Европу трясет от русофобии

Русофобия есть форма проявления не только страха, но и утробной ненависти

От подозрительных взглядов таможенников на багажные этикетки, на которых значится аббревиатура SVO (Москва, Шереметьево), до доводов, что «русские опять не прислали нужные документы, чтобы в ЕС могли зарегистрировать вакцину Sputnik V», от обвинений в «шантаже газом» до прессинга журналистов RT в странах Евросоюза, от многомиллионных грантов, чтобы поддерживать тех, кто работает на развал нашего общества до угроз: Европу сотрясает русофобия, как пациента сотрясала бы болезнь, которую еще называют «пляска святого Витта» (медицинское название — хорея).

Хотя от любви до ненависти — а русофобия есть форма проявления не только страха, но и утробной ненависти — как мы знаем, всего один шаг, Европе, чтобы этот шаг сделать, потребовалось чуть больше двух десятилетий.

…А как она нас любила, помните? Как слала гуманитарную помощь (немножко из разряда — на тебе, боже, что мне негоже, но мы, в общем, и за это все перемороженное и ношеное были признательны и благодарны)?

Еще Европа нас просвещала, рассказывая, что на самом деле мы — люди жестокие, во всем виноватые, устроившие в стране ГУЛАГ, убивавшие всех и все подряд.

Все эти пассы сопровождались продвижением российского же искусства — фестивали, выставки, но отбиралось для показа только то, что утверждало исходный тезис: «русские — это дикари, цель которых уничтожить себя и других».

Заметим, что это происходило уже после того, как Запад сам себя объявил победителем в холодной войне.

И назвав себя же «сияющим градом на холме».

Какие-то мотыльки на это сияние и устремились.

Россия тем временем выползала — как могла — из того ада, который, скажем прямо, был не только результатом ошибок ее руководства, не только итогом истерик, возгоняемых в тогдашних «Огоньках» и «Московских новостях» (там любая публикация шла под девизом «Больше ада!»), но и целью, которую ставили те, кто абсолютно сознательно сеял в стране хаос.

Сеятели эти сидели в приятных офисах с ослепительными видами на европейские красоты и хотели одного — получить доступ, желательно по максимально низкой цене, к нашим ресурсам.

Российская либеральная в кавычках общественность, возвращаясь из своих вояжей из Мадрида или Флоренции, говоря о благополучии тамошней жизни, никогда — либо сознательно, либо по невежеству — не упоминала о бирочке с ценником, которая болталась на каждой улице и на каждом доме.

Благополучие Европы, в силу геологических резонов лишенной практически всех природных ресурсов, было основано на колониализме.

Малейшее политическое колебание, и этот богатый континент можно было поставить на колени примерно за неделю: вспомним хотя бы нефтяное эмбарго начала 70-х.

И хотя Евросоюз и даже те сателлиты, которые мечтали к нему присоседиться и в него кооптироваться на правах младших партнеров, в адрес России продолжали говорить ласковые слова (а мы этим словам доверяли), на деле все выглядело иначе.

И они знали, что на рубеже тысячелетия стартует схватка за природные ресурсы, и наиболее дальновидные российские политики это тоже понимали.

Другое дело, что они думали, что мы полученные средства от продажи сырья потратим на «жвачку и джинсы» (нам же объяснили в том же «Огоньке», что это «символы свободы и прогресса»), а мы их потратили на создание современной армии, на строительство дорог, на приведение в порядок городов, на разработку доктрины безопасности — словом, на все то, на что мы, по мнению европейских бюрократов и американских глобалистов, тратить права не имели.

А еще мы, пусть это было и непросто, взглянули в лицо европейской реальности — а в ее глазах была уже не ласка и показная нежность, а злоба. И зависть.

Коллективный Запад повел себя как тот человек, который, по замечанию Набокова, был уверен, что живет рядом с колбасником, а выяснилось, что этот колбасник — еще и гениальный поэт.

Коллективный Запад вот именно за это, за то, что Россия отказалась быть в роли «колбасника», ее и возненавидел.

Ненависть, казалось, чувство иррациональное, и от ненависти Европа должна, по идее, должна была себя излечить, однако эмоцио продолжает перевешивать рацио.

Сегодня Россию ненавидят за то, что она сумела себя сохранить, что она сумела себя — как нацию — защитить, ее ненавидят и за то, что в мире, для которого ключевым словом стала нестабильность, России удалось, пусть ошибаясь поначалу и ощупью, найти свой путь, что у нее получилось стать арбитром, помогающим найти выход из тяжелейших конфликтов и кризисов.

Россия сберегла собственную систему ценностей, оставаясь при этом абсолютно открытой миру и тем вызовам, которые несет новое время.

Когда нас списывали со счетов, думая, что мы — «региональная бензоколонка», мы усмехнулись и пошли работать дальше.

Как-никак мы-то знаем, что и кого защищаем и что и для кого это делаем.

Ну а что до русофобии, то, конечно, не слишком приятно наблюдать за «пляской святого Витта» тех, кого мы считали людьми воспитанными, образованными и здравомыслящими, но, как знает любой врач, любая истерика заканчивается тем быстрее, чем меньше на нее обращают внимания.

В конце концов, у каждого есть свое дело: мы нашу страну строим, а они ее ненавидят.

А то, кто в такой ситуации одерживает верх, знает всякий, знакомый с историей Европы, как давней, так и недавней.

Елена Караева, РИА