В эти дни 65 лет назад правительства СССР и ФРГ решали последние технические вопросы, связанные с установлением дипломатических отношений между двумя странами. 13 сентября 1955 г. были подписаны соответствующие письма, а 23–24 сентября решение утверждено парламентами. Годовщина не самая круглая, но вспомнить её заставляют текущие события. Министр иностранных дел России Сергей Лавров отменил визит в Берлин, планировавшийся загодя, формальное обоснование – сокращение программы с немецкой стороны. Однако понятно, что в нынешней атмосфере говорить практически не о чем, так что реальная причина много серьёзнее.
Отношения СССР/России и (Западной) Германии во второй половине ХХ – начале XXI века – пример особый. Чудовищная агрессия и война на уничтожение, разгром, оккупация и раздел страны – даже по меркам жестокой европейской истории – нечто из ряда вон выходящее. Но в то же время – это история примирения государств и народов, сумевших постепенно преодолеть страшное прошлое и стать тесными партнёрами.
Именно комбинация этих элементов составила основу прочных отношений Москвы и Бонна/Берлина с 50-х, а особенно с 60-х гг. прошлого века.
Стоит напомнить, что Восточный комитет германской экономики, влиятельное объединение предпринимателей, заинтересованных в работе на восточных (в ту пору имелся в виду не столько географический, сколько политический Восток) рынках, был учреждён за три года до установления дипломатических отношений – в 1952 году. Западной Германии, жёстко подконтрольной западным державам-победительницам и встроенной в возникавшие евроатлантические институты, была разрешена только одна форма экспансии – экономическая, и только в одном направлении – восточном. Прагматические интересы способствовали политической нормализации.
Законченный облик отношения обрели во второй половине 1960-х годов, когда проект поставок сибирского газа в Западную Европу предварил курс, начатый канцлером ФРГ Вилли Брандтом. Именно его «восточная политика» создала предпосылки для гладкого объединения страны двадцать лет спустя, и СССР оказался главным приверженцем идеи объединения, большим, чем союзники Западной Германии. Одновременно расширявшаяся инфраструктура отношений в области энергетики и машиностроения создавала предохранитель от избыточных потрясений, связанных с обострениями холодной войны. Эта модель сохранилась и в новое время, наступившее после 1991 г. – Германия оставалась опорным партнёром России в ЕС, описанный выше комплекс мотивов продолжал действовать.
Сейчас ситуация меняется. Логично, что в центре острой полемики оказался газопровод. Дело не только во вложенных средствах и приложенных усилиях. Поставки топлива в Европу, прежде всего в Германию, на протяжении полувека составляли фундамент не только экономических, но и политических отношений. Развитием модели служили и проекты разных «потоков», обсуждаемые с начала XXI века. Если отвлечься от коммерческих интересов, то энергетическая инфраструктура играла системообразующую роль. Сначала она удерживала от чрезмерного обострения противостояния, а потом рассматривалась как материальный каркас для строительства «Большой Европы». А эта самая «Большая Европа» представлялась в качестве естественной и даже безальтернативной геополитической и геоэкономической перспективы европространства.
Германия, объективно наиболее сильная и влиятельная страна Евросоюза, на протяжении тридцати лет после объединения эмансипировалась из государства с ограниченным суверенитетом в доминирующую силу ЕС. И тогда встал вопрос о том, каково представление Берлина о формах и пределах европейского проекта, лидером которого он стал. События 2010-х годов подвели черту под представлением о том, что расширение этого проекта не имеет границ. Внутренние проблемы и внешние ограничители (неспокойный Ближний Восток и проявляющая жёсткость Россия) заставили очертить более скромную сферу амбиций, намного больше усилий стали прилагать к урегулированию конфликтов внутри Союза. Соответственно, изменилась и значимость энергетической темы.
Если упростить картину, то получается следующее. Германия как главная страна Европы больше не считает приоритетом распространение европейской модели на Восток. А Россия, долго рассматривавшая отношения с Европой как самоценные, перестаёт их так воспринимать, начав искать более тесных связей с Азией. Так что конкретные обстоятельства, вызвавшие нынешнее обострение, – повод, а не причина перемен.