Если говорить о положении, роли и деятельности Русской православной церкви в современной России, то, казалось бы, о каких подводных камнях может идти речь? В стране чуть ли не каждый день открываются новые храмы. Отношения между руководством государства и Церкви близки к тем, что еще во времена Византии именовались «симфонией».
Наглядным олицетворением такой линии стало сооружение великолепного храмового комплекса ― главного храма Вооруженных сил. Но это ― только вершина айсберга. По стране сооружаются тысячи других храмов. Очевидно, что для их сооружения у РПЦ нет и близко таких средств. Так как же происходит их финансирование, из каких источников? Вопрос…
И нельзя исключать, что со временем этот вопрос может стать поводом для расследований на предмет нецелевого расходования бюджетных государственных, ведомственных и муниципальных средств. А внешние проявления «симфонии» не должны вводить в заблуждение. В истории России государственно-церковные отношения из «симфонических» неоднократно превращались в конфронтационные и даже враждебные.
Так было во времена великого князя Василия II, царей Ивана Васильевича (Грозного), Алексея Михайловича, Петра Великого ― не говорим уже о периоде после Октябрьской революции. И во всех случаях причина по существу была одна ― стремление церковного руководства прямо или опосредованно утвердиться, говоря современным языком, в качестве реальной политической силы. В отдельных же случаях ― утвердить свой примат над светской властью.
Можно ли говорить о чем-то похожем применительно к руководству современной православной церкви? Разумеется, нет. Но вот заделы на будущее в виде теоретических предпосылок им уже были сделаны. Они заложены в недрах текста «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». В разделе «Церковь и государство».
Имеет смысл привести соответствующий абзац: «Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении. Христианин, следуя велению совести, может не исполнить повеления власти, понуждающего к тяжкому греху. В случае невозможности повиновения государственным законам и распоряжениям власти со стороны церковной Полноты, церковное Священноначалие по должном рассмотрении вопроса может предпринять следующие действия: вступить в прямой диалог с властью по возникшей проблеме; призвать народ применить механизмы народовластия для изменения законодательства или пересмотра решения власти; обратиться в международные инстанции и к мировому общественному мнению; обратиться к своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению».
Немаловажное значение имеет время появления данной концепции. Идея зародилась у митрополита Кирилла в 1993 году, вероятно, после расстрела Ельциным Белого дома, где сам митрополит испробовал себя в качестве посредника между противоборствующими сторонами.
И уже декабре 1994 года Архиерейский собор Русской православной церкви признал необходимым выработать всеобъемлющую концепцию, которая отражала бы общецерковный взгляд на вопросы церковно-государственных отношений и проблемы современного общества в целом. Фактически речь шла о социальной доктрине РПЦ.
В 1996 году решением Священного синода в этих целях создана специальная рабочая группа во главе митрополитом Кириллом. В июне 2000 года Архиерейский собор РПЦ принял Концепцию.
Что это были за года? 1993–1994 гг. ― события, связанные с противоборством президента и Верховного совета; 1996 г. ― напряженность в обществе в связи с сомнительной победой на президентских выборах Б. Н. Ельцина; 2000 год ― неопределенность политической ситуации в связи с вступлением в должность нового и еще неопытного президента ― В. В. Путина.
Случайно ли, что все решения в связи с Концепцией принимались Церковью в самые «невралгические» периоды новейшей российской истории?
Объективности ради следует отметить, что социальная доктрина была принята Церковью, но не вызвала в обществе особого ажиотажа. Думается, ни власти, ни общество не поняли ее значения и восприняли документ в качестве некоего абстрактного послания. Своего рода дани новому времени. Церковь, мол, ищет свое место.
Реальной публичной жизни у доктрины после ее принятия не случилось. Она привлекла значительно меньшее внимание со стороны как светской, так и церковной общественности, чем, например, несопоставимый по своей значимости акт канонизации РПЦ царя Николая II.
Вялой была журналистская реакция, еще более слабой оказалась реакция научного сообщества. Социальная доктрина побудила некоторые государственные органы приступить к разработке концепции церковно-государственных отношений, но инициатива заглохла. И причина в том, что не было ясности: а какой должна быть концепция этих отношений в новой реальности? Я принимал участие в обсуждении данного вопроса в ходе некоторых межведомственных совещаний, а также в прессе. Но смысла в принятии концепции как таковой я не видел в условиях, когда действовало соответствующее законодательство. И при необходимости можно было лишь вносить в него необходимые изменения.
Тем временем вместе с упразднением госоргана по делам религий постепенно «испарилось» и законодательство в сфере государственно-церковных отношений. Решения в этой области стали приниматься в ходе приватных контактов руководства церкви и государства и по аналогичной схеме ― на местах.
Церковь, со своей стороны, не стала акцентировать внимание на своей концепции. И вероятно, делала это вполне осознанно, опасаясь привлечения к ней излишнего внимания и роста антиклерикальных настроений. По оценке некоторых экспертов, значение этого документа нельзя мерить краткосрочными последствиями ― следует оценить его, исходя из долгосрочной перспективы.
На уровне соборного документа была декларирована социальная независимость церкви, ее социальная свобода. И это, безусловно, положительные моменты. Но сегодня невозможно предсказать, когда политически сработает богословское утверждение положений о праве на неповиновение государству, о границах государственной власти и т. п.
Как мы видели, церковь особенно активизируется в наиболее деликатные периоды истории государства, когда в силу внутренних или внешних причин происходит ослабление органов государственной власти. Это относится к деятельности большинства конфессий. Достаточно вспомнить активизацию экстремистского ислама, авторитарных сект, Ватикана в период распада Советского Союза. И Русская православная церковь не стала в этом плане исключением.
Единственное, что отмечала пресса после принятия Архиерейским собором социальной доктрины РПЦ, так это наличие в чем-то схожего социального учения у католиков, которое стало формироваться с энциклики Папы Римского Льва XIII Rerum novarum («Новые вещи») в конце XIX в.
Проблемы обновления социальной доктрины церкви активно обсуждались на II Ватиканском соборе. В результате появилась пастырская конституция Gaudium et spes («Радость и надежда»). Главным в данном документе стало заявление о том, что церковь не связывает себя «с какой-либо формой человеческой структуры или политической, экономической, социальной системой». Это положение было подтверждено в энцикликах Павла VI и Иоанна Павла II.
Эта же тема присутствует и в социальной доктрине РПЦ. И это ― не простое совпадение, особенно если принять во внимание, что автором доктрины РПЦ является сторонник развития более тесных отношений между Русской православной и Римско-католической церквами.
Насколько тесными патриарх Кирилл видит эти отношения в перспективе, не берусь судить. Он довольно осторожен в своих высказываниях на этот счет. Во всяком случае, его духовный наставник и учитель митрополит Никодим (Ротов) изложил свое видение проблемы папе Иоанну-Павлу I во время специальной аудиенции. Там он заявил, что является сторонником слияния РПЦ и РКЦ при главенстве папы римского.
Во время этой аудиенции Никодим скончался в прямом смысле на руках Иоанна Павла I. И надо же так случиться, что через 21 день умер и сам папа!
В Ватикане обе эти смерти интерпретировали как конец линии митрополита Никодима на сближение РПЦ и РКЦ. Благодаря этому и стало возможным получить информацию о сути разговора митрополита Никодима с папой.
Современники митрополита Ротова характеризуют его как человека, обладающего огромной харизмой, способного увлечь своими идеями окружающих. Не случайно он создал группу своих сторонников, которые сегодня занимают лидирующие позиции в Русской православной церкви.
Вместе с тем говорят, что Никодим был откровенно слабым богословом, и с ним были вынуждены заниматься перед поездкой в Ватикан опытные богословы, такие как о. Виталий Боровой.
Как представляется, митрополит был не только слабым богословом, но и совсем никудышным политиком. Да и откуда ему было набраться политической грамотности? Во всяком случае, в качестве руководителя Ленинградской епархии он должен бы отдавать себе отчет в том, как его радикальные идеи о сближения с католицизмом будут восприняты в самой РПЦ и других православных церквах.
Сегодня наиболее остро на развитие контактов русских иерархов с Ватиканом реагируют на Украине. Сторонники Украинской православной церкви вынуждены бороться с униатами, которых активно поддерживает руководство Святого престола и украинские националисты. И здесь мы подходим ко второму «подводному камню» в государственно-церковных отношениях. И может быть, даже в большей степени ― внутрицерковных отношений. На этих камнях может не только разбиться сама Церковь, но и могут пострадать государственно-церковные отношения. Причина этого очевидна: государству далеко не безразлична судьба Русской православной церкви. Сближение ее с католицизмом и, не дай Бог, слияние с ним подорвет позиции РПЦ в мире и способно создать непростую политическую ситуацию в стране. Возможен и раскол с Украинской православной церковью из-за несогласия с линией руководства РПЦ на чрезмерное сближение с католицизмом. Притом что Ватикан и при новом папе так же активно поддерживает униатов, как делали его предшественники в прошлые годы.
В целом, религиозная ситуация на Украине наглядно показывает, насколько она способна обострить в стране ситуацию политическую. Ведь политики, используя в своих корыстных целях церковь, совершенно не заботятся о том, как это скажется на судьбах не только церквей, духовенства, но и простых верующих.
В этой связи должен отметить, что митрополит Кирилл как председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата неоднократно выезжал на Украину, когда руководство УПЦ уже было готово под давлением политической власти заявить о расколе с РПЦ. И надо отдать должное митрополиту Кириллу, он спасал ситуацию и убеждал Блаженнейшего митрополита Владимира отказаться от рокового шага и сохранить единство Церкви.
Еще одним «подводным камнем» в государственно-церковных отношениях может стать попытка некоторых российских политиков использовать религию в качестве одной из составных частей государственной идеологии.
К чему приводит такая практика, мы видели на примере ряда мусульманских стран, где ислам стал одновременно религией и идеологией.
Любая церковь, разумеется, готова активно поддержать такую линию. Открыто ни светской, ни религиозной властью это нигде не признается, но существующая практика свидетельствует об обратном.
Формально со стороны официальных властей в качестве идеологии (национальной идеи) признается лишь патриотизм. Скажите, а что, Ленин и Николай II, Дзержинский и Колчак не считали себя патриотами России? Их патриотизм, однако, не уберег страну от революции и кровавейшей гражданской войны. А может быть, сделал эту войну особо жестокой.
Чтобы патриотизм стал идеологией, объединяющей большинство людей, он должен инкорпорировать в себя и идеи социального равенства.
В России ― как нигде в мире! ― идеи социальной справедливости близки населению. И порождено это не идеологией марксизма-ленинизма, а уходит корнями в патриархальную сельскую общину, где de-facto «законодательной» нормой являлись общепринятые всеми представителями нормы поведения.
Сегодня в условиях продолжающегося расслоения общества идею социального равенства трудно ввести в качестве идеологической нормы.
Президент В. В. Путин много делает для облегчения положения самых незащищенных слоев общества. Когда он пришел к власти, грабительская по своей сути приватизация в основном уже была завершена. Он не пошел на очередной передел собственности, чем, возможно, уберег страну от новых кровавых потрясений. Путин предпочел путь эволюционных изменений.
Проект новой Конституции ― это верный шаг в этом направлении. Я буду голосовать за нее. Основная причина ― для меня важно, чтобы В. В. Путин продолжал руководить нашей страной, потому что, как показывает история, от того, кто руководит, зависит судьба государства. Сильный политик ― страна процветает; слабый, как Николай II или Горбачев, ― она разваливается.
Сегодня оппозиция (как ей и положено) много критикует В. В. Путина. Конечно, он не волшебник, а человек. Но пусть те, кто его критикует, приведут хотя бы один пример из истории идеального политика, не делавшего ошибок. Безусловно, хочется надеяться на то, чтобы этих ошибок было как можно меньше.
Во всяком случае, их можно избежать в области государственно-церковных отношений, если заниматься проблемой профессионально, а не полагаться лишь на интуицию. Следует критически относиться к предложениям религиозных деятелей, которые зачастую преследуют лишь свои узкокорпоративные или тщеславные цели. Например, как стремление митрополита Никодима войти в историю в качестве человека, восстановившего единство христианской церкви. Цена этого порыва ― огромные издержки: имиджевые для самой Церкви и политические для государства.
Сергей Кузнецов,
специально для alternatio.org