Где проходит та граница, которая определяет русскость или нерусскость конкретного человека?

Министр Лавров поговорил с коллегами из Германии и Франции по телефону. Телефонный разговор, судя по отчёту, получился задушевным

Глава российского МИД дежурно подчеркнул, что пора бы озаботиться поиском решений наболевших проблем. Но одно высказывание министра произвело на меня двойственное впечатление. Это призыв не допустить нарушений прав русскоязычного населения на Украине. И оказать поддержку национальным меньшинствам. И тут я поймал себя на мысли, что слышал это уже раньше. Точнее, слышу это всегда.

И здесь я имею в виду далеко не только однотипные дипломатические формулы. Я о том, где пролегает водораздел между русским и русскоязычным. Вот, например, Александр Васильевич Суворов – он русский или русскоязычный полководец? Кстати, а как мы определим национальность Ивана Фёдоровича Крузенштерна, последовательно считавшего себя русским человеком? Русский может называться русским только когда у него появляется паспорт гражданина России? Или когда он сдаёт экзамены по русскому языку для получения вида на жительство? Где проходит та граница, которая определяет русскость или нерусскость конкретного человека?

Много вопросов – а ответы произнести на них стесняются. После распада Советского Союза русским, оставшимся за пределами РСФСР, всю жизнь приходится доказывать, что они русские. Доказывать документами, справками, циркулярами. В СССР всё было понятнее. А потом появились порубежные столбы и часовые на вышках. Дальше – ни-ни, стой, стрелять будем. Здесь ты русский, там уже полурусский, а потом и вовсе недорусский. Самые правильные вопросы обычно задают иностранцы – а чем, собственно, отличается русский от белоруса и украинца? Не один ли это народ. И такой простодушно-детский вопрос ставит русского человека в тупик. И некоторым слышать такой вопрос бывает стыдно и больно. По понятным историческим причинам.

Расщепление русского народа – это своеобразная расплата за чужое предательство. Притом не за одно, а за несколько предательств подряд. Ведь у русскоязычного ничего нет, кроме языка, к которому он может относиться по-разному. Как к инструменту общения, например. Иными словами, если зулус выучит русский язык, то он вполне может именоваться русскоязычным. Или латыш, поднатасканный в советской школе и, как следствие, великолепно говорящий по-русски – классический пример русскоязычного. Но ведь национальной идентичности и культурного канона за фиговым листочком русскоязычного нет и не может быть. И обозначение это на поверку оказывается дефективным. А уж если человек сам добровольно начинает именовать себя русскоязычным, значит, он отказывается от всего, что предполагает понятие «русский». И становится ручейком, который отказывается впадать в мировой океан и неизбежно пересыхает, превращаясь в пыльную канаву.

Поэтому распад Советского Союза убил не только единую страну. Он убил и понятие русского, за которое долго и много придётся бороться тем, кто по трагикомическому стечению обстоятельств оказался за административными границами России. Можно сколько угодно говорить о том, что Россия нигде не заканчивается, но проверить этот тезис на практике в нынешней геосоциополитической плоскости вовсе не так просто. Трагикомизм в том, что человек, например, живущий в Зилупе и являющийся потомком древнего старообрядческого рода, не считается русским исходя из нюансов российского законодательства.
Так же по законам российской метрополии не может считаться русским сын советских инженеров, живущий в Риге и родившийся не в тот день календаря, когда Советский Союз ещё дышал на ладан, но мужественно пытался продлить своё обречённое существование, но в тот день, когда он окончился де-юре. За звание русского придётся побороться и молодому человеку, правнуку красноармейца, павшего под Москвой в период наиболее тяжёлых, затяжных боёв за советское отечество, который тоже не будет считаться носителем русского языка, пусть даже он закончил русскую школу и русский частный вуз в Прибалтике. И таких примеров – десятки, сотни тысяч по всему постсоветскому пространству.

А теперь этот отвратительный новояз применяется и к украинской проблематике. И если русских Прибалтики уже давно обрусскоязычили, то применять к Украине такую терминологию – это уже вторгаться в вотчину Гоголя или Салтыкова-Щедрина. Если человек по примеру профессора Курицького научился вместо «кот» говорить «кит», это не значит, что он по духу перестаёт быть русским, пусть даже он по слабости ума решил поиздеваться над собой, искажая живое естество своего языка, доставшегося ему в чистом виде от великих предков. Но уж если в копилке расхожих терминов российского министра по отношению к русским людям Украины фигурирует сочетание «национальные меньшинства», то я очень сильно удивлюсь. Но, увы, выбора в интерпретации Сергей Викторович не оставляет. Ведь не венгров Закарпатья он намерен защищать в телефонном разговоре с западными партнёрами. У венгров есть свой министр, ведомство которого, кстати, вполне успешно выступает в защиту национально-языковых прав венгерского населения Украины. И у поляков есть свой министр, который заготовил для Киева свою пару ежовых рукавиц.

Разве могло в страшном сне присниться, например, Тарасу Бульбе, что его далёких потомков будут называть русскоязычным национальным меньшинством. А кто тогда на Украине национальное большинство? Те, кто говорит на полтавском диалекте? Или те, кто предпочитает изъясняться на галичанском?

Впрочем, я великодушно даю шанс Лаврову, предполагая, что он имел в виду русинов – кстати, первых в истории цивилизованной Европы жертв концлагерной системы. Ведь Талергоф и Терезин, учинённые австро-венгерской администрацией, никто не отменял.

Действительно, почему бы не вступиться и за права липованской общины, проживающей в устье Дуная, где когда-то путешествовал молодой и окрылённый свободой Александр Сергеевич Пушкин? Конечно, горько признавать, что поезд русинов давно ушёл, равно как и поезд сорбов – славянских народов, согнанных с традиционных мест проживания, многократно разграбленных, преданных, проданных, лишённых родного языка и материнской культуры и загнанных в декоративные анклавы, откуда уже нет пути назад. И судьба этих народов – тоже расплата за череду чужих предательств.

Можно до конца быть честным перед самим собой и признать – если бы не глупая политика советской коренизации, то никакой Украины сегодня могло и не быть. А логика современных российских чиновников, которые слишком вольно обращаются с терминологией, пугает своей тупиковостью. Идти на поводу у достижений Майдана – сомнительная честь. Не страшно, что придётся потом в разговоре с очередными перчаточными министрами иностранных дел Германии и Франции выступать в защиту русскоязычного населения Белоруссии? Или – упаси Господь – русскоязычного национального меньшинства России. Правда, при этом гипотетическом сценарии министерства иностранных дел для России вовсе не предусмотрено.

Александр Филей, Латвия

Обязательно подписывайтесь на наши каналы, чтобы всегда быть в курсе самых интересных новостей News-Front|Яндекс Дзен, а также Телеграм-канал FRONTовые заметки