The American Interest (США): три десятилетия заблуждений

Сегодня Америка столкнулась с потенциально важной для ее дальнейшего существования проблемой национальной безопасности. Два противника — Россия и Китай — оспаривают ее главенство, установившееся после холодной войны. Какова причина? На протяжении тридцати лет страной управляли элиты корпораций, СМИ и политики, которые не смогли признать непреходящие истины политики этой сверхдержавы. Вместо аккуратной коррекции нашей стратегии после развала СССР с 1990 года наша интеллигенция без колебаний обратилась к идеологическим банальностям, придуманным главным образом в аналитических центрах и университетах. Они говорили о «конце истории», нашем «однополярном моменте» и неизбежном триумфе так называемого международного либерального порядка по всему миру. Никогда раньше стремление к созданию империи не основывалось на такой вопиющей неспособности просчитать соотношение сил и принять по внимание историю.

Как мы пришли к такому? Попросту говоря, наш политический класс не был в состоянии понять, почему США взяли верх над Советским Союзом. Мы победили не из-за силы либеральных идей, хотя они были важным дополнительным инструментом американской внешней политики и политики безопасности против СССР, а потому что в 1947 году, когда холодная война началась в полном объеме, наша страна обладала значительной производственной базой, мировой резервной валютой, самым большим золотым запасом, половиной мирового ВВП, военным флотом, превышающим военный флот всех остальных стран вместе взятых, растущим населением, быстро увеличивающимся средним классом и монополией на атомное оружие.

Действительно, во времена холодной войны между США и СССР, временно объединявшимся с коммунистическим Китаем, баланс в мире начал несколько сдвигаться. Экономики пострадавших от войны Европы и Азии восстанавливались, и относительная позиция власти США никогда больше не приближалось к уровню 1947 года. Несмотря на это, с точки зрения индексов мощи той эпохи, Америка обладала беспрецедентным преимуществом над своим противником в области технологий, науки и развития, производства, и общего благосостояния. Говоря о благосостоянии и свободе, немногие из порабощенных наций Восточной Европы сомневались в главенстве американского капитализма свободного рынка и Запада в целом в этом вопросе. Они были оккупированы Красной армией и вынуждены подписать Варшавский договор, направленный против Америки и Запада, которыми они восхищались. Это заставляло их произносить коммунистические лозунги. Однако мы победили в основном из-за того, что жесткая сила США подкреплялась нашей непревзойденной производственной базой и научно-исследовательскими институтами.

Мы не смогли понять, что Советский Союз распался не из-за того, что либеральные демократические идеалы победили принципы коммунизма. Тогда мало кто говорил о том, что наша победа основывалась на неспособности противника соответствовать нашей производственной базе и новаторским исследованиям наших университетов и лабораторий, особенно, когда мы начали входить в цифровую эпоху. Немногие заявляли, что отныне святой обязанностью правительства должно было стать сохранение и защита преимуществ, созданных поколениями. Наша интеллигенция восприняла развал Советского Союза преимущественно как идеологический триумф. Причудливо повторяя большевистские сказки об универсальности марксистской догмы, американские элиты после 1990 года были уверены, что началась новая эпоха глобализма, уникальная история Америки и ее политические традиции сначала станут всеобщими, а потом растворятся в новом мировом порядке. На конференциях аналитических центров, политологических конвенциях и все больше в правительстве и Конгрессе наши элиты поддавались соблазну рассматривать 1990 год не как конец давней сумеречной борьбы, в которой победили промышленная база и военные альянсы, а как кульминацию неумолимого движения к выполнению великого мирового обещания. Тезис Фрэнсиса Фукуямы был превращен в эквивалент ныне отвергнутых теологических рассуждений коммунистов. Только в этот раз они были построены из либеральных клише, а не из марксистского канона.

Пока утопическая интеллигенция восточного побережья обретала реальное воплощение в аналитических центрах, правительственных зданиях и офисах корпораций, у нее появился союзник в лице цифровой аристократии Восточного побережья. Главные директора корпораций, банкиры и финансовые менеджеры жаждали мировой экспансии, когда программное обеспечение и деньги будут идти рука об руку. В это время важные производственно-сбытовые цепочки Америки переносились за рубеж все быстрее и быстрее с каждым годом, а в правительстве и в бизнесе никто и внимания не обратил. В этом новом мире компьютерные центры, транснациональные банки и компании породили новую мировую аристократию корпораций, американскую элиту, де-факто являющуюся мировой. Ее процветание, как считалось, могло бесконечно поддерживаться трудом китайцев. Границы должны были стать не просто прозрачными, а исчезнуть вовсе. В наших университетах учились бы сотни тысяч китайских студентов, пока большинство из наших «старейшин» прятались бы на советах директоров компаний за границей и обладали богатством баронов-разбойников XIX века.

Исторически, попытки подчинить элиты опережают подчинение государства. Коммунистические лидеры Китая, похоже, отлично выучили афоризм Британской империи: «Мы не управляем Египтом, мы управляем египтянами, которые управляют Египтом». Огромное поступление китайских денег в экономику США и все повышающееся в экономику Запада нашли свое отражение в непрекращающейся череде операций влияния. Они осуществляются не только через деятельность Института Конфуция, но и в наших аналитических центрах, корпорациях и СМИ. Китайские деньги пойдут на заказы исследований в наших лучших исследовательских центрах. Контракты обяжут американских ученых передавать полученные результаты китайским коллегам и воздерживаться от критики китайской политики. За последние шесть лет 115 наших коллег и университетов поучили миллиард долларов из Китая в виде денежных подарков и заказов на исследования. Корпорации все еще носят американские названия, но они активно выступали за сохранение статуса-кво еще задолго до того момента, когда стало понятно, что США может превратиться в вассальное государство Китая. Это делает последние тридцать лет глобализации беспрецедентным периодом в истории. Мы собственноручно передали коммунистическому Китаю бриллианты американских технологий и промышленности, пока бесконечно обучали их ученых и инженеров (за последний год из примерно одного миллиона иностранных студентов в колледжах и университетах США 370 тысяч были китайцами и обучались в основном на инженерных программах). Однако почти никто в аналитических центрах и советах директоров корпораций не обратил на это внимание. Вместо этого они осуждали карательные меры нашего налогового кодекса и настаивали на том, что обременительные правила не оставили американским компаниям никаких альтернатив кроме перенести производства и цепочки поставок в Китай.

Сверхдержавы часто теряют свое положение в мире, когда проигрывают в глобальной войне системных преобразований. Однако большой триумф редко приносит с собой семена краха государства. В ретроспективе понимаешь, что это было судьбой США, последовавшей за безоговорочной победой в холодной войне. Как только Америка начала становиться, возможно, величайшей империей в истории человечества, слияние слепой идеологический уверенности и ничем не ограниченной свободы элит поступать так, как им захочется, запустило процесс, который три десятилетия спустя, не только ограничил главенство США в мире, но и разрушил наше национальное единство.

Некоторые могут сказать, что частично европейская в своем наследии и истории Россия может хотя бы подумать над идеей последовать примеру США и принять вариант западной либеральной демократии. Однако идея о том, что коммунистический Китай со своей совершенно иной цивилизацией и тысячелетней историей может за краткий срок превратиться во что-то, напоминающее либеральное демократическое государство, граничит с безумием. Такое предположение получило поддержку, это показывает, как сильно региональные исследования в наших университетах уступили место статистике и количественным методам. Выпускающиеся аналитики плохо представляют себе даже самые основы анализа государств.

Процессы, которые мы сегодня наблюдаем и в наших городах, и по всему миру, не просто случайное стечение обстоятельств. Наоборот, они являются свидетельством глубоких структурных изменений в США и в мировом распределении силы, спровоцированных десятилетиями неверных стратегий в области экономики, безопасности и внешней политики, основанных на поразительно ошибочной интерпретации конца холодной войны. Настало время призвать совершивших этот стратегический промах признать его и, хотя бы с подобием смирения, вернуть традиционный американский прагматизм и патриотическую верность нашей нации, внутренней и внешней политике.

Эндрю Мичта — декан Колледжа международных исследований и исследований в области безопасности Европейского центра исследований в области безопасности им. Джорджа К. Маршала. Высказанные в статье мнения являются его собственными.