Средняя Азия стремительно меняет мировой геополитический ландшафт

К чему приведет захват власти Талибами* в Афганистане?

По оценке многих экспертов, они могут угрожать национальной безопасности России.

Постановка проблемы.

В российском политическом дискурсе повышенный интерес к проблемам геополитического будущего государств Средней Азии объясняется фактором вывода войск США и их союзников из Афганистана. Когда глава Минобороны России Сергей Шойгу заявил, что движение «Талибан» (запрещено в России) взяло под контроль в Афганистане границы с Узбекистаном и Таджикистаном, появились самые невероятные возможные сценарии дальнейшего развития событий в регионе.

По оценке многих экспертов, они могут угрожать национальной безопасности России, правда, пока только на уровне региональной нестабильности. Опасность в том, что вывод иностранного военного контингента из Афганистана может привести к эффекту домино, причем не обязательно связанного со вторжением талибов (движение запрещено в России), а экспортом хаоса и нестабильности во всем регионе.

Такая ситуация была в 1990-е годы в соседних с Афганистаном странах, когда советские войска покинули эту страну. Напомним, что в 1992 году рухнул режим президента Афганистана Мохаммада Наджибуллы, потом началась гражданская война в Таджикистане, рухнула таджико-афганская граница, а дальше хаос стал расползаться по всему региону. Тем не менее, стоит отметить – после ухода советских войск Наджибулла еще три года держал всласть в стране. Сегодня – талибы взяли власть в стране еще до выхода американцев.

Ситуация усугубляется и рядом других важных обстоятельств. Дело в том, что процесс идентификации Средней Азии как евразийского геополитического центра далек от своего завершения. Вроде бы новые республики прошли через пароксизм отрицания своего советского прошлого, но все еще находятся в фазе своей национальной и государственной идентификации.

Поэтому стратегическая ситуация в регионе противоречива и сложна. Все ключевые страны региона вошли в полосу транзита власти. Основными характеристиками этого естественного процесса являются смена лидерства и попытки конституционных изменений, направленных на перераспределение властных полномочий в рамках сложившегося баланса сил в элитах.

Важным условием стабильности транзита служит высокая степень консолидации политической элиты, которая разбита на неформальные кланы, являющимися выразителем интересов различных слоев общества на государственном уровне. Более того, в странах региона задерживается формирование региональной самоидентификации, подразумевающей стремление государств региона связывать свои перспективы с перспективами развития всего региона.

До сих пор наблюдается фрагментация региона и постепенный отказ от выстраивания некой общности при отстаивании странами своих национальных интересов. Ситуация также характеризуется ростом угроз международного терроризма, сепаратизма и экстремизма, политической нестабильностью внутри отдельных государств, разнонаправленными и не устойчивыми векторами их внешних политики.

Правда, есть тенденция перехода в вопросах обеспечения национальной безопасности на уровень многосторонних структур, таких как Региональная антитеррористическая структура Шанхайской организации сотрудничества (РАТС ШОС), хотя отдельные государства все же склонны занимать двойственную позицию. Плюс к этому то, что Средняя Азия стала одним из важных объектов мировой политики – Китая, России, Турции, США, стран ЕС, Индии и Пакистана.

Огромную роль в усилении новых угроз играет соседство Афганистана – классического «несостоявшегося государства» конца XX – начала XXI вв.

Обозначенные тенденции говорят о том, что в определенной временной перспективе возможна геополитическая трансформация государств региона при наличии сложной и противоречивой этнической и субэтнической структуры, которую вряд ли удастся преодолеть даже в течение десятилетий. Можно сослаться на сопоставимый опыт Африки, где схожие проблемы искусственно проведенных границ и связанного с этим напряжения внутри государств зачастую имеют тенденцию к обострению, а не к разрешению. Так, на основе старых племенных делений здесь недавно образовалось новое государство под названием «Южный Судан».

Поэтому развитие событий в Средней Азии на десятки лет вперед будет характеризоваться взаимодействием двух динамических внутренних факторов – борьбы за новую национальную идентичность, с одной стороны, и внутренней противоречивости за счет субэтнических и субрегиональных структур, с другой. Все создает реальные предпосылки для тех сил, которые намерены в новых условиях продолжать «Большую игру» за региональное влияние. Она только начинается и ход дальнейших событий пока можно только предполагать.

Оценка ситуации.

Среднеазиатский азиатский регион – это во многих отношениях очень сложное пространство. Факторы неопределенности будущего Средней Азии связаны в первую очередь с ее геополитическим расположением. В этой связи под влиянием многих развивающихся процессов обстановка в странах Средней Азии в третьем десятилетии ХХI века будет кардинально отличаться от состояния государств региона в начале независимости — 1990-х годов, первых десятилетий нового тысячелетия.

Прогнозы американских специалистов говорят о том, что нынешний мир формата Pax Americana окончательно придет к упаду к концу 20-х годов. Эта новая международная конъюнктура прямо отразится и на ситуации в Средней Азии, где с самого начала суверенного развития с 1990-х годов США играли определенную роль в развитии стран региона, реализации различных общерегиональных проектов (Большая Центральная Азия, Новый Шелковый путь, Северная распределительная сеть) и формировании диалоговых механизмов (например, С5+1).

Это был определенный опыт для развития региональной идентичности и диалога. Но сегодня Средняя Азия движется в новом направлении. Ситуация интригует тем, что тем, что на внутренние региональные перемены наслаиваются на переломные процессы на глобальном внешнем контуре.

Сейчас мировая система находится в состоянии транзита, когда и задача состоит в том, чтобы понять, что может представлять собой среднеазиатский регион в ближайшее десятилетие, и как он будет развиваться в условиях новой глобальной реальности (сжатия американской империи).

Сценарии.

В предлагаемом материале для анализа ситуации мы используем метод сценарного моделирования, основанный на изучении реальных тенденций с сюжетными линиями, что позволяет выявлять различные возможные варианты будущего Средней Азии и определить возможности, угрозы и вызовы, определить ориентиры при оценке текущей стратегии или разработке новой политики действий.

Первый сценарий. «Халифат». Он связан с ростом исламского экстремизма при огромных социально-экономических, демографических проблемах в регионе, что в сочетании с межклановыми конфликтами в политике может привести к его реализации, вероятнее всего не во всей Центральной Азии, а в некоторых ее частях, особенно в Ферганской долине. В наиболее экстремальном случае в этом регионе, особенно в его южной части, события могут начать развиваться по долгосрочному сценарию, по которому уже прошел Афганистан.

Не исключено, что отдельные республики региона станут более активно пересматривать концептуальные основы своего будущего развития, все больше связанные с построением исламского государства. В частности, не исключается возможность превращения одного из слабых представителей региона – Таджикистана в исламское государство, в котором глава государства является одновременно и политическим, и религиозным лидером. Политические последствия при этом неизбежны.

Специалисты прогнозируют: «Учитывая потенциальный экономический и иной вес мусульманских стран, ряд экспертов Таджикистана однозначно полагают, что сближение с братьями по вере не останется для их страны незамеченным. Первое, что можно ожидать, духовно-политическое сближение с исламскими странами и отдаление от России.

С одной стороны, ислам без радикальной составляющей содержит позитивный потенциал. Религиозный ресурс способствует консолидации в определении идентичности, и, следовательно, ведет к стабильному развитию общества. С другой, идея, преследующая цель создания крупных исламских халифатов в различных регионах Восточной Евразии, эксплуатируется различными террористическими организациями.

Помимо этого идея мусульманской империи живет и возрождается в политической культуре и сознании религиозных лидеров Ирана, который противостоит неоимперским амбициям Турции. Вслед за ними геополитические устремления пробуждаются у Ирака, Сирии, Ливана и Израиля, которые вместе с Туркменистаном, Узбекистаном, Таджикистаном, Афганистаном, Турцией входили в состав единого персидского государства Ахеменидов.

Турецкие неонационалисты видят новое предназначение тюркских народов во главе с Турцией, с тем, чтобы доминировать в бассейне Каспийского моря и во всей Средней Азии, которую не удалось подчинить Оттоманской империи в XVI веке. При подобной постановке проблем регионализации мусульманские лидеры превращаются в механизм глобальной стратегии иностранных держав, стремящихся поставить под контроль перспективные районы добычи сырьевых ресурсов в регионе.

Второй сценарий. «Синоцентричный мир». При определенных условиях и обстоятельствах контроль над Средней Азией переходит в руки Китая. Этот процесс будет развиваться поэтапно: сначала с помощью экономических инструментов и ненавязчивого политического влияния, затем к ним прибавится «мягкая сила» в виде распространения языка и культуры среди элитных слоев общества.

Предполагается, что Китай сможет найти общий язык как с секулярными элитами региона, а с помощью своего союзника Пакистана и исламистами направить их силу и энергию против западного влияния. В итоге образуется «расширенный Китай».

В связи с этим стоит напомнить, что границы Танской империи Китая проходили значительно западнее современных, а знаменитый китайский поэт Ли Бо родился на территории нынешней Киргизии, бывшей тогда китайской провинцией. Кроме того, существующие сейчас границы государств Центральной Азии с Китаем уже отличаются от советских, так как процесс делимитации границ в рамках «Шанхайского процесса» сопровождался их сдвигом в пользу Китая.

Третий сценарий. «Воссоздание СССР». Еще десять–двадцать лет назад такой исход «новой Большой игры» многим казался маловероятным. Но возможность воссоздания СССР не является нулевой, если, конечно, России удастся быстро сформировать эффективную и притягательную для соседей модель социально-экономического развития, то возможной становится реинтеграция постсоветского пространства. Некоторые эксперты утверждают, что это единственный способ не допустить взрыва Средней Азии.

Четвертый сценарий. «Среднеазиатская интеграция» (маловероятный). Он активно обсуждался в 1990-е годы и основывался на идее и попытках провести среднеазиатскую интеграцию по образцу европейской. К настоящему времени почти все попытки государств Средней Азии наладить эффективное внутрирегиональное сотрудничество (например, через такие региональные структуры, как Центральноазиатское экономическое сообщество и Организацию Центральноазиатского сотрудничества) не привели к положительным результатам.

Некоторые из проблем в отношениях между этими государствами остаются трудноразрешимыми в перспективе ближайших десятилетий. Вызванное объективными причинами напряжение в отношениях, например, между Узбекистаном и Таджикистаном будет сохраняться.

Как известно, границы существующих государств и их идентичность были во многом искусственно сформированы большевиками в ходе национально-территориального размежевания 1920–1930-х годов. При этом игнорировались жузово-племенные (у казахов, туркмен), региональные (у киргизов, узбеков, таджиков) и надплеменные («сарты», «тюрки», «мусульмане») определения, старые политико-административные (Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства) и лингвистические (таджикоязычные узбеки Самарканда и узбекоязычные жители Таджикистана) границы, а также естественные границы оазисов (Ферганская долина, бывшая частью Кокандского ханства, долина нижней Амударьи, входившая в Хивинское ханство, и т.д.).

Все это вызвало к жизни серьезные кланово-племенные и кланово-региональные разногласия в новых независимых государствах. Нет никаких оснований считать, что их удастся окончательно преодолеть даже в течение десятилетий. Кстати, к этому проекту примыкает и американская идея создать «Большую Центральную Азия» с включением в нее Афганистана и даже Пакистана с Ираном. Но все это до сих пор остается только на бумаге.

Пятый сценарий. «Хаос». Идеи консолидирования разных народов на исторической почве националистических тенденций — один из деструктивных факторов, способных не просто привести к изменению границ между отдельными странами Средней Азии и даже соседнего Китая.

Геополитические подвижки могут начаться с китайского Синьцзяна, поскольку Китаем не решена проблема уйгурского сепаратизма как проблема «разделенных народов», имеющих корни в Средней Азии. При этом важен и исламский фактор, который с уйгурским сепаратизмом может сыграть роль катализатора буддийских проблем китайского Тибета. Шлейф нестабильности затронет другие страны.

Специалисты констатируют: «У Китая есть так называемый Синьцзян-Уйгурский автономный район (Восточный Туркестан). Он граничит с афганским Бадахшаном, Ваханским коридором, Киргизией и Таджикистаном по району Мургаба. Основное население — уйгуры, народность тюркского происхождения, близкая к узбекам. На территории этого автономного района действуют экстремистские группировки радикального толка, которые тесно сотрудничают с рядом экстремистских организаций Средней Азии, Афганистана и Пакистана, с «Исламской партией Туркестана».

Шестой сценарий. «Большой Узбекистан» (подвариант — «Большой Таджикистан»). Неожиданной реальностью могут стать попытки реализовать проекты «Большой Таджикистан» или «Большой Узбекистан» с охватом части территории современного Афганистана. «Узбекский проект» был реализован в 1920-е годы как усеченный вариант «туркестанского проекта». Современный узбекский национализм до сих пор несет на себе отпечаток идей пантюркизма. Это выразилось в 1990-е годы в стремлении узбекских властей копировать турецкую модель политического устройства и развития, которая подразумевает сугубо светский характер государства, ориентацию на просвещенный авторитаризм, модернизационную риторику.

Причем Узбекистан («Малый Туркестан») попытался стать не просто частью «тюркского мира» (символом чего стал от кириллицы к латинице), но и одним из центров этого мира. Правда, со временем отношения с Турцией охладели, а «общий дом Туркестан», подразумевающий региональную узбекскую гегемонию, у соседей восторга не вызвал. Тем не менее, элементы и стратегии, из которых складывался когда-то проект «Большого Туркестана», продолжают доминировать в национальной идеологии современного Узбекистана.

Что касается таджикского национализма, то он является зеркальным отражением узбекского национализма. Не находя в современности желаемого «Большого Таджикистана» таджикский национализм ищет его прошлом и размышляет над вопросом, почему нынешний Таджикистан не соответствует национальному идеалу.

Идея «Большого Таджикистана была сформулирована в виде концепции «Исторического Таджикистана», которую одним из первых обосновал таджикский историк Н. Негматов. Согласно его определению, «исторический Таджикистан занимал западные подножия высочайших хребтов «Высокой Азии» – горного узла Гималаев и Тибета, полностью Тяньшань, Памиро-Алай, Гиндукуш, Иранское нагорье, Аму-Сырдарьинский и Мургабо-Герирудский бассейны…», то есть всю территорию Узбекистана и Таджикистана, значительную часть территорий Кыргызстана и Туркменистана, часть территории Казахстана, Китая, Афганистана и Ирана.

На центральной площади таджикской столицы Душанбе, на месте, где когда-то стоял памятник Ленину, был сооружен комплекс, посвященный памяти Исмаила Самани, основателя государства Саманидов в IX вв., когда территория «Исторического Таджикистана» приобрела государственные границы. Причем стратегия по отношению к «диаспорам» состоит в том, чтобы «напомнить таджикам», которые записаны узбеками, что они являются на самом деле таджиками.

Отметим и то, что таджикский национализм, внутри которого в 1920-е годы было заложено стремление вырваться за рамки «Восточной Бухары» и создать «Большой Таджикистан», по-прежнему остается языковым и культурным национализмом, для которого то небольшое государство, которое сегодня называется Таджикистаном, не является главной ценностью. Возможно, именно это в итоге привело к гражданской войне 1992-1997 годы, которую эксперты назвали «кризисом таджикской идентичности».

Факт остается фактом: внутренне сложный и иерархичный узбекский национализм оказался устойчивее к потрясениям, нежели более культурно гомогенный, но менее гражданский таджикский национализм. Не вызывает сомнений тот факт, что национализм и националистический образ мысли является сегодня мощной силой в среднеазиатском обществе, силой, которая способна и удержать новые государства от дезинтеграции, и ввергнуть их в пучину конфликтов.

В Узбекистане национальным героем и символом национальной государственности стала фигура Амира Тимура, а в Таджикистане – Исмаил Самани, то есть эти два государственных деятеля стали олицетворять стремления молодых государств.

Выводы.

В целом приведенные сценарии, учитывая важность региона Средней Азии для России, должны восприниматься как определенный повод для беспокойства. Идущие сегодня трансформации демонстрируют, что мир будущего будет кардинально другим. Приведенные сценарные прогнозы отражают меняющуюся в регионе ситуацию. При этом роль России, безусловно, в силу целого ряда факторов останется важной и высокой.

Но если первую четверть века суверенной истории Средняя Азия развивалась в фарватере постсоветской инерции, то, по всей вероятности, нарождающиеся в настоящее время глобальные мегатренды и новое, последовательно набирающее силу поколение обусловят для нашего региона начало совершенно нового исторического этапа.

Дело в том, что вплоть до 2020-х годов у России не было внятной стратегии по Средней Азии. Ее действия носили подчас хаотичный и нескоординированный характер. В целом она пыталась сохранить влияние в Средней Азии, предоставляя ей кредиты или усиливая там свое военное присутствие.

Россия продолжала оставаться гарантом безопасности Казахстана, Киргизии и Таджикистана в рамках Организации договора о коллективной безопасности и создавала в регионе военные базы и другие объекты. Но ход событий и формирующаяся в регионе новая геополитика вынуждают Кремль осознавать необходимость более продуманной и сбалансированной политики в отношении Средней Азии и пытаться определить свою «стратегическую глубину».

Фактом является то, что Россия больше не может надеяться занять доминирующее положение в регионе, во всяком случае не за ту цену, которую она готова заплатить. Ей необходимо с минимальными усилиями повысить свое значение в регионе не только через размещение в Средней Азии своих вооруженных сил, предпочитая создавать там основу для такого распределения нагрузок и сотрудничества, при котором каждая из стран будет чувствовать себя важным и полноценным участником.

При этом России важно продумать и осознать возможность или невозможность более активного вовлечения в афганские события или сосредоточиться на создании «внутреннего» южного пояса, чтобы максимально расширить зону своего влияния к югу, создав как можно более широкую «пограничную зону». Тут также возможны различные варианты будущих действий и политики в направлении создания нового пояса безопасности России, так как среднеазиатские республики для нее перестают быть просто буферной зоной.

Так сбывается прогноз еще 2016 года известного американского исследователя Фрэнсиса Фукуямы о том, «скоро Средняя Азия перестанет быть периферией глобальной экономики, превратившись в её центр». В Средней Азии с ее и без того сложным географическим и политическим окружением, в самых разных конфигурациях сходятся интересы глобальных игроков.

С одной стороны, это открывает многовариантность и широкий спектр возможностей для сотрудничества и политического баланса, а с другой – специфический набор игроков в Центральной Азии делает этот баланс чрезвычайно сложным и труднопредсказуемым. Ближайшие 10 лет для региона станут критическими.

Организация запрещена в РФ

РУССТРАТ