Грегори Р. Копли, историк, автор и стратегический аналитик, родился в 1946 году. В течение почти пяти десятилетий работал на самом высоком уровне с различными правительствами по всему миру, консультируя по вопросам национальной безопасности, разведки и национального управления. Автор или соавтор более чем 35 книг, в том числе "Искусство победы" (2006), "Цивилизация: Городская геополитика в эпоху хаоса" (2012 год) и "Суверенитет в XXI веке и кризис идентичности, культур, национальных государств и цивилизаций" (2018 год). Президент Международной ассоциации стратегических исследований, базирующейся в Вашингтоне, округ Колумбия, и главный редактор группы публикаций "Оборона и иностранные дела", в том числе правительственной разведывательной службы, Глобальной информационной системы.
Текст публикуется на русском языке впервые
Середина 2020 года. Мир уже оказался в состоянии войны, настоящей стратегической войны против Запретного дворца в Пекине. Это было не сразу и вначале с недоверием признано немногими в Вашингтоне, Лондоне, Канберре, Оттаве, Нью-Дели и Токио. Это была война, которая рассматривается на Западе с осторожностью и недоверчивостью, потому что это война совершенно нового типа. И это война, в которой Запад - впервые за столетие и более - не пишет правила ведения боевых действий.
Действительно, эта война превратилась из скрытой в открытую.
Руководство Китайской Народной Республики, безусловно, осознало к началу мая 2020 года (и, возможно, даже к январю того же года), что оно должно быстро перейти к использованию глобальной озабоченности эпидемией коронавируса и его блокирования для достижения своих целей и реализации некоторых ключевых стратегических достижений как раз в это время, когда это может быть сделано без особых возражений.
Эти первоначальные цели для Пекина включают в себя:
1. Достижение китайского контроля, раз и навсегда, над автономным районом Гонконг - важным источником доступа КНР к генерации иностранной валюты;
2. Восстановление позиции КНР в производстве глобальных цепочек поставок, которую она еще до кризиса 2020 года;
3. Закрепление военного господства в регионе Южно-Китайского моря;
4. Исключение возрождения единой структуры американского альянса в Индо-Тихоокеанском регионе (включая Ближний Восток) и обеспечение возникновения реальных вариантов, позволяющих Российской Федерации расширять сближение с Западом. По сути, нужно покончить с перспективой того, что «второй Шелковый путь», в котором доминирует Россия, и при поддержке Японии (в частности), станет стратегически угрожать Пекину;
И, наконец, исключение для Тайваня любой вероятности даже надежды на стратегическое военное прикрытие со стороны США и Японии.
К концу мая 2020 года у Пекина не было никаких явных успехов, но срочность решения этих проблем нарастала как ком. У КНР не было иного выбора, кроме как начать быстро добиваться успехов, и было ясно, что она, несмотря на возрождение страха, недоверия и противодействия со стороны США, Великобритании и Австралии, будет добиваться решения этих целей.
Экономическое положение и перспективы Пекина, ухудшающиеся, по крайней мере, в течение предыдущего десятилетия, не смогут поддерживать стратегическую конкурентоспособность КНР в отношении США и их союзников гораздо дольше, если текущий кризис не будет использован Пекином для фактического разрушения экономических и военных позиций его противников.
Это было решение о том, если Пекин не сможет добиться успеха в восстановлении своей экономической (и, следовательно , стратегической ) конкурентоспособности, то его поражение в борьбе за мировое лидерство неизбежно.
Это был план войны, сознательно написанный Коммунистической партией Китая (КПК) по замыслу лидера КПК и КНР Си Цзиньпина.
У него свои идеологические взгляды в отношении глобализма, в некоторой степени, разработанные ещё Коммунистической партией Советского Союза (КПСС), но Пекин принял маоистские воззрения (модернизированные обновленным маоизмом Си Цзиньпина), включая известную теорию доктринального водораздела 1999 года.
Таким образом, новая доктрина войны - версия «тотальной войны» 21-го века – зарождалась давно. Её развитие было также, и это важно, было развитием итогов победы союзников во Второй мировой войне с последовавшим затем формированием глобальной цепи поставок, логистики и индустриализации.
КПК, начиная с Дэн Сяопина, научилась действительно создавать «социализм с китайскими характеристиками», но это означало нечто очень и очень модернизированное по сравнению с традиционными марксистско-ориентированными воззрениями.
Пекин постепенно пришёл к пониманию того, что ему необходимо восстановить традиционную «глобальную» схему цепочки поставок, благодаря которой Срединное Королевство сделало себя центральной силой на протяжении большей части древней истории.
Его успешность, да и постоянный приток вассалов, зависели от перспектив Шелкового пути по суше, через Евразию, и по морю, через Индо-Тихоокеанский регион, и теперь необходимо сделать это снова.
Это стало инновационной инициативой Си Цзиньпина «Один пояс, один путь» (OBOR), которая в мае 2017 года превратилась в «Инициативу пояса и дороги» (BRI), когда стало ясно, что Москва, Токио и Вашингтон начали пытаться создать конкурента в виде дороги через Россию, в обход попытки Пекина доминировать в Южно-Китайском море (чтобы контролировать «Шелковый путь» в море).
Но в период до самой середины 2020 года «новая тотальная война» рассматривалась - особенно на Западе - как весьма туманная перспектива. Этот новый формат тотальной войны по определению аморфен и это сделано преднамеренно, как я отмечаю в моей новой книге «Новая тотальная война 21-го века и пандемия страха».
Прямая «кинетическая конфронтация» - мера, с помощью которой военные в форме и большая часть общества рассматривали «войну», долго отсутствовала, хотя ее угроза наконец-то появилась к апрелю-маю 2020 года, и это стимулировало активизацию мышления у западного руководства.
Это даже вызвало немалую тревогу, и можно было увидеть глубокий внутриполитический раскол в США и Австралии, в некоторой степени. В США возникающая угроза привела к тому, что политики Демократической партии и Республиканской партии объединились в относительном единодушии (в значительной степени, но об этом не сообщается в американских СМИ), чтобы противостоять угрозе КНР интересам США и Запада.
Это также привело к тому, что правительство Великобритании, наконец, смогло, с широким общественным одобрением, положить конец стратегическим рычагам влияния КНР в Британии, включая решение вопроса об использовании коммуникационной технологии 5G КНР от Huawei.
Тем не менее, это был, если использовать подходящий термин времени начала Второй мировой войны, своего рода период «странной войны», которая велась на Западе с сентября 1939 года до 10 мая 1940 года против Гитлера. И это было похоже на оптимизм, который имел место в августе 1914 года перед началом Первой мировой войны, когда солдаты с радостью заверяли свои семьи в том, что к Рождеству они будут «дома».
Оба подобных эпизода мышления, когда желаемое выдавалось за действительное, характеризовали начало двух тотальных войн 20-го века.
Но в обоих этих конфликтах, как и в случае новой тотальной войны 21-го века, те, кто давно планировал тайно подготовить наступательную войну, знали, что их планы выходят за рамки простого ведения формального военного конфликта.
Они планировали победу, которая имела бы глобальные и очень даже глобальные последствия: создание общей мировой системы, объединенной единым центром.
Но эта титаническая борьба обычно выигрывается или проигрывается факторами, определенными задолго до первых выстрелов настоящей войны, а также в период «странной войны» ещё до того, как жертвы агрессора начинают осознавать, что они оказались в невыгодном положении.
В Наполеоновских войнах, Первой и Второй мировых войнах, в холодной войне агрессоры, Франция, Германия дважды и Советский Союз вместе с Китайской Народной Республикой (так в первоисточнике), чувствовали, что они находятся в значительном стратегическом проигрыше.
Это заставило их предпринимать стратегические приготовления к войне и операции без какого-либо официального объявления войны.
Им нужно было подготовиться, чтобы физически атаковать своих противников.
Примечательно, что во всех этих «тотальных войнах» - а холодная война была еще более тотальной, чем предыдущие мировые войны - первоначальный агрессор никогда не преодолевал свой фундаментальный недостаток всеобъемлющей стратегической военной силой.
Может ли новая тотальная война 21-го века быть другой? Может ли она быть такой же затяжной, как и холодная война четырех десятилетий?
Конечно, учитывая технологии и ту ситуацию, при которой три десятилетия «мирного» глобализма позволили Пекину доминировать в цепочках поставок так, что его торговые партнеры стали критически зависеть от него, это может быть гораздо более аморфная война, чем даже холодная война.
У Си долго имелись поводы для оптимизма, но из-за фундаментальной и растущей экономической слабости КНР он был вынужден сократить сроки начала операций, которые, как он знал, вызовут крупный стратегический ответ его противников.
Вспышка вирусной эпидемии коронавируса (COVID-19) в конце 2019 года послужила отправной точкой для открытых наступательных операций со стороны КНР, но они были операциями, которые все еще находились в рамках аморфной войны.
Пекин, вступивший в прорыв 2020 года, полностью осознал слабые и сильные стороны своего официального военного потенциала.
Как поётся в одной американской кантри-песне, она «знает, когда их держать, знает, когда сложить, знает, когда уйти, знает, когда бежать».
Пекин знал, что он должен, по сути, выиграть новую тотальную войну, прежде чем он станет глобальным военным лидером, и поэтому он должен предотвратить образование (или воссоединение) западных альянсов и стратегических экономических партнёров против него, не допустить втягивания России, в частности, в западный лагерь.
Хотя КНР во время холодной войны сильно (и обидно для неё) зависела от Москвы, к 21-му веку именно Россия - во многих отношениях технологически более инновационная, чем КНР, - теперь зависит от Пекина.
Россия должна была бы провести, может, и несовершенную параллель между Второй мировой войной и нынешней аморфной, где я бы сказал, есть «итальянско-германская» КНР как инициатор новой тотальной войны, но не сделала этого.
Продолжение следует.