Месяцем позже он говорит британскому народу и миру, что Англия в одиночку противостоит нацистскому безумию, что «мы будем биться на берегу». Две недели спустя после эвакуации из Дюнкерка он говорит, что даже если Британская Империя проживёт ещё 1000 лет, это будет  её «звёздный час».

Через пять лет Британия — и Запад, и демократия — празднуют триумф над варварством.

Так гласит традиционный взгляд на Уинстона Черчилля и основной сценарий вечного мифа о Черчилле — который был так или иначе отражён очень многими, когда в Европе на прошлой неделе праздновался День Победы. С помощью лихорадочного оптимизма и страстной риторики, как гласит миф, один политик вытащил свою страну и большую часть демократического мира из величайшего кризиса 20 века.

Также мифом является и то, что столь многие политики и политические комментаторы разбежались в наш собственный момент кризиса, нашу «войну» против пандемии Covid-19. В письме в «Нью-Йорк Таймс» 19 апреля  вопрошалось «Где же наш Черчилль?», имея в виду дрянную реакцию американских политиков.

Канадская  Globe and Mail обратилась в боевому духу Черчилля в редакционной статье «Канаде пора отправиться на войну с вирусом». Премьер-министр Австралии Скотт Моррисон в марте вторил выступлению Черчилля в парламенте, заявив «мы никогда не сдадимся» коронавирусу. Даже те, кто никогда не упоминал Черчилля, вроде премьер-министра Камбоджи Хан Сена,  провели большую часть января и февраля в состоянии оптимизма относительно того, как его страна будет действовать с пандемией, передавая тот самый дух.

В Британии в начале апреля «Телеграф» заявил, что «Борис Джонсон должен выпустить своего внутреннего Черчилля в нашей войне с коронавирусом», не столь уж сложное воззвание к нынешнему премьер-министру, большая часть политического успеха которого состоялась благодаря его заявлению, что он каким-то образом воспринял дух Черчилля (то, что он впихивал в глотку читателям в своей книге 2014 года «Фактор Черчилля: как один человек сделал историю», которая, как и большая часть собственных работ Черчилля, больше говорит об авторе, чем о теме).

Позже, 27 апреля, та же газета выдала: «Что ясно, так это что Борис имеет исключительную возможность стать версией 21 века его героя Черчилля, ведя нация к поражению вражеского вируса».

Но Джонсон и другие ухватили ошибочный миф о Черчилле. Конечно, о Черчилле есть много мифов, немногие политики столь же мифилогизированы, как он.

Существует миф о Черчилле, как открывшем холодную войну из-за его речи о «Железном занавесе» в Фултоне, Миссури в начале 1946-го. Существует и давний миф о Черчилле, как основателе «особых отношений» между Соединённым Королевством и Соединёнными Штатами. Легендарные остроты Черчилля даже дали название неверному применению ссылок на один источник, что стало известно, как «Черчиллевское смещение».

Но есть ещё и миф о Черчилле до 1940 года, прежде, чем он стал премьер-министром, что не соответствует его портрету после 1940 года. Вместо ничем не ограниченного оптимизма Черчилль до 1940-го был крайним пессимистом, одержимого надвигающейся бедой и предчувствовавшего угрозу нацизма.

Для его недоброжелателей (а таковых было много) он был милитаристом, ястребом, который преувеличивал нацистскую угрозу с целью подвести Британию ближе к конфликту. Однако для его сторонников вместо просто вдохновляющей риторики, Черчилль до 1940 года был политиком, чьи предостережения были подкреплены  хорошо известными фактами и статистикой (зачастую из документов, переданных ему противозаконно его сторонниками в государственных службах) и обоснованными аргументами. В самом деле, он пришёл в Парламент в 1930-х с помощью фактов, а не риторики.

Черчилль до 1940 года знал, что лучше думать о худшем и планировать самую мрачную ситуацию — а не полагаться на банальности или принимать желаемое за действительное, чтобы справиться с кризисом.

Действительно, если бы его предостережения о росте гитлеризма были учтены до 1939 года, а его просьба, чтобы Британия и Франция отложили в сторону разногласия с Советским Союзом ради анти-нацистского пакта (это важный шаг для человека, который поддерживал британскую интервенцию против коммунистов во время Гражданской войны в России), то Черчилль после 1940 года был бы вовсе не нужен.

Ради некой образованности о Черчилле до 1940 года я бы отправил читателя прочесть замечательную биографию «Черчилль: путём судьбы» Эндрю Робертса. Для тех же, кто не хочет читать этот объёмный том, я бы предложил вместо фильма 2017 года «Самый тёмный час», действие которого начинается в мае 1940 года, посмотреть более интересный и с массой нюансов «Надвигающийся шторм» 2003 года BBC–HBO (который можно найти бесплатно на YouTube здесь).

Тут читатель выяснит, что именно предшественник Черчилля Невилл Чемберлен был до 1940 гола сангвиником и человеклм безудержного оптимизма, он думал, что может привести страну к величию и миру с помощью риторики и прекрасных слов, и он верил, что принятие желаемого за действительно восторжествует над кризисом.

Сегодня Чемберлена помнят как нечто синонимичное не совсем уж предателю или коллаборационисту — датский военный руководитель Видкун Квислинг дал этому явлению своё имя — но определённо миротворцем или трагичным оптимистом, глупцом, ослеплённым тем, что видит лучшее в ужасающей ситуации, и который не смог понять мрачное бедствие, глядящее ему прямо в лицо. Именно Чемберлен не принял угрозу в достаточной мере всерьёз, не смог достаточно подготовить страну, чтобы с нею бороться.

Отметьте к тому же, что и это неким образом мифилогизировано. Многие другие британские политики более или так же предчувствовали угрозу нацизма, как Черчилль, и он многое сделал, чтобы снизить угрозу, например, итальянского фашизма.

И помните, что Чемберлен тоже выступал с речью в начале 1940 года, когда он был премьер-министром до Черчилля, и сказал: «Если враг попытается вторгнуться в нашу страну, мы будем бороться в воздухе и на море, мы будем биться на берегу всем оружием, какое есть. Он может суметь прорваться тут или там, если он это сделает, мы будем биться на каждой дороге, в каждой деревне и в каждом доме до тех пор, пока он или мы не будем полностью уничтожены».

Если бы мировые лидеры, включая Бориса Джонсона, поняли правильный миф о Черчилле, они оказались бы в лучшей позиции при угрозе Covid-19. Иначе говоря, они забыли, что Черчилль был алармистом и торговцем страхом до кризиса — и вечным оптимистом только после того, как кризис начался.

Военная аналогия с кризисом Covid-19 не всегда помогает делу. Но некоторым образом помогает: история постоянно нам демонстрирует, что если кто-то готов к миру, он получает войну; а если кто-то готовится к войне, то получает мир. Всегда лучше быть пессимистом и оказаться неправым, чем быть оптимистом и оказаться неправым; лучше быть торговцем страхом и алармистом, чем противоположностью им, лучше быть Кассандрой, чем Панглоссом.

Такие страны, как Южная Корея и Тайвань хорошо справились с кризисом потому, что они готовились в нормальные времена. Многие европейцы и североамериканцы этого не делали. Они были слишком похожи на Чемберлена до 1940 года, веря, что хвастовство и оптимизм и принятие желаемого за действительное преодолеют кризис, и слишком мало напоминали Черчилля до 1940-го.