Смена власти в любой стране — это завершение предыдущего и начало нового этапа развития. Япония — не исключение, особенно в ситуации, когда власть поменялась внезапно и досрочно. Известно, что прежний премьер-министр Синдзо Абэ мечтал о том, чтобы возглавить проведение в Токио Олимпийских игр, перенесенных с 2020-го на 2021 год из-за эпидемии коронавируса, после которых, видимо, и намеревался покинуть свой пост. Можно упомянуть и другие «неоконченные» дела, например перенесенный по той же причине на неопределенный срок весной этого года государственный визит в Японию председателя КНР Си Цзиньпина. Поэтому не исключено, что под официальной версией об ухудшении состояния здоровья С. Абэ скрываются более глубокие причины, связанные с новыми задачами, возникшими перед страной и перезагрузкой ее внутренней и внешней политики.
С учетом тесной военно-политической зависимости Японии от США, определяемой ее статусом сателлита Вашингтона, его «непотопляемого авианосца» в АТР, особое внимание обращает то, что новый премьер-министр Есихидэ Суга сменил своего предшественника не после, а до президентских выборов 3 ноября в США. Это вносит в них дополнительную интригу. Ведь если иметь в виду взаимозависимость политических процессов и наличие у США рычагов внешнего контроля над ситуацией в вассальных государствах, в число которых Япония, без сомнения, входит, наряду с членами НАТО, то получается одно из двух. Или исход американских выборов предрешен, и события в Японии развиваются в русле логики заданного «вектора», или обстановка в США полностью непредсказуема, и правы те эксперты, которые предрекают стране тяжелые потрясения, к которым элиты стран-союзниц готовятся заранее. Всё это очень хорошо понимается в других странах, в том числе в Китае.
На днях состоялся первый телефонный разговор Си Цзиньпина с новым японским лидером Е. Сугой. Предположений за рамками официальной версии высказывается много, но они остаются предположениями. И поскольку нам особенно важны подходы Пекина как главного в современном мире внешнего стратегического партнера России (республики, входящие в ОДКБ, не в счет, для России это, если называть вещи своими именами, внутренний фактор), внимательно сосредоточимся на том, о чём говорил Си Цзиньпин. И о чём он умолчал, но что при этом было поднято японской стороной.
Констатируя значимость и естественную близость друг другу Китая и Японии как соседей, крупных держав и наиболее развитых экономик Азии, обладающих широким спектром региональных и глобальных связей, китайский лидер подчеркнул позитивный характер динамики, достигнутой в двусторонних отношениях. Понятно, что это прямой намек новому премьеру Японии на необходимость преемственности с политикой предшественника, сделавшего немало для разблокирования китайско-японских связей и решения существующих между странами споров уже в свой первый приход во власть, в 2006—2007 годах. За этим последовал экскурс в более давнюю историю: Си Цзиньпин напомнил собеседнику о «принципах и духе» четырех базовых двусторонних документов, которые и сформировали современные отношения.
Отступая от непосредственного содержания разговора, напомним, о каких документах идет речь: Китайско-японское совместное заявление (1972 г.); Китайско-японский договор о мире и дружбе (1978 г.); Совместная декларация (1998 г.); Совместное заявление по всестороннему развитию стратегических взаимовыгодных отношений (2008 г.). Продолжая это небольшое отступление, отметим, какие исторические вехи отражены этими датами. 1972 год — это визит в Пекин президента США Ричарда Никсона, которому предшествовало восстановление КНР в правах постоянного члена Совета Безопасности ООН, ранее принадлежавших тайваньскому режиму. Далее: 1978 год — активная фаза диалога Дэн Сяопина с президентом США Джеймсом Картером. Как помним, он завершился установлением через год дипломатических отношений Пекина и Вашингтона, а также провозглашением в Китае на базе договоренностей с США «курса реформ и открытости». Почему «на базе»? Потому что данная политика неразрывно связывается с доступом на контролируемые США и их сателлитами внешние рынки и обретением статуса «всемирной фабрики», что было исключено без благосклонности Вашингтона. А 1998 год — следующий после воссоединения Китая с Гонконгом (ныне Сянган) и за год до воссоединения с Макао (Аомэнь). По сути, это рубеж формирования руководящего принципа «одна страна — две системы» на 50 лет вперед, что стало условием соответствующих соглашений КНР с Великобританией и Португалией. Наконец, 2008 год — это успешное проведение пекинской летней Олимпиады, которое значительно укрепило международный статус и авторитет КНР.
По сути, каждый из четырех документов, о которых Си Цзиньпин напомнил Е. Суге, — это рубеж укрепления позиций КНР в мире, и глубоко символично, в том числе для современности, что Япония на каждом таком повороте всякий раз безоговорочно следовала в фарватере этих тенденций. И повторяла маневры в отношениях с Китаем Вашингтона, а затем Лондона. Сегодня, когда США, а за ними уже и Великобритания берут курс на критику и конфронтацию с КНР, китайская сторона предостерегает Японию от нарушения «духа» предыдущих договоренностей двух сторон, ставя в зависимость от их судьбы текущее развитие отношений. И совсем не случайно Си Цзиньпин связал «четыре документа» с укреплением взаимного политического доверия, необходимого в условиях нынешней, «новой эпохи». Причем, «новая эпоха» здесь — не абстракция, а важнейшая идеологема, внедренная в руководящие документы КПК с целью обозначить особенности, цели и задачи правления нынешнего, пятого поколения руководителей КНР. Не правы те, кто усматривают связь «новой эпохи» с нынешней эпидемией; коронавирус и всё, что вокруг него вертится в мировой политике, в китайском прочтении — лишь частный случай «новой эпохи». Полноценное же ее толкование оперирует тематикой «двух столетий» — соответствующих юбилеев КПК и КНР, наступающих соответственно в 2021-м и 2049 годах. Первый из этих рубежей — строительство в Китае общества «среднего достатка», и именно в рамках этой кампании в стране осуществляется масштабная борьба с бедностью; второй связан с превращением КНР в мощную социалистическую, по сути, сверхдержаву.
В выстраивании этой идеологической цепочки задач — это следует отметить особо — просматривается проектное соединение, точнее, наложение «китаизированного марксизма» — «социализма с китайской спецификой» — на традиционные, исторически обусловленные конфуцианские установки, в частности концепцию «трех эпох» Кан Ювэя, крупного конфуцианского мыслителя конца XIX — начала XX веков. Китайские руководители именно потому не устают подчеркивать органичность для страны социализма с китайской спецификой, что они смогли успешно адаптировать его постулаты к конфуцианскому учению. И добились этого именно благодаря «национализации» марксизма.
Если же говорить о вирусе, то данная тематика в переговорах китайского и японского лидеров заняла важное место, но исключительно в прикладном значении — как аргумента в пользу объединения усилий. Увязав современность с борьбой как с эпидемией, так и с протекционизмом и односторонними подходами, за которыми вполне прозрачно угадывается критика США, Си Цзиньпин указал собеседнику на политический выбор, перед которым стоит Япония, дав прозрачный намек на пути его осуществления. По сути, это предостережение Токио от слепого копирования нынешнего американского отношения к Китаю. И именно в этом контексте, надо полагать, в аргументации Си Цзиньпина прозвучала единственная за весь разговор «проблемная» апелляция к «урегулированию исторических и других чувствительных вопросов». И если то, что касается истории, в комментариях не нуждается, то под «другими вопросами» со всей очевидностью скрывается сохраняющий актуальность территориальный спор Пекина и Токио вокруг архипелага Сенкаку (китайское название — Дяоюйдао), расположенного в Восточно-Китайском море.
Выстроив эту логику, Си Цзиньпин заговорил о «серьезной ответственности» двух стран за мирное региональное и глобальное развитие, еще раз намекнув, что следование в фарватере США ни к чему хорошему в сложившейся ситуации не приведет. Приоритеты этой ответственности китайским лидером были расставлены в следующем порядке: международный порядок и система с центром в ООН; координация и кооперация в рамках многосторонних международных структур и региональных механизмов сотрудничества; совместное противодействие глобальным вызовам; помощь в процветании Азии.
Забегая вперед, отметим, что эту тематику выделил и Е. Суга; однако он ее с виду конкретизировал, а на самом деле предельно заузил, ограничившись вопросами подписания до конца текущего года соглашения по Всеобъемлющему региональному экономическому партнерству (ВРЭП). А также ускорения переговоров по зоне свободной торговли между Китаем, Японией и Южной Кореей. Почему не уточнил тематику ВРЭП Си Цзиньпин, хотя этот проект напрямую затрагивает интересы Китая, ибо в него в полном составе включена «десятка» стран-участниц объединения АСЕАН, с которым Китай выходит на важные договоренности по Кодексу поведения в Южно-Китайском море? Скорее всего, ввиду расширительного толкования международных и региональных институтов и механизмов. Японию, не владеющую подлинным суверенитетом, занимают конкретные экономические вещи, о которых и говорил Е. Суга; Китай как полноценную суверенную страну, помимо инструментов взаимодействия, которыми являются конкретные институты и форматы, не может не интересовать идеология партнерства, на каких принципах оно выстраивается в региональном и глобальном аспектах. Пекин явно готов использовать весь комплекс влияния. И не случайно китайские лидеры регулярно упоминают об «экономической глобализации» в контексте именно глобального порядка. Не скрывая, что ей препятствует протекционизм Трампа. Япония же в этом раскладе играет ограниченную роль «пристяжного» США.
По-видимому, новый японский премьер либо не может, по крайней мере пока, обсуждать концептуальные вопросы, и потому, соблюдая осторожность, ограничивает себя частностями. Либо «прощупывает» позицию Китая, избегая каких-либо, даже риторических, намеков на обязательства. Неизвестно ведь, как «оно» повернется, да и торопиться раньше завершения американской выборной эпопеи ему, по-видимому, никакого резона нет.
Почему автор так считает? Во-первых, стороны, опять-таки, если судить по официальным сводкам, исключающим неоправданные домыслы, вообще не затронули ряд тем, которые составляют важную часть современной актуальной двусторонней и международной повестки. Например, перспективы и сроки упомянутого отложенного государственного визита в Токио Си Цзиньпина. Никаких «утечек» на этот счет также не отмечено. Во-вторых, ни Е. Суга, что понятно, ни Си Цзиньпин, что наводит на определенные размышления, ни в коей мере не затронули вопросы «свободы морской торговли», тесно связанные с китайским проектом «Пояса и пути». О торговле речь вообще шла лишь применительно к развитию двусторонних контактов, связей и обменов. С одной стороны, понятно, что этот круг проблем Пекину необходимо обсуждать не с Токио, а с Вашингтоном, который по-прежнему в значительной мере контролирует морской торговый транзит с помощью своих ВМС. В том числе на переходах из Индийского океана в Тихий, по которым идет значительная часть как китайского, так и японского импорта, в первую очередь нефтяного. С другой стороны, совместные декларации на эту тему, которые становятся неотъемлемой частью любых встреч китайских представителей с иностранными делегациями — двухсторонних и многосторонних, оказывают воздействие на международную информационную среду, затрудняя Вашингтону реализацию его протекционистских планов и мер. В-третьих, ни в какой мере не обсуждалась ситуация вокруг Корейского полуострова, что вызывает вопросы уже к японской стороне. Тем более что Е. Суга буквально днем ранее живо обменивался мнениями на эту тему в таком же телефонном разговоре с южнокорейским президентом Мун Чжэ Ином. С одной стороны, опять же, понятно, что Сеул, в отличие от Токио, данная тематика затрагивает ввиду непосредственной вовлеченности в противостояние Юга с Севером. С другой стороны, «секретом Полишинеля» в мировой политике является то обстоятельство, что это противостояние является проекцией другого, имеющего не только региональное, но и глобальное измерение — Вашингтона с Пекином и Москвой. Как с авторами первоначальной и последующей, скорректированной, «дорожной карт» политического урегулирования на полуострове. Это в очередной раз не может не наводить на мысль, что на обсуждение с Пекином данного круга вопросов у японской стороны попросту нет американского мандата. Впрочем, никто не может утверждать, что «проблемная» тематика не была выведена за скобки информационных сообщений и не вошла в ту их часть, которую СМИ представили формулировкой «обсуждения сторонами ряда вопросов, представляющих взаимный интерес». Поэтому в «сухом остатке» первых китайско-японских переговоров на высшем уровне в новом составе прежде всего следует отметить продемонстрированное сторонами различие кругозоров. Если китайский лидер встраивал двустороннюю проблематику в глобальный контекст, то японский — в региональный. Почему так происходило, мы уже обсудили. Как максимум, Токио лишен права говорить на эти темы с Пекином, а как максимум — не торопится этого делать, ожидая итогов выборов в США. И это обстоятельство видится главным итогом той четверти века, которая минула с выхода известного опуса Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска», в котором записной идеолог американской гегемонии отводил Японии роль глобальной державы, а Китаю — региональной. Время, как говорится, всё расставило по своим местам.
Павленко Владимир