Демократия – это форма, а не содержание

Корабль «Демократия» оказался кораблем дураков

Почему при авторитарных и диктаторских режимах соседние народы живут мирно, а при распаде империй начинают резать друг друга? Может быть, достоинства свободы несколько преувеличены, или ее дефиниции сильно размыты? Чего мы вообще ждем от свободы и чем готовы за нее платить? Самоудовлетворение при помощи модных лозунгов – чистой воды интеллектуальный фетишизм: свободы и демократии чаще всего жаждут люди, которые превратили их в карго-культ.

Карго-культ – это когда туземцы видят, каких невероятных в их понимании успехов достигли белые люди, и пытаются косплеить незнакомую форму – в надежде вместе с ней мистическим образом получить и соответствующее содержание. Людям свойственно хотеть пробиться к кормушке, даже если ради этого ее нужно сменить. В шестидесятых моя мама была переводчицей на встрече Хрущева с какими-то африканскими революционерами. Войдя в Георгиевский зал, их вождь застыл, пораженный окружающим его великолепием, и наконец вымолвил: «Как живут! Десять революций не жалко!»

Нисколько не желая умалить роль высоких стремлений, не могу не заметить, что за собственные идеалы люди предпочитают платить чужими жизнями. Кажется, примерно в те времена и появился известный анекдот о том, как самолет, в котором летели советский, англичанин, француз и негр, начал терпеть крушение, и стюардесса объявила, что кем-то необходимо пожертвовать – иначе разобьются все. Первым, воскликнув: «Боже, храни королеву!», выпрыгнул англичанин, за ним с воплем «Vive la France!» последовал француз, третьим встал советский – и с криком «Да здравствует Африка!» выбросил негра.

Примерно таким же образом новая Россия после 1991 года продемонстрировала, как с криком «Да здравствует демократия!» выбрасывают демос. Может быть, демократические политики были плохими? Я бы этого не утверждал. Просто они имели дело с объективной реальностью. А вот прогрессивная интеллигенция, дорвавшаяся до кормушки, по-прежнему имела дело со своими иллюзиями. Меня периодически обвиняют то в цинизме, то в оправдании автократии, хотя в оправданиях она не нуждается, а цинизм – говорить то, во что ты не веришь, или оправдывать правила игры, которая тебя не устраивает.

Мне тут рассказали прекрасную историю об одном известном СМИ, которое как ласковый теленок кормится грантами и «свободного мира», и «кровавого режима», с представителями которого общался мой собеседник. И те объяснили ему просто: мы договорились о том, что они не будут заходить за красную линию. Очертили, так сказать, допустимые границы оппозиционности, и дали возможность бунтовать в маленьком аквариуме с хорошим кормом. Власть, на мой взгляд, поступает весьма мудро. А умеренно и аккуратно оппозиционное СМИ и судить не могу, и не ржать не могу. Тем более оно выполняет полезную социальную функцию. Невидимая рука административного рынка грамотно распределяет свои пряники.

Что у автократии, что у демократии – одни и те же проблемы, и начинаются они тогда, когда конкретное общественное устройство демонстрирует невозможность удерживать власть. В 1917 году сначала это случилось с царизмом, потом с Временным правительством. В 1991-м – с коммунистическим режимом, в 1993-м – с демократическим. Любая власть – это механизм консенсуса, когда верхи могут управлять, а низы хотят поддерживать это управление. Ельцин мог управлять, но для этого ему пришлось с помощью танков разогнать Верховный Совет. А когда на новых парламентских выборах победил Жириновский, цвет демократической интеллигенции с удивлением обнаружил, что Россия неожиданно одурела. С тех пор с выборами у нас все не так однозначно: для того, чтобы на них победили хорошие люди, манипулировать демократическими процедурами можно, а ради плохих – нельзя. Все как в лучших домах Бостона и Филадельфии.

В этом проблема не России, а демократии – как института, который должен создавать совершенные рамки для несовершенных людей. Люди вообще демонстрируют удивительную неспособность договариваться. Анекдоты про то, что два еврея – три мнения, или два украинца – это партизанский отряд, а трое – партизанский отряд с предателем, очень хорошо отражают проблемы демократической организации общества. Поэтому всякая демократия приспосабливает идеалы к реальности – корабль плывет не так, как его назвали, а так, как его заложили.

В этом и есть сущность карго-культа: какая разница, что вы не можете построить настоящий самолет, если вам достаточно косплеить летчиков и устанавливать благодаря этой сакральной игре реальную власть? Мы хотели демократии после советской власти, которая извращением идеи демократии и была. То есть хотели демократии «настоящей», а не потемкинской. Но корабль под названием «Демократия» оказался кораблем дураков. За что мы – вообще и после этого опыта в частности – любим демократию, и почему считаем, что она кому-то показана? Вроде бы очевидно: потому что нам нравится, когда наши голоса учитываются.

Но вот у нас прогрессивные 14% населения считают оставшиеся 86% тупыми рабами, в жизнь которых надо привнести свет свободы и демократии (может, цифры и неверны, но они меньшинству нравятся). Взять власть у большинства конституционным путем невозможно. Давайте допустим, что 14% совершили революцию. Какими методами им придется нести свет свободы и демократии, чтобы удержать власть? Впрочем, противоречия наших людей никогда не смущали. Они этого не понимают? Самые глупые, возможно, не понимают. Тех, кто поумнее, это не заботит. Не семи пядей готовы рассуждать об оправданных жертвах (разумеется, не своих). Вас еще удивляет моя охранительная риторика?

Давайте сначала определимся с тем, что такое свобода и демократия и для чего они нужны. Очевидно, для функционирования сильного государства, защищающего личные свободы. Но для защиты личных свобод каждого необходимо ограничение свобод всех. Националистов и мультикультуралистов, капиталистов и коммунистов, геев и гомофобов, либералов и консерваторов. Баланс сдержек и противовесов. Демократия – это форма, а не содержание, потому что содержание эта форма принимает всякий раз свое.

Все познается в сравнении: на фоне советского быта и советской лжи западные демократии действительно выглядели привлекательным царством свободы и упоительного потребления. Но сейчас-то мы понимаем, что даже советская пропаганда, бичующая пороки западного мира, была достаточно честна. Просто она была избирательна и видела недостатки, а не достоинства. Ровно тем же занималась западная пропаганда: у нас негров линчуют? А у вас диссидентов судят. Мы поддерживаем кровавые диктатуры? А у вас ста сортов колбасы и туалетной бумаги нет.

Сегодня кремлевская пропаганда действует куда более остроумно, демонстрируя, как «свободный мир» уничтожает собственные ценности. А наши идиоты продолжают в ответ смеяться, радостно повторяя: «а у вас негров линчуют». Видимо, не успели разместить в своей голове новый лозунг: «Black Lives Matter!». В принципе, честна любая пропаганда: просто ее суть – заходить с изнанки, а не фасада. Люди одинаковы везде. Везде одинаковы и власти, и карго-культура демократии.

Потому что в каждой стране – свои туземцы, которые пытаются адаптировать светлые идеалы к собственным мутным реалиям. Сирия или Туркменистан – почему-то не Норвегия или Эстония. Но почему считается, что превратить Сирию в Норвегию проще, чем Эстонию в Туркменистан? Человек по определению призван пользоваться свободами для созидания, а не разрушения? Или только в результате сформировавших его исторических условий? Когда мы говорим о том, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого, мы понимаем, что и эта граница нуждается в пограничниках, причем с обеих сторон.

В Америке придумали прекрасную формулу пропаганды собственных достижений: «Господь Бог создал людей, президент Линкольн дал им свободу, а полковник Кольт сделал их равными». Главная проблема демократии в том, что свобода, равенство и братство – это оксюморон. Идеалы свободы противоречат принципам равенства, а практики установления равенства – братству и свободам. Цивилизация – это смена форм принуждения в соответствии с объективными историческими условиями. Если у нас не хватает своего ума, возможно, ему на смену придет искусственный разум. Возможно, его нам и предложит очередное «умное голосование».

Алексей Алешковский, ВЗГЛЯД