Стратегией США остаётся, по сути, полномасштабное доминирование, причем Стратегия Национальной Безопасности охвачена тремя основными «угрозами» — Китай, Россия и Иран. И наоборот, Китай предлагает человечеству «сообщество общей судьбы», направленное по большей части Глобальному Югу.
Ведущий американский сценарий продолжающейся информационной войны теперь высечен в камне: Covid-19 стал результатом утечки из китайской лаборатории биологической войны. Китай несёт ответственность. Китай лгал. И Китай должен заплатить.
Новая нормальная тактика непрекращающейся демонизации Китая проводится не только грубыми функционерами промышленно-военно-надзорно-медийного комплекса. Нам необходимо копать намного глубже, чтобы выяснить, как глубоко эти подходы укоренились в западном мышлении — и позже дошли до «конца истории» США (Вот разделы прекрасного исследования «Раскрепощение Востока: Встреча Просвещения с Азией» Юргена Остерхаммела).
Только белые цивилизованы
Задолго до Ренессанса, в 17 и 18 веках, когда бы Европа не обращалась к Азии, это по сути касалось обусловленной религией торговли. Христианство верховодило, так что было невозможно и думать о том, чтобы исключить Бога.
В то же время учёные Церкви были глубоко обеспокоены тем, что в китаизированном мире очень хорошо организованное общество могло функционировать в отсутствие транцендентной религии. Это тревожило их даже больше, чем те «дикари», открытые в Америках.
Начав исследовать то, что называлось «Дальним Востоком», Европа погрязла в религиозных войнах. Но в то же время она была вынуждена противостоять иному объяснению мира, и это питало некоторые подрывные антирелигиозные тенденции по всей сфере Просвещения.
Именно на этом этапе образованные европейцы начали рассматривать китайскую философию, которую они неизбежно должны были принизить до статуса просто мировой «мудрости», поскольку она избежала канонов греческой и августинской мысли. Такое отношение, кстати, правит и сегодня.
Итак, во Франции у нас было то, что называлось chinoiseries — китайский стиль, своего рода двусмысленное восхищение, причем Китай считался лучшим примером языческого общества.
Но затем Церковь начала терять терпение из-за иезуитской притягательности Китая. Сорбонна была наказана. Папская булла в 1725 году поставила вне закона тех христиан, которые практиковали китайские обряды. Весьма интересно отметить, что философы-синофилы и иезуиты, осуждённые Папой, настаивали, что «настоящая вера» (Христианство) была «предвидена» в древних китайских, в частности конфуцианских, текстах.
Европейское представление Азии и «Дальнего Востока» было концептуализировано мощной немецкой триадой: Кант, Хердер и Шлегель. Кант, по случайности, был ещё и географом, а Хердер — историком и географом. Мы можем сказать, что триада была предшественницей современного западного ориентализма (востоковедения). Легко представить краткий рассказ Боргеса с этими тремя персонажами.
Сколько бы они ни знали о Китае, Индии и Японии, для Канта и Хердера Бог был превыше всего. Именно он спланировал развитие мира во всех подробностях. И это приводит нас к запутанной проблеме расы.
Отрываясь от монополии религии, ссылки на расу представляют собой настоящий гносеологический разворот в сравнении с предыдущими мыслителями. Лейбниц и Вольтер, например, были синофилами, Монтескье и Дидерот — синофобами. Ни один из них не объяснял культурные различия расой. Монтескье разработал теории, основываясь на климате. Но там не было расовой составляющей — это было больше похоже на этнический подход.
Большой прорыв случился после того, как французский философ и путешественник Франсуа Бернье (1620-1688), проведя 13 лет в путешествиях в Азии, в 1671 году опубликовал книгу под названием «Описание государств Великих Моголов, Индустана, королевства Кашмир и так далее». Вольтер великолепно называл его Бернье-Моголом — поскольку он стал звездой, рассказывая свои сказки при королевском дворе. В последующей книге, «Новое Деление земли различными обитателями и расами», опубликованной в 1684 году, «Могол» привёл различия пяти человеческих рас.
Всё основывалось на цвете кожи, а не на семьях или климате. Европейцы были механически поставлены выше всех, другие расы считались «отвратительными». Впоследствии разделение человечества на пять рас был подхвачено Дэвидом Хьюмом — всегда на основании цвета кожи. Хьюм объявил англо-саксонскому миру, что только белые цивилизованы, остальные были ниже их. Такое отношение всё ещё распространено. Взгляните, например, на патетическую диатрибу, недавно опубликованную в Британии.
Две Азии
Первым мыслителем, кто действительно выдвинул теорию жёлтой расы, был Кант в своих работах 1775 и 1785 годов, как утверждает Дэвид Мангелло в книге «Великое Противостояние Китая и Запада 1500-1800».
Кант считал «белую расу» «высшей», «чёрную расу» — «низшей» (кстати, Кант не осуждал и рабство), «медную расу» — «незначительной», а «жёлтую расу» промежуточной. Различия между ними возникли из-за исторического процесса, который начался с того, что «белая раса» считалась самой чистой и исходной, а остальные — ничем иным, как побочными.
Кант подразделял Азию на страны. Для него Восточную Азию представляли Тибет, Китай и Япония. Он рассматривал Китай в относительном положительном смысле как смешение белой и жёлтой рас.
Хердер был определённо мягким. Для него Месопотамия была колыбелью западной цивилизации, а Эдемским Садом был Кашмир, «рай мира». Его теория исторической эволюции на Западе стала мощным ударом: Восток был младенцем, Египет был ребёнком, Грузия была молодостью. Восточная Азия Хердера состояла из Тибета, Китая, Кохинхины, Тонкина, Лаоса, Кореи, Восточной Тартарии и Японии — стран и регионов, затронутых китайской цивилизацией.
Шлегель был похож на предшественника калифорнийских хиппи 60-х. Он был энтузиастом санскрита и серьёзно изучал восточные культуры. Он говорил, что «На Востоке нам следует искать самый возвышенный романтизм». Индия была источником всего, «всей истории человеческого духа». Не удивительно, что это мнение стало мантрой для всего поколения ориенталистов. И это также стало началом двойственного видения Азии на Западе, которое преобладает до сегодняшнего дня.
Итак, к 18 веку у нас уже есть установившийся образ Азии, как земли покорности и колыбели деспотизма и патернализма в резком противоречии с образом Азии как колыбели цивилизаций. Неоднозначность стала новой нормой. Азию уважали как мать цивилизаций — включая систему ценностей — и даже как мать Запада. Параллельно Азию принижали, презирали или игнорировали, поскольку она никогда не достигала высокого уровня Запада, несмотря на фору с самого начала.
Эти восточные деспоты
И это приводит нас к Крупной Величине — Гегелю. Более, чем хорошо информированный — он читал сообщения бывших иезуитов, отправленные из Пекина — Гегель не писал о «Дальнем Востоке», но только о Востоке, включая Восточную Азию, по сути — китайский мир. Гегеля не волновала религия так, как его предшественников. Он говорил о Востоке с точки зрения государства и политики. И в отличие от склонного к мифам Шлегеля, он считал Восток естественным состоянием в процессе движения к началу истории — в отличие от чёрной Африки, которую он считал погрязшей с болоте скотского состояния.
Чтобы объяснить историческую бифуркацию между стагнирующим миром и другим, находящимся в движении, ведущим к западному идеалу, Гегель разделил Азию на две части.
Одна часть составляла Китай и Монголию: инфантильный мир патриархальной невинности, где не развиваются противоречия, где выживание великих империй свидетельствует о «иллюзорном», нем обильном и аристократическом характере мира.
Другая часть была Передней Азией, объединяющей нынешний Ближний Восток и Центральную Азию, от Египта од Персии. Это уже исторический мир.
Эти два региона ещё и подразделены. Так что в итоге Гелевский Азиатский мир разделён на четыре: во-первых, равнины Жёлтой и Голубой рек, высокие плато, Китай и Монголия, во-вторых долины Ганга и индусы, в-третьих равнины Амударьи и Сырдарьи, плато Персии, долины Тигра и Евфрата, и в четвёртых, долина Нила.
Захватывающе наблюдать, как «Философия Истории» Гегедя (1822-1830) к итоге привела к отделению Индии, как некой промежуточной части в исторической эволюции. Итак, в итоге, как продемонстрировал Жан-Марк Мура в L’Extreme Orient selon G. W. F. Hegel, Philosophie de l’Histoire et Imaginaire Exotique, «фрагментированный Восток, примером чего служит Индия, и неподвижный Восток, погружен в химеру, иллюстрацией чего служит Дальний Восток».
Чтобы описать отношения между Востоком и Западом, Гегель использовал пару метафор. Одна из них, очень известная, касается солнца: « История мира движется с востока на запад, Европа, таким образом, оказывается окончательным завершением истории, а Азия началом». Все мы знаем, куда помпезный «конец истории» нас завёл.
Другая метафора принадлежит Хердеру: Восток — «молодость истории», но Китай занимает особое место из-за значимости конфуцианских принципов, систематически отдающий привилегию роли семьи.
Ничто из подчеркнутого выше, конечно, не может быть нейтральным в смысле понимания Азии. Двойная метафора с использованием солнца и зрелости не могла не быть удобна Западу с его нарциссизмом, позже унаследованным у Европы «исключительными» США. В этом представлении подразумевается неизбежный комплекс превосходства, в случае США это ещё более острый, поскольку узаконен ходом истории.
Гегель считал, что историю надо оценивать в рамках развития свободы. Что ж, Китай и Индия не историчны, свобода не существует, если только не привнесена инициативой, идущей извне.
Вот таким образом известный «Восточный деспотизм», пробужденный Монтескье и, возможно, иногда неизбежный и вечно ценные западные вмешательства оказываются, в тандеме, полностью узаконеными. Не стоит ожидать, что этот западный настрой в ближайшем времени изменится. Особенно когда Китай вот-вот вернётся, как Номер Первый.