против привилегий любого рода. Они считают социальные недуги результатом заигрывания партии с элитами и игнорирования масс. Фактически, петь красные песни начали задолго до того, как Бо положил начало этому движению в Чунцине. Те, кого многие ошибочно считают китайскими правыми потому, что они выступают против курса партии, в действительности – левые; более того, они краснее самой Коммунистической партии.

Может ли партия вновь обрести свою традиционную политическую базу?

Красные песни, гремящие над всеми спорами о левых и правых – это, по сути, попытка партии вновь обрести традиционную политическую базу, на которую покушаются оппозиционеры из СМИ и интеллигенции. И, конечно, Бо это прекрасно понимает. Без поддержки масс Китай не мог бы продолжать идти по нынешнему пути развития, а интересы самих элит оказались бы под угрозой. С этим связано два момента.

Во-первых, хотя данное движение является реакцией на оппозицию слева, оно, вероятно, позволит партии укрепить свою политическую власть. Ее союз с массами скреплен кровью и остается в ее ДНК. Как только она решит двинуться в этом направлении, ось СМИ-интеллигенция вряд ли сможет тягаться в популизме с Коммунистической партией. В Чунцине, где все это началось, быстрое экономическое развитие, похоже, синхронизируется с утверждением власти масс, и даже усиливается им. И первые результаты кампании красных песен в других регионах страны указывают в том же направлении.

Во-вторых, обычно популизм сопряжен с национализмом, и Китай – не исключение. В СМИ, и особенно в Интернете, яростный национализм сопутствует популизму, критикующему курс Коммунистической партии. Будь то призывы к более активному военному присутствию в Южно-Китайском море или осуждение практики приобретения облигаций американского казначейства китайским правительством, дуэт популизма и национализма оказывает на партию давление с требованием изменить политику умеренности в отношении Запада.

Теперь, когда Китай вступает в непростой период накануне смены руководства в 2012 году, в силе остается ряд важных вопросов.

Во внутренней политике: сможет ли партия сохранить хрупкое равновесие между обращением к массовым корням и защитой интересов элит, которая необходима для продолжения экономического успеха, что, в свою очередь, гарантирует поддержку масс в долгосрочном плане?

На международном уровне: может ли партия укротить или даже использовать в своих целях нарастающий националистический пыл, продолжая осуществлять сравнительно умеренную внешнюю политику, которая обеспечивает мирную внешнюю среду, жизненно необходимую для успешного роста Китая.

И вот вопрос для самой партии: может ли она стать чем-то большим, чем политическая партия в привычном понимании, и превратиться в стабильную структуру управления крупнейшей и наиболее стремительно меняющейся страной мира? Если да, то она навсегда изменит способ управления Китаем, а, вместе с ним - и саму политическую науку.

Эрик Ли – венчурный капиталист из Шанхая, президент компании Chengwei Capital и преподаватель Школы международных отношений и связей с общественностью Фуданьского университета