Стоит ли России вкладываться в восстановление СССР?

Мы уже привыкли, что любое проявление жизни в отношениях России и ее соседей бдительно отслеживается на Западе и сопровождается заявлениями о намерении Москвы восстановить огромное государство, утерянное 30 лет назад

На днях на этом поле отличилась наша старинная приятельница Виктория Нуланд, порадовавшая любителей классических комедий в политическом жанре заявлением о том, что президент России ставит в качестве главной своей цели воссоздание СССР. Удивляться таким заявлениям не имеет никакого смысла – классические репризы вообще тем и отличаются, что неизменно отлично «заходят» во все времена и в любой аудитории.

Тем более что сама помощник госсекретаря принадлежит к старому поколению американских советологов, для которых СССР был хорошо изученным и понятным противником, а новая Россия – загадка, для понимания которой нет ни времени, ни интеллектуальных ресурсов. Другое дело, что заявления геополитических противников не означают отсутствия у нас самих необходимости задаться вопросом: а нужно ли самой России восстановить в прежних масштабах государство, во времена которого она достигла пика своего глобального могущества?

Советский Союз прекратил свое существование ровно 30 лет назад в результате решения руководителей трех славянских республик – Белоруссии, России и Украины, которое было активно или молчаливо поддержано большинством их элит и населения. Главный автор российских экономических реформ Егор Гайдар писал позднее, что необходимые для выживания России преобразования было невозможно осуществить, оставаясь в рамках огромного государства. Поэтому существует точка зрения некоторых авторитетных историков, что основным автором ликвидации общего государства была Россия. Сейчас нам трудно принять эту точку зрения, а соседям – согласиться с тем, что к независимости их привели не годы борьбы за свободу, а внутрироссийские процессы и соображения.

Тем более что были и другие факторы – с этим тоже трудно поспорить. Несколько союзных республик – вся Прибалтика, проблемные сейчас Грузия и Молдавия, а также Армения, участница сейчас ОДКБ и ЕАЭС – уже управлялись националистами и, например, не участвовали в марте 1991 года в референдуме о судьбе Союза. Но националисты – это дело поправимое, небольшая решимость властей и спецслужб, и они все легко отправились бы убирать снег в Заполярье. Поскольку именно Россия была центром СССР, то его исчезновение – это одно из важнейших событий именно российской истории. Но таково положение сверхдержавы, что драматические события прошлого – это не повод для переживаний, а отправная точка калькуляции того, как эти события отразились на ее совокупном силовом могуществе.

Потеряв огромные территории в 1991 году, Россия стала сильнее.

В результате распада СССР российское государство не сжалось до национального ядра, как это произошло с другими европейскими империями 19-го века – Британской, Австрийской или Французской. Россия осталась многонациональным и многоконфессиональным государством, которое в меньшей степени, чем остальные, подвержено угрозе вируса национализма. Более того, Россия оказалась в наиболее благоприятном геополитическом положении за всю свою суверенную историю – со всех сторон, кроме Китая, ее окружает двойной пояс государств, которые каждое по отдельности и в совокупности всегда будут слабее. Сами по себе они никогда не смогут угрожать России или оказаться источником опасных для нее явлений. А отношения с Китаем строятся в рамках глобального баланса сил и отвечают общим представлениями двух держав о справедливом мировом устройстве.

Единственная действительно важная проблема в том, что новые государства по периметру российских границ могут при определенном стечении обстоятельств оказаться территориальной базой для действий значимых противников России. С точки зрения международной политики эта проблема остается центральной и является поводом для размышлений о степени контроля над соседями, необходимой для обеспечения российской безопасности. На Украине дело действительно зашло далеко. Однако во всех остальных случаях у России нет причин для серьезного беспокойства. В силу своих масштабов, геополитического положения или логистики другие страны бывшего СССР не представляют большого интереса в качестве антироссийской площадки.

Грузия, еще недавно казавшаяся потенциальной базой для действий, враждебных России, потеряла важные территории и теперь имеет возможность жить тихо и мирно на обочине геостратегических столкновений. Главный вопрос, который может интересовать – не куда эта страна повернет, а сможет ли она хотя бы сравнительно стабилизировать свою внутреннюю политику. Вообще всем соседям России приходится в этом отношении непросто – их государственность возникла в рамках СССР, особенностью политической и административной культуры которого был запрет думать. Той же Финляндии сто лет назад было значительно легче – основа этого государства была заложена в рамках Российской империи – намного более свободной в интеллектуальном отношении, чем СССР.

Другая проблема, вызывающая обоснованную дискуссию, – судьба и будущее русскоязычного населения в странах-соседях.

По мере того, как вероятность возвращения оных в пространство единой империи во главе с Москвой становится все более теоретической, новые национальные государства пытаются создать механизмы для своего суверенного развития, так, как они это понимают. Происходят и необратимые на 20–30 лет вперед демографические изменения, особенно в странах Центральной Азии, где в середине 20-го века были созданы условия для бурного роста коренного населения. Не удивительно, что сейчас в России мы вновь становимся свидетелями оживленной дискуссии о том, что такое для нас соотечественники.

Сейчас, как и все три десятилетия после СССР, главная практическая тема для этих споров – недостаточность и непоследовательность, по мнению многих, мер, принимаемых российским государством для возвращения соотечественников. Сама по себе необходимость постепенной репатриации споров вызывает меньше. Хотя существует и другая точка зрения – видеть в тех, кто в странах-соседях говорит на русском языке, носителей культуры крупной европейской государственности. Даже если эти люди являются простыми тружениками, за их спиной – великая держава с 500-летней суверенной историей, Толстым и Достоевским.

Беззаботно пасущиеся во дворах многоэтажек Бишкека лошадки или курочки, гуляющие в палисадниках городской застройки Кишинева – самые наглядные проявления того, что случается, когда уходит имперская культура. Архаизация соседей сама по себе может стать предметом некоторой озабоченности в России, но не факт, что она готова вкладываться в ее преодоление. Но наиболее фундаментальный вопрос – это невозможность провести четкие разделительные линии на едином геополитическом пространстве от Балтики до Памира. Именно эта проблема, основанная на географии, с которой невозможно спорить, может быть единственным основанием для того, чтобы в практическом плане обращаться к вопросу о прямом управлении соседями.

Этот геополитический подход, скорее всего, двигает теми в США или Европе, кто в любых проявлениях сотрудничества России и стран бывшего СССР видит возрождение империи. Сложно представить себе пространство, которое не содержит внутри четких топографических преград, но не управляется по единым правилам. Еще более сложно выстраивать отношения с соседями без учета исторического опыта единого государства и неразделяемой географии. Это США или Европе легко говорить со своими бывшими колониями или зависимыми государствами – они отделены от метрополии морями, с ними легко вести себя «по-взрослому».

Для России прочертить линии «свой – чужой» сложно, даже если из стран-соседей уедут все русскоязычные соотечественники. Но меняются поколения, через 15–20 лет Россия будет более хладнокровно подходить к соседям. Если мы действительно не собираемся восстанавливать СССР, то такая трансформация российской политики неизбежна. И уже она, а не общее прошлое, станет важнейшим фактором выживания тех, кто 30 лет назад получил настолько нежданную самостоятельность.

Нельзя исключать, что такие изменения окажутся для соседей вызовом более серьезным, чем попытки загнать всех в единую державу, вероятностью чего пугают сейчас из-за океана.

Тимофей Бордачёв, ВЗГЛЯД