Саммит в Глазго как экологическое Евровидение

Двухдневный климатический саммит, завершившийся в Глазго, стал самым необычным международным событием последних лет, оставив после себя необычное послевкусие. Стойкое ощущение того, что ничего подобного в общении между государствами и представителями гражданского общества не было давно и, возможно, в обозримом будущем уже не будет

Устав от изрядно поднадоевшего за два года пандемии бесконтактного онлайн-формата встреч и переговоров, явно истосковавшись по личному живому общению, главы государств и правительств, лидеры мнений, главы неправительственных организаций, эксперты, журналисты сформировали целую мировую армию борцов за сохранение природы.

В первые дни ноября этот 25-тысячный экологический десант из почти 200 стран высадился в краю шотландского виски, Роберта Бёрнса и Джеймса Бонда, которого, кстати, отдельно упомянул, открывая климатический саммит в Глазго, британский премьер Борис Джонсон. Предупреждая о нависшей над миром угрозе экологического апокалипсиса, любящий яркие метафоры Борис Джонсон сравнил усилия мировых лидеров по борьбе с изменением климата с попытками Бонда спасти мир.

В общем, неожиданно для себя мир обнаружил, что, оказывается, есть ещё одна-единственная тема, способная не расколоть его, а объединить. Эта тема — любовь к матушке-природе, которая устроена по одним и тем же универсальным законам независимо от того, где вы живёте.

Идёт ли речь о стране коллективного Запада, вынашивающего новые коварные планы сдерживания Китая и России, или о стране не вполне коллективного Востока, погружённого в свои дрязги и разборки, но факт остаётся фактом: углекислота везде одинаковая. Она у нас с вами на всех одна. Её критическая масса, исподволь разрушающая озоновый слой и вызывающая глобальное потепление, — это наше общее глобальное достояние, достояние с огромным знаком минус, которое мы продолжаем преумножать. При этом и в ведущих либеральных демократиях, и в находящихся по другую сторону баррикад «цитаделях авторитаризма» для того, чтобы наращивать производство, трубы должны коптить небо, на сегодняшний день выбрасывая большее количество CO2, чем его могут поглощать леса. Традиционные источники энергии — тепловые электростанции, вырабатывающие её путём сжигания органического топлива, — остаются дешёвыми, но экологически грязными. В то время как экологически чистая зелёная энергетика — это журавль в небе. Пока же есть угольная синица в руке.

И с этим срочно надо что-то делать.

Если сегодня нам всем не очнуться и не начать семимильными шагами двигаться к углеродной нейтральности мировой экономики, когда между выбрасываемой углекислотой и вырабатываемым зелёными лёгкими планеты кислородом будет достигнуто равновесие, то природа отомстим нам всем.

Да так отомстит, что мало не покажется. Тогда мы утратим возможность и дальше мстить и вставлять палки в колёса друг другу, как это мы делаем сегодня, ведя войны санкций и гибридные войны. Поскольку нас всех в один прекрасный момент либо смоет, либо затопит, либо накроет ураганами и торнадо, либо завалит снежными лавинами, либо сожжёт безжалостным раскалённым небом без единой капли дождя.

Бороться друг с другом тогда будет уже неактуально.

Нужно будет бороться за то, чтобы просто элементарно выжить, если вовремя не удастся построить свой ковчег XXI века.

Большой разговор о климате непосредственно перед поездкой в Глазго мировые лидеры начали на саммите «группы двадцати» (G20), проходившем 30—31 октября в Риме.

Встреча в итальянской столице стала первой попыткой подойти к этой теме. Экологические вопросы, декарбонизация и влияние промышленного производства на климат позволили «двадцатке» сформировать воистину безграничную «зелёную повестку», в рамках которой теперь можно обсуждать что угодно — от пошлин на сталь до продажи оружия и туризма.

Участники встречи в Риме договорились сдерживать глобальное потепление на уровне 1,5 градуса по Цельсию и тем самым подтвердили верность установкам Парижского соглашения по климату 2015 года. Того самого соглашения, которое пытался похоронить ярый борец с экологической повесткой, экс-президент США Дональд Трамп, считавший, что вся эта движуха вокруг климата — чушь собачья и новая мировая афера XXI века. Тайный заговор «зелёных лоббистов» и бред сумасшедших экоактивистов, болтающихся под ногами у серьёзных людей и мешающих им делать большой бизнес.

В итоговом коммюнике G20 заявлено о готовности стран на национальном уровне перейти к углеродной нейтральности «к середине века».

Правда, судя по заявлениям, звучащим в ведущих экономиках мира, конкретные сроки достижения углеродной нейтральности всё же расходятся. В ЕС называют 2050 год, Россия и Китай говорят о 2060 годе, а Индия и вовсе предпочитает не называть срок, понимая, что в её условиях переход к зелёной энергетике — это что-то из области фантастики.

Кроме того, обращает на себя внимание обещание G20 высадить один триллион деревьев, на сей раз следуя завету праотца современных экологистов Льва Толстого, видевшего часть земной миссии человека в том, чтобы «посадить дерево».

Правда, кто будет высаживать этот триллион деревьев и их считать, остаётся неясным, как и то, удастся ли вовремя сбить мировой природе с помощью современных жаропонижающих средств её повышенную температуру.

Между тем ставший продолжением начатого экологического обсуждения в Риме климатический саммит в Глазго, куда из итальянской столицы переместилась часть мировых лидеров, вызвал противоречивые чувства.

С одной стороны, тема борьбы за спасение природы вызвала мощный всплеск неподдельного энтузиазма, давно отсутствующего на многих международных форумах, которые проходят при полупустых залах и навевают скуку и сон.

«Мы должны действовать до того, как гидрологический цикл окончательно собьётся. Сейчас, когда мы знаем, в чём проблема, и после того, как мы сделали всё что могли, чтобы проверить мир на прочность от разрушения, мы просто обязаны говорить о решениях и действиях, которые нам следует начать принимать сегодня», — вещал в Глазго принц Уэльский Чарльз.

С другой стороны, то, что мы наблюдали в эти дни в Глазго, стало чем-то вроде экологического Евровидения, где каждому предстояло спеть свою песню, исполнить свой сольный номер — и непременно сделать это лучше других.

В определённом смысле это была ярмарка экологического тщеславия, когда трудно удержаться от соблазна впасть в маниловщину или пиар под сурдинку борьбы за спасение матушки-природы.

Всем, кто наблюдал за этим со стороны, было непросто отделить экологических мух от экологически чистых котлет.

В Глазго каждый пел о своём. Основатель Microsoft Билл Гейтс обсуждал глобальную экологическую инициативу Mission Innovation, направленную на ускоренное развитие инноваций в области чистой энергетики.

Президент Эквадора Гильермо Лассо обещал расширить заповедную зону вокруг Галапагосских островов, выразив надежду, что под этот проект стране будет списана часть её долга. «Мы рассчитываем, что это будет самый масштабный обмен долга на меры по защите окружающей среды», — заявил он.

Премьер-министр Казахстана Аскар Мамин сообщил о готовности своей страны объединить усилия Центральной Азии в продвижении повестки устойчивого развития окружающей среды — превратить Казахстан в региональный экологический хаб.

А вот президент США Джо Байден указал на «серьёзные проблемы с климатом» в России, которые, по его словам, замалчиваются. На пресс-конференции в Глазго никогда не видевший тундру Джо Байден сообщил, что в России горит тундра. О том, что ещё горит в мире, где и почему горит, американскому президенту говорить было неинтересно.

«В Глазго идёт гонка амбиций. Где-то они оправданные, где-то — завышенные. Многие иностранные партнёры России признают, что берут на себя амбициозные климатические обязательства, не имея ни дорожной карты, ни научных данных и возлагая неоправданные надежды на появление новых технологий. Так действовать нельзя, ведь таким же образом был спровоцирован нынешний энергетический кризис», — заметил в интервью ТАСС спецпредставитель президента РФ по климату Руслан Эдельгериев, и с этим наблюдением трудно не согласиться.

В общем, говоря о завершившемся климатическом саммите, нельзя сказать, что это был разговор не в бровь, а в глаз.

Получилось не в бровь, а в Глазго. Ну пусть хоть так.

Сергей Строкань, RT