Германский милитаризм подал голос впервые после Второй мировой

Без преувеличения сенсационное – и мало замеченное – высказывание сделал один из серьезных немецких политиков и дипломатов. Европа, заявил он, должна научиться «языку силы», чтобы отстаивать важные для себя интересы. Нет сомнений, что дипломат имеет в виду прежде всего возрождение военных возможностей Германии. Откуда у него возникли такие мысли?

ЕС может донести свою позицию до участников конфликта в Ливии, в частности, под угрозой применения военной силы. Такое мнение высказал глава Мюнхенской конференции по безопасности, германский дипломат Вольфганг Ишингер. Интервью с ним опубликовало в понедельник, 29 июня, издание Funke Mediengruppe. «Дипломатия того, кто в международных конфликтах не в состоянии пригрозить применением военных средств, слишком часто остается на уровне риторики», – полагает Ишингер.

Германский дипломат напомнил, что Берлин потратил много энергии на проведение в январе 2020 года международной конференции по Ливии. Однако ее «результаты до сего момента, к сожалению, были практически нулевыми». Важные игроки в Ливии, включая Россию, Турцию и Египет, в значительной степени игнорировали призывы ФРГ и ее партнеров, поскольку они, по мнению Ишингера, считаются только с теми, кто «может сказать решающее слово в военном плане».

В преддверии начинающегося 1 июля председательства Германии в ЕС Ишингер считает, что Брюссель, а также ФРГ, должны научиться «языку силы», чтобы лучше представлять свои интересы. «Европа может бросить на чашу весов свое военное влияние – с целью достижения перемирия», – резюмировал он.

Это первое такого рода высказывание со стороны функционера ЕС и вообще уникальное для немца. Ранее об открытом применении Евросоюзом организованной совместной военной силы где-то за его пределами еще никто не высказывался. По факту бывало всякое, но военное вмешательство в события в других странах или даже на других континентах организовывали отдельные страны Европы по каким-то своим личным мотивам или же ОБСЕ, как европейская структура, которой вроде как по уставу положено заниматься вопросами безопасности. А уж участие Германии и вовсе ограничивалось историческими реминисценциями. В Боснии танки с черными крестами предпочитали от греха подальше в сербские и мусульманские районы не заходить.

Вольфганг Ишингер – фигура заметная и громкая. Но бросается в глаза, что ранее в Германии все-таки очень следили за словами, а его выступление граничит с выходом за рамки дозволенного.

 

И нет никаких сомнений, что он озвучил в данном случае не только свое эксклюзивное мнение, но и позицию влиятельного слоя в германской элите, давно настроенного на пересмотр сложившейся пацифистской традиции.

Стоит обратить внимание и на тот факт, что применение военной силы открыто признается как универсальный инструмент внешней политики, чего не было очень давно. Политическая корректность требовала хотя бы на словах придерживаться разного рода пацифистских ритуалов. 

Ишингер давно и последовательно выступает за повышение военной роли ФРГ. Например, в 2014 году Вольфганг Ишингер выступал за участие бундесвера в военной операции в Мали, в которой тогда с поводка отвязались исламисты. Мали – историческая зона ответственности Франции, как ее бывшая колония, затем туда прилетели американцы, но получили сильно по зубам, после чего эвакуировались с большими потерями. «Не только для французов внимание к Африке должно быть естественным. Там идет речь и о безопасности Германии», – сказал тогда Ишингер. Как Мали, пустыня и берберы, связаны с безопасностью Германии – осталось загадкой.

Не то чтобы у Ишингера был бы какой-то имидж профессионального ястреба. Это довольно сдержанный дипломат. Просто так сложилась его жизнь, что со средины 1990-х годов (окончание войны в Боснии) он постоянно сталкивался с чем-то военным. Он участвовал в переговорах по Боснии. Затем представлял немецкий МИД на консультациях с Россией по Косово, а с 2014 года и вовсе был посредником от ОБСЕ на переговорах Киева с Донецком и Луганском. И неважно, что по факту никаких таких реальных переговоров не было. Главное, что миссия ОБСЕ существует до сих пор.

Есть основания предположить, что и сейчас, предлагая активизировать военную роль стран ЕС, Ишингер говорит не столько о Европе в целом, сколько о роли Германии. Как минимум две страны Евросоюза едва ли не открыто сейчас принимают участие в ливийской гражданской войне. Франция негласно поддерживает маршала Хафтара, а Италия – триполитанское правительство Сараджа. Именно французские и итальянские самолеты в свое время бомбили Ливию и гонялись по пустыне за Каддафи. Исторически это как бы итальянская «зона ответственности», но французы очень переживают за своих «подопечных» – соседей Ливии. Тунис, Алжир, Чад, Мали. Французские самолеты базируются и в Бамако, и в Нджамене.

Что касается собственно ливийской проблемы, то есть спекулятивная точка зрения, что Париж поддержал Хафтара именно потому, что Рим поддерживает Сараджа. В этом плане принципиально ничего с XIX века не изменилось. Колониальная политика перешла в цифровую эпоху, не более того. Только вот Германия как была, так и осталась за бортом этого процесса.

Ишингер, как директор think tank'а, а не действующий дипломат, озвучивает «идеи на вырост». Нынешнее состояние бундесвера не может позволить Германии реально военной силой куда-то вмешиваться. Танки не заводятся, самолеты не летают. Немецкие эксперты, конечно, правы в том, что именно «военная изоляция» Германии на протяжении стольких десятилетий вкупе с американским «зонтиком безопасности» и стала одной из основных причин деградации германской армии.

Есть, конечно, и идеологические причины. В первую очередь насильственная редукция до нуля патриотизма и массовое распространение пацифистских взглядов. С одной стороны, это привело к падению престижа бундесвера, вплоть до разговоров о самой необходимости содержания армии. А с другой – внутри кадрового состава германской армии очень сильны крайне правые взгляды. Служить идут только очень мотивированные люди из «старых» семей.

Программное высказывание Ишингера – не слом Потсдамской системы, которая и так умерла с распадом СССР и Югославии, а еще один намек на то, что Германии стало тесно в рамках доктрины «исторического сдерживания» прусского милитаризма. Крупнейшая экономика Европы требует и своего военного подтверждения.

До недавнего времени монополия на применение силы принадлежала только США. После Сирии стало понятно, что они не одни такие, и Россия способна в одиночку решать военно-политические задачи на отдельно взятом ТВД на большом расстоянии от собственных границ.

 

Это стало неожиданностью и для Вашингтона, и для Брюсселя. Но если французам и итальянцам есть чем заняться, то у немцев нет на данный момент возможности продемонстрировать свои военные успехи. Но очень хочется.

Более того, у Берлина нет какой-либо четко выраженной позиции по Ливии. Попытки помирить враждующие стороны в Ливии раз за разом заканчиваются провалом, и становится очевидным, что этот конфликт, к сожалению, может быть решен только военным путем. Одна сторона должна победить другую, иначе эта музыка будет вечной. А Берлин пока вряд ли может выбрать себе фаворита на поле боя. Никаких очевидных интересов у Германии в Ливии нет. И вот для того, чтобы, как говорит Ишингер, «бросить на чашу весов свое военное влияние», надо как-то согласовать свою позицию с Парижем и Римом. Различия собственных национальных интересов никогда не позволят Евросоюзу выступить единым фронтом – угрожая, например, разбомбить одновременно и Хафтара, и Сараджа, чтобы они помирились наконец.

И, к сожалению, Ишингер точно прав в том, что демонстрация военной силы действительно стала в последние десятилетия эффективным средством и даже где-то нормой осуществления политического влияния. Тон в этом задали американцы, а слом их монополии породил со временем и немецкие рефлексии. Почему французам можно разгуливать по Мали и Чаду, как на Елисейских полях? Русские теперь тоже весьма комфортно чувствуют себя не только в Сирии, но и в черной Африке. Почему немцам нельзя?

Подобные мысли есть в умах части германской элиты.

 

Ишингер – 1946 года рождения, он пережил все этапы реинкарнации Германии из руин. А молодежь и вовсе хотела бы некоего геополитического реванша. Ну хотя бы та часть германской молодежи, что надевает серую «мышиную» форму с серебряными погонами и хранит под подушкой томики Бисмарка, Клаузевица и Мольтке.

В самое ближайшее время, конечно, ни ЕС, ни отдельно взятая Германия «языку силы» не научатся. Нет ни ресурсов, ни реально скоординированной политики даже по отдельно взятым вопросам, ни способности урегулировать свои исторические противоречия на колониальном пространстве.

Экономические возможности Германии могут позволить ей реанимировать бундесвер. Не завтра, но в некотором будущем. А если им удастся побороть и специфические умонастроения в обществе (антипатриотизм, политкорректность и все тому подобное), то может создаться совсем новая военно-политическая ситуация.