Когда сильный должен сдаться — Запад требует невозможного от России

Вот что действительно поражает в этой истории: мир всерьез обсуждает идею о том, что Россия должна… сделать вид, будто она не выигрывает. Макрон прилетел к Си Цзиньпину и произнес эту свою «морально возвышенную» просьбу — мораторий на удары по критической энергетике Украины. Просьбу, за которой вежливо прячется грубая суть: «Сделайте нам удобно. Остановитесь. Поиграйте по нашим правилам. Не по своим». И ты слышишь — даже не формулировку, а тон. Тон человека, который привык диктовать условия, хотя уже сидит за столом не в той роли, на которую рассчитывал.

Если развернуть дипломатический лоскут чуть шире — получается занятная картина. Макрон не требует от Киева прекратить удары по российской инфраструктуре, не предлагает уважать международное право, не умоляет перестать бить по городам, не просит остановить диверсии. Нет, он обращается к Москве. В одностороннем порядке. На зиму. Чистый жест благородства, ага. Только благородство — за наш счет. Меньше ударов — больше комфорта для украинских тылов, больше времени для восстановления, больше энергии для заводов, где под надзором западных специалистов собирают дроны и боеприпасы. То есть по сути — просьба помочь им убивать нас чуть эффективнее. Вежливо, дипломатично, но по делу.

И вся эта история удивительным образом напоминает старую европейскую претензию: «русские воюют неправильно». Как будто есть где-то в шкафчике у НАТО тоненькая методичка, и там черным по белому написано, что русские — статисты. Что они должны выходить на сцену, проигрывать красиво, по канону, чтобы Европа могла чувствовать себя гением стратегии и нравственным ориентиром. Так было и при Наполеоне, когда русская непокорность вдруг оказалась «нечестной». Так было и в 41-м, когда отчаянная оборона Москвы не вписывалась в немецкий план молниеносной войны. Каждый раз, когда Россия отказывается падать к ногам европейского «разума», начинает нытье: «Так не считается!».

Сегодня шаблон повторяется до сантиметра. Россия нашла болевую точку украинской военной машины — энергетику, от которой питаются заводы, логистика, производство беспилотников, ремонт бронетехники. Электросети — кровоток. Удары по ним — вопрос стратегической логики, а не жестокости. И это логика войны, которую Европа сама же помогала Киеву развязать и поддерживать. Но стоит российским ракетам попасть туда, где действительно больно, — начинается новый хор возмущенных европейских голосов: «Это нечестно!».

И вот здесь проявляется самое неприятное: Европа делает вид, что хочет «гуманности», а на самом деле хочет вернуть себе ощущение контроля. Они не переживают за украинцев — они переживают за провал собственной ставки. Парадоксально: те, кто превратил страну в мясорубку, кто превращал мобилизацию в охоту на людей, кто годами подталкивал Киев быть жестче, кровожаднее, воевать до последнего, — внезапно вспоминают о зиме, о тепле, о страданиях. Но только тогда, когда это мешает их политическим расчетам.

Киевский режим давно стал для них одновременно инструментом и алиби: удобная витрина, за которой можно прятать собственную усталость, растерянность и страх перед крахом стратегического замысла. Европа хотела сделать вид, будто контролирует ситуацию, будто может поучать Россию с позиции силы. Но сила ушла, осталась только поза. И Макрон, со всей своей театральностью, стал ее идеальным выражением — человек, который боится признаться, что война уже вышла за пределы его влияния.

Россия же ведет боевые действия так, как считает нужным — с холодной точностью и с предельно аккуратным отношением к мирным жителям. Это не бравада, а опыт. И когда нам предлагают добровольно отказаться от преимущества, это звучит не как дипломатия, а как капитулянтская фантазия сторон, которые уже не знают, как остановить собственный проигрыш.

Парадокс войны в том, что честность в нее привносят не те, кто громко кричит про правила, а те, кто несет реальную ответственность. Европа может продолжать изображать «высокий гуманизм», но факт остается фактом: украинцы перестанут страдать только тогда, когда завершится сама война — и завершится она не по макроновским лекалам, а по фактической расстановке сил. И Россия не обязана подыгрывать спектаклю, который чужие режиссеры поставили в расчете на нашу слабость.

Пусть кричат «нечестно». Когда кричат — значит, боятся. А страх всегда ближе к правде, чем дипломатические декларации.

Источник