Климатическая инициатива ЕС и США направлена против России

Евросоюз и США продвигают новую климатическую инициативу, которая призвана остановить глобальное потепление

Более ста государств на саммите в Глазго поддержали идею бороться с уменьшением площади лесов и сократить выбросы метана. Однако все это выглядит не только политической манипуляцией, но и попыткой Запада получить новый инструмент давления на Россию.

Уже не раз отмечалось: борьба с потеплением для западного мира очень неудобна. С одной стороны, победа над ним там объявлена такой же важной, как провозглашенная в XI веке на том же Западе задача освобождения гроба Христова. С другой, как и с гробом Христовым, есть объективная проблема: победить западным государствам просто не хватает сил. Реально сделать свои экономики безуглеродными они не могут. Однако и заявить об этом публично нельзя. Раз реальные победы невозможны, нужны хотя бы выдуманные.

Как обратить вспять потерю лесов, не ударив палец о палец

Первая такая нашлась быстро и просто: «Правительство Великобритании заявило, что получило обязательства от лидеров разных стран, включая Бразилию, Китай, Колумбию, Конго, Индонезию, Россию и США, остановить и обратить вспять уменьшение лесов к 2030 году». Поистине блестящая находка.

Дело в том, что такое явление, как потеря миром лесов, существует только и исключительно внутри западного политического дискурса. Ну и, конечно, СМИ, которые исправно тиражируют взгляды из него. Еще в 2018 году в Nature вышла статья, авторы которой изучили спутниковые снимки за 1983-2014 годы и убедительно показали: «Вопреки преобладающим [до этой работы] взглядам, площадь лесов в мире не уменьшается, а растет – на 2,24 миллиона квадратных километров (+7,1% к 1982 году)».

Причины, по которым площадь лесов и должна расти, понять несложно: антропогенные выбросы углекислого газа. Сухая масса деревьев наполовину состоит из углерода. Рост выбросов СО2 означает, что деревьям проще наращивать эту половину – а значит, быстрее расти. Большое количество углекислого газа в воздухе значит, что деревьям нужно меньше приоткрывать устьица, через которые они поглощают этот самый газ из воздуха. Чем меньше они их приоткрывают, тем меньше теряют воды – то есть тем лучше себя чувствуют в смысле наличия влаги.

Ничего нового в этом нет: то, что тепло и антропогенные выбросы углекислого газа ускоряют рост растений, знали еще в начале XX века. Именно поэтому во всех крупных парниках поддерживается температура от +26 и уровень СО2 вдвое выше, чем в атмосферном воздухе (для чего специально сжигают пропан).

На спутниковых картах Земли, которые систематически собираются с 1982 года, прекрасно видно, что целые регионы в Евразии и Северной Америке покрываются темно-зеленым одеялом лесов. И хотя в тропиках их вырубают (особенно в Бразилии), общая площадь лесов на планете действительно растет на 64 квадратных километра в год.

Но все это, по понятным причинам, не звучит в массовой западной прессе, а научных работ, где все это описано, публика, естественно, не читает. Поэтому политики на саммите в Глазго с легкостью и согласились «остановить и обратить вспять потерю лесов». Нет ничего проще, чем победить того великана, которого нет (и за которого кто-то принял ветряную мельницу). Нет ничего проще, чем остановить потерю лесов в эпоху бурного расширения лесов, в которой и находится сегодняшний мир благодаря антропогенным выбросам СО2.

А что с утечками метана?

Когда США и ЕС на саммите в Глазго выдвинули инициативу сокращения выбросов метана на 30% к 2030 году (причем на 30% в сравнении с кризисным 2020-м, когда добыча природного газа совсем не росла), казалось, что это самая обычная инициатива. К ней легко и непринужденно присоединились десятки стран из тех, что стандартно следуют в фарватере американской внешней политики. Однако ни Китай, ни Россия, ни даже Австралия и Индия с Ираном инициативу не поддержали. Почему, ведь сокращение выбросов метана означает уменьшение потерь ценного энергоносителя? Разве эти страны не заинтересованы в подобной экономии?

Неплохой ответ на этот вопрос дал один человек, годы подряд зарабатывавший поиском газовых утечек в Чикаго: «Мой первый урок на этой работе: газ утекает везде. В пригородах я находил до трех утечек на один частный дом, а в каждом многоквартирном доме находил их до нескольких дюжин». Это факт: сама природа метана такова, что он постоянно сочится через любую трубу, благо каждая из них имеет точки соединения. Именно поэтому после катастрофы 1937 года в природный газ добавляют примеси с резким запахом (сам метан запаха не имеет). Более того, продолжает опытный утечкоискатель:

«Основная масса утечек газа, которые мы выявляем, остаются без починки… Многие из них длятся годами и десятилетиями». А причина проста: «Сколько бы мы не работали над тем, чтобы их ограничить, утечки газа будут существовать столько же, сколько существуют линии по передаче газа». Все дело в том, что подавляющее большинство утечек газа так слабы, что не создают ни запаха, ни угрозы. Природный газ практически нетоксичен, и опасность взрыва возникает, только если его в воздухе от 5 до 15%. Более 99,99% утечек слишком слабы, чтобы создать концентрацию в 5% даже в закрытом помещении (если оно, конечно, хоть когда-нибудь проветривается или хотя бы не сделано герметичным при строительстве).

Именно поэтому в наших многоквартирных домах на кухне стоит вентиляция: газа без его утечек не бывает.

В США, где, как честно признаются американские газовщики, основную часть утечек газа никто не ликвидирует, от его взрывов погибает 17 человек в год – и почти все не от утечек как таковых, а от неосторожности (открыли газ в нетрезвом виде и забыли зажечь, оставили на кастрюле плиту, которая залила конфорку, и так далее). От падения с кровати в той же стране умирают уже 450 человек в год – ясно, что небольшие утечки газа вряд ли являются заметной угрозой.

Между тем если кто-то действительно ликвидировал бы все те безопасные утечки, что остаются неисправленными, то стоимость обслуживания газовой сети резко возросла бы. Вдобавок отключения газа стали бы чаще: замена труб на менее склонные к утечке новые (а то и пластиковые) означает остановку подачи топлива по заменяемой трубе. Вполне понятно, почему газовые компании борются только с опасными утечками.

В еще большей степени это касается крупных газовых объектов – гигантских трубопроводов и обслуживающих их станций. Там стабильно борются со всеми опасными утечками, но вентиляция у таких станций существует не просто так, а потому что совсем все утечки не перекроешь. А вот пытаясь –напрасно – сделать это, можно резко снизить непрерывность газоснабжения и поднять его цену.

Теперь становится понятно, почему инициативу не поддержали Россия (второе место по потреблению газа в мире), Китай (третье), Иран (четвертое). Австралия, как газодобытчик, меньше их всех, но утечки метана идут, как ни странно, не только при добыче или потреблении этого газа. Метан постоянно утекает из крупных угольных карьеров, а также от коров и овец. Австралия – один из крупнейших экспортеров угля в мире, да и мяса местное население потребляет рекордно много. Ни сокращать поголовье скота, ни лишаться экспортных доходов там не хотят.

США и страны ЕС смотрят на дело иначе: их политическая элита вполне верит, что глобальное потепление – катастрофа, поэтому им в принципе не очень важно, что в борьбе с ним они прижмут ту или иную собственную отрасль. Тем более, что прижимать будет совсем не автор инициативы Байден, который к 2030 году уже давным-давно сойдет с политической арены. А вот лавры за «бескомпромиссную борьбу с климатической катастрофой» получит именно он. Очень удобно и абсолютно не обременительно.

Что из всего этого выйдет?

Штаты можно поздравить с еще одним грамотным пиар-ходом. Россия – один из крупнейших источников метана в мире и, соответственно, такой же источник его утечек. Хотя она и не подписала обязательства по борьбе с метановыми выбросами, теперь западный мир при любом удобном случае будет указывать на ее отказ подписать. Это новый и эффективный рычаг внешнеполитического давления на нашу страну. При желании его можно будет пристегнуть к будущим санкциям против любого российского газопровода, начиная с того же «Северного потока – 2».

Можем ли мы что-то с этим сделать? Нет, не можем. Перефразируя Наполеона, те, кто не хотят платить своим ученым, будут платить чужим – но уже гораздо больше. Вся ситуация с выбросами метана – всего лишь следствие того переворота в отношении научного мира к потеплению, что совершили западные ученые в 1990–2020-х годах. Если первооткрыватель глобального потепления, советский ученый Михаил Будыко справедливо указывал на его благотворность для биосферы и экономики по всему миру, то современные российские ученые своих собственных взглядов на вопрос в основном не имеют и импортируют идеи своих западных коллег, а у тех глобальное потепление – зло.

Законы развития научного мира таковы, что просто административный нажим сверху тут не работает: даже если российские ученые, вопреки своим импортированным с Запада взглядам, завтра начнут говорить, что потепление – это хорошо, они ничего не смогут изменить.

Чтобы прислушиваться к этому, западному научному миру надо будет в это поверить. А ученый (как и любой человек) после 25-30 лет очень редко может изменить свои взгляды на тот или иной вопрос: люди после определенного возраста с трудом и нехотя воспринимают действительно новую информацию. Шанс выработать более взвешенное отношение научного мира к потеплению упущен еще во времена Будыко. Хотя и сегодня на Западе многие указывают на благотворность глобального потепления, битва за общественное мнение уже проиграна. Эту ситуацию нельзя прокрутить назад.

Все, что остается России – пробовать играть теми картами, которые ей раздал западный научный мир. Например, пытаться рассказывать, что метан – не главное, а главное – углекислый газ. Впрочем, мы бы не были уверены, что это получится так легко.

Александр Березин, Взгляд