Джокер для Западной Европы

Впереди выходные, а значит при желании у вас будет время развлечь себя небольшим по меркам заявленной темы историческим текстом. После предыдущей заметки о попытке побега из феодализма в капитализм планировалось сразу же перейти к процессу старта социосистемы в классический капитализм. Однако работа над текстом внесла свои поправки: не удалось пройти мимо интереснейших событий на Пиренейском полуострове, тесно увязанных с исламским социогенезом, поскольку именно благодаря Испании и Португалии и состоялся в XVI веке старт в классический капитализм.

Тот, кто не полениться потратить время, познакомится с блестящим парадом эмиратов и халифатов, увидит момент и содержание раздела Ислама на шиитов и суннитов, перед вами пройдут Реконкиста, её удивительная зеркальная историческая симметрия, интересные моменты начала атлантической экспансии Европы, первый колониальный раздел Мира, станут наглядны основания переходов между золотым и серебряным стандартами, а также необычная инверсия инфляции в XVI века. Обо всём этом вы узнаете из заметки.

Приятного досуга за чашечкой кофе выходного дня. Букв, как всегда, многовато.

Кратко о побеге в классический капитализм

В прошлой заметке мы разобрали случившийся в XII-XIV веках побег в классический капитализм городов-республик Северной Италии, возглавленный Флоренцией. Поначалу им сопутствовала удача, поскольку в побег они ушли на растущей денежной базе, обеспеченной великим ограблением Византии, золотом Мали, морской торговлей с Азией, подкреплённых ростом собственной добычи Европы. Однако потенциал денежной базы, в целом незначительный, был довольно быстро израсходован и стал недостаточным для дальнейшего поддержания роста индустриальной экономики. Механизм торможения был следующим:

1) Основной капитал, невероятно быстро возраставший и технологически совершенствовавшийся (толкаемый жадностью), всё увеличивал и увеличивал скорость переработки платёжеспособного спроса в накопления, т.е. скорость оседания денег в сундуках.

2) Вскоре были превышены все возможности системы по регенерации спроса. Они определяются, во-первых, скоростью поступления в систему новых денег (из рудников, а также любые притоки извне, прежде всего, за счёт внешней торговли), во-вторых, интенсивностью инвестиций, преобразующих свободные капиталы (накопления) обратно в платёжеспособный спрос.

3) С исчерпанием спроса инвестиционные ниши вырождались – не несли прибыли, а вкладывать капиталы без гарантии растущего возврата всегда считалось занятием бессмысленным. Деградация инвестиций вынуждала оставлять накапливаемые свободные капиталы в сундуках, что быстро привело к дистрофии денежного обращения – хроническому дефициту денег вследствие вымывания их из обращения.

Дистрофия денежного обращения – социальная болезнь, жестокая и ужасная, приводящая сначала к замедлению, а затем к коллапсу товарно-денежного обмена, смертельно опасному для той категории тружеников, чья жизнь в силу сложившегося разделения труда оказалась оторванной от натурального хозяйства. Дистрофия, начиная с катастрофы бронзового века, погубила в вызванных ею социальных взрывах множество великих государств и империй. В том числе стала причиной трансформации античности в феодализм, подробнее см. здесь. Более близкий к нам пример – Великая депрессия. Поэтому нет ничего удивительного в том, что одним из следствий дистрофии стал Великий голод 1315-1317. Официально его причиной принято считать аномально высокий уровень осадков, будто бы накрывших тогда Европу почти повсеместно. Затем всё же приводят перечень сопутствовавших голоду экономических факторов. Но среди них вы не найдёте главного – дистрофии денежного обращения, тогда как именно для неё устроить Великий голод – пара пустяков, и главное, что она действительно имела место. Но бросать тень даже на раннюю версию классического капитализма, как причину массовой гибели людей, не комильфо.

Наступление полной и окончательной катастрофы, логично завершившей бы разразившийся в 20-х годах XIV века кризис, на три десятилетия отодвинули банковские дома Флоренции, и прежде всего Барди и Перуцци. Они выступили в роли финансового насоса, который через инструмент долга напрямую и в огромных объёмах перекачивал в платёжеспособный спрос накопления, в отсутствии инвестиционных ниш мёртвым грузом залёгшие в сундуках. Реанимация спроса посредством наращивания долга продлила жизнь первому паллиативному изданию классического капитализма. Но недолго музыка играла: к середине XIV века возможности ФРС – Флорентийской Резервной Системы – расширять долг, а заёмщиков возвращать, сдулись. За банкротством главных должников последовал каскадный дефолт, а за ним окончательный экономический коллапс. Мрачную картину дополнила эпидемия чумы 1348-1349, зачистившая города Западной Европы от населения, которое со схлопыванием индустриального производства стало явно избыточным.

В итоге побег из феодализма в капитализм обернулся реваншем – почти повсеместной реставрацией в Северной Италии в XIV-XV веках феодализма. Флоренция юридически оформила реванш в 1532, став герцогством – наследственной монархией дома Медичи.

Денежное обращение в позднем Средневековье и феодализм

Естественно, товарно-денежный обмен существенно удобнее и энергетически целесообразнее натурального. Однако по итогам грандиозного экономического и социального коллапса середины XIV века Европа вернулась в эпоху хронического дефицита денег, после чего речь о полноценных товарно-денежных отношениях не шла:

В позднейшем Средневековье не только в городах обмен совершался при посредстве денег, но и в поместьях натуральные повинности и барщина превращались в денежные платежи. Однако развитие хозяйственной жизни в этом направлении сильно тормозилось недостатком в деньгах – недостаточным количеством благородных металлов в обращении, денежное обращение и денежная торговля в позднее Средневековье.

В попытках решить проблему её корень зачастую виделся в чрезмерном использовании золота и серебра при демонстрации вызывающе высокого уровня элитарного потребления:

По мере того как коммерческий обмен принимал всё больший размах, золото и серебро становились редкостью. В том, что драгоценных металлов не хватает, часто обвиняли тех, кто ведёт демонстративный образ жизни и позволяет себе безудержную роскошь: мол, огромное количество золота расходуется вместо коммерции на одежды и украшения.

Нотариально заверенные акты, перечни имущества и отчёты по опеке показывают, что негоцианты и финансисты не вкладывали в дела все деньги. Их наследники часто делили между собой посуду, золотые цепи и кольца или пояса общей стоимостью тысячу-другую ливров. Пояса называли золочёными, потому что шёлк был заткан золотой нитью, а для женщин к поясам пришивали или крепили маленькие золотые пластинки одного веса. Получалось, что женщины носят на себе часть имущества, которую было проще оценивать, чем драгоценности или каменья.

Князь или коммуна старались контролировать излишества с помощью законов против роскоши, которые часто возобновлялись или изменялись, но, похоже, не слишком-то соблюдались. Запрещалось приносить золотых и серебряных дел мастерам золото или серебро для изготовления украшений или столовой посуды. Порядочные женщины не должны были носить одежду, платья или чепцы, слишком обильно затканные золотой нитью: её разрешённый вес составлял одну унцию – 30 гр., Жак Эрс, «Рождение капитализма в Средние века».

Меж тем чрезмерное элитарное потребление было лишь бросавшимся в глаза следствием перенакопления свободных капиталов: их попросту некуда было инвестировать из-за избыточной мощности основных капиталов, которой с головой хватало для переработки ослабевшего платёжеспособного спроса.

В условиях дистрофии денежного обращения жизнь непрерывно возвращала социумы к реалиям натурального обмена, ограждавшего простых тружеников от её губительных последствий. Так дефицит золота и серебра всё глубже загонял Европу из классического капитализма обратно в классический феодализм.

Ренессанс старинных механизмов накопления капиталов

Жёсткая «посадка» паллиативной версии классического капитализма, а с ним и «приземление» эксклюзивной индустриальной ренты привели к ренессансу проверенных механизмов взимания эксклюзивной ренты – денежной ссуды и международной морской торговли. Первая покрывала частые, с учётом дефицита монеты, денежные разрывы, вторая традиционно обслуживала значимую долю элитарного потребления, менее всего страдавшего в эпоху финансовых кризисов. Подтверждением тому Милан, сменивший специализацию с индустриальной ренты на обслуживание элитарного спроса, о чём упоминалось в предыдущей заметке. Милан, минимально пострадавший от кризиса XIV века и от чумы, так и остался вплоть до наших дней в столь устойчивой к потрясениям нише.

О возврате морской торговлей лидерства в накоплении Капитала свидетельствует направление главных денежных потоков Европы в XV-XVI веках:

После того как дважды, в 1422 и 1424, Кутну-Гору разорили и сожгли гуситы, там перестали чеканить монету и прекратили работу в заброшенных копях, производительность которых падала всё больше и больше. Новый подъём испытали тогда саксонские копи в Мариенберге, Фрайберге и Шнеберге – район Рудные горы (максимум добычи в Саксонии пришёлся на 1450-1550). Руду обрабатывали методом амальгамации, известным, похоже, издавна, но который значительно усовершенствовали, чтобы получать почти чистое серебро. Немалая часть очищенного металла отправлялась в Италию через альпийские перевалы по новой дороге для тяжело нагруженных караванов мулов и лошадей. В Венеции это серебро доставлялось в импозантный «Фондако деи Тедески» и складировалось там, Жак Эрс, «Рождение капитализма в Средние века».

Здание Фондако деи Тедески было построено в 1228 как подворье для проживания немецких (tedeschi) торговцев и хранения их товаров. Расположено оно в центре, рядом с известным мостом Риальто и является одним из самых крупных в Венеции:

Фондако деи Тедески

Начиная с 1318, а это год следующий за первой острой фазой финансового, а значит и производственного кризиса, и сопровождавшего их Великого голода, подворье превратилось в главную международную торговую площадку для экспорта немецкой металлургии. Поток денег как по щелчку потёк мимо Флоренции в Венецию. Площадка служила конечной точкой маршрута, связавшего её с Аугсбургом, Нюрнбергом, Прагой, Веной через перевал Бреннер. Сюда, в ответ на товарный поток, востребованный высшей элитой Священной Римской империи, шло в Венецию немецкое серебро, используемое для чеканки местной серебряной монеты «гроссо матапан». Ещё её называли серебряным дукатом. Она стала международным стандартом серебряной монеты и валютой XIV-XVI веков отнюдь не потому, что была красивее других, а поскольку её чеканка была обеспечена устойчивым потоком серебра.

Через подворье в немецкие рудники активно вкладывались деньги венецианских банкиров, что позволяло совершенствовать добычу на больших глубинах, благодаря развитию технологии откачки воды из шахт, и внедрить новые методы очистки золота и серебра от примесей – амальгамацию. Высокое качество монеты послужило росту привлекательности денег Венеции и её финансовых институтов, особенно на фоне общего экономического кризиса в Западной Европе.

Венеция, несомненно, вернула себе лидерство в присвоении эксклюзивной ренты, оттеснив с первого места выскочку Флоренцию, столкнувшуюся с реалиями дистрофии спроса, убивавшей её избыточные производственные мощности.

Джокер для рестарта в классический капитализм

Нет денег – нет классического капитализма. Возврат Цивилизации в классический капитализм оказался бы в принципе невозможен без волшебного Джокера – обильнейшего источника денег. Его для Европы вытянули Испания и Португалия, приступившие в XV-XVI веках к активной атлантической экспансии. Полагаю, будет небезынтересным вкратце проследить до момента начала экспансии социогенез этих двух государств, послуживших невольным катализатором полноценного рестарта в классический капитализм. Меж тем он неразрывно связан с арабским миром и Исламом, с которых мы и начнём.

Время Праведных халифов и предыстория великого раскола

Арабы ворвались на арену социогенеза внезапно и стремительно. Казалось бы, община Медины под предводительством Мухаммеда отвоевала его родной город Мекку – сакральный центр Ислама – только в 630, а уже в 632, сразу после смерти Пророка, возник Праведный халифат, на левой карте. Теократическое исламское государство мгновенно, в характерных масштабах времени социогенеза, превратилось в грозную военную силу . Мусульманский субэтнос, увеличившись от нескольких десятков человек до нескольких десятков тысяч, завоевал всю Аравию и навязал арабам норму единобожия, Л.Н. Гумилёв, «Этногенез и биосфера Земли».

Темпы экспансии Праведного Арабского халифата 632-661 впечатляют:

Четыре Праведных халифа, последовательно сменявшие друг друга, выбирались из ближайших сподвижников и родственников Мухаммеда. Для двух первых халифов, как и для пророка Мухаммеда, политическая власть была дополнением к религиозному лидерству. При третьем Праведном халифе Усман ибн Аффане 644-656 начался разворот от теологического к светскому государству. Он отменил запрет на владение арабами землёй в покорённых странах, ввёл практику раздачи государственных должностей своим родственникам из рода Омейядов, положил начало превращению суда и полиции из чисто религиозных в государственные учреждения.

Усман ибн Аффан был убит группой недовольных его политикой мусульман. Его смерть омрачила кровавой междоусобицей правление последнего из Праведных халифов Али ибн Абу Талиба 656-661. Наместник халифа в Сирии Муавия ибн Абу Суфьян из рода Омейядов, родственник убитого, отказался присягнуть Али, утверждая, что тот запятнал себя связью с убийцами. Обвинение и фронда положили начало первой фитне – гражданской войне между мусульманами.

При Али ибн Абу Талибе произошёл и первый идеологический раскол внутри Ислама – обособление из единой общины религиозно-политической группировки хариджитов. Они были недовольны нерешительностью халифа в решающем сражении: в момент, когда исход битвы складывался неудачно для мятежников, те прикололи на копья свитки Корана, после чего Али прервал сражение. В 661 группа заговорщиков-хариджитов решила положить конец внутренней смуте, физически устранив её лидеров – Али и Муавию. Муавии удалось избежать смерти, а многочисленные сторонники и военная машина, обретённые им в борьбе с Али ибн Абу Талибом, помогли ему стать единоличным правителем.

Внутренняя смута 656-661 привела к перерыву в завоеваниях и отпадению ряда приграничных областей, поэтому Муавии достался халифат несколько урезанный в сравнении с 652 годом. Но и так неплохо получилось:

Муавия I, который никак не имел чести относиться к Праведным халифам, провозгласил своим наследником старшего сына Язида. Тем самым он превратил халифат из государства с выборной формой правления, в котором верховное лицо избиралось либо советом – шурой, либо мусульманской общиной – уммой, в теократическую наследственную монархию дома Омейядов. Шаг естественный, поскольку столь сильная власть не могла долго оставаться общинной, читай бесхозной. Одна из важных реформ Муавии логично вытекала из его наместничества в Сирии: он перенёс столицу халифата из Медины – средоточия своих врагов, в Дамаск – регион сторонников, тем самым сместил административный центр Ислама в сердце Передней Азии. По этой причине Омейядский халифат получил своим вторым названием Дамасский.

Сунниты и шииты

Главный раскол в Исламе по линии сунниты-шииты оформился вскоре после захвата власти Омейядами. Основным был вопрос об источнике власти.

Шииты придерживались принципа сакрального характера верховной власти. Поэтому настаивали, чтобы она принадлежала исключительно наследникам пророка Мухаммеда – потомкам его дочери Фатимы и последнего Праведного халифа Али ибн Абу Талиба, приходившегося Мухаммеду не только зятем, но и двоюродным братом. Согласно их воззрениям, право на имамат – институт верховного руководства общиной – было закреплено за родом Али божественным установлением Аллаха.

Сунниты же показали себя гибкими и пластичными – верноподданными сильной власти, следующими социальным реалиям. Они с лёгкостью согласились с самоназначением Муавии правителем, исходя из его права сильного, и с последующей передачей власти по наследству. Династическое правление Омейядов, затем Аббасидов воспринималось ими как приемлемое и естественное.

Сунниты изначально были политической партией власти новой династии халифов, шииты – их оппонентами. Первые апеллировали к социальному реализму, вторые – к религиозному романтизму. Обе партии, облачившись в нюансы теологических норм и обрядовости, оформились как конкурирующие религиозно-правовые течения Ислама.

Сейчас примерно 85-90% мусульман составляют сунниты, 10-15% – шииты. Не исключено, что данный социальный спектр фундаментальный – является своего рода социальным «реликтовым излучением», дошедшим до нас со времён первичного Ислама, отражающим долю практиков и романтиков в социуме. Удивительно, но даже в текущих социальных реалиях, жёстко ломающих онтологии, базовые шаблоны поведения суннитов и шиитов, вытекающие из исходного выбора, сохранились неизменными. Первые как были, так и остались верноподданными сильной власти, даже если она – Мировой Шайтан. Шииты же выступают её жёсткими оппонентами, поскольку источник этой власти грязный – Очень Большие Деньги и пробуждаемые ими чисто животные инстинкты.

По своему содержанию раскол по линии сунниты-шииты отчасти напоминает таковой между католиками и православными (ортодоксами). Роман понтификов с Большими Капиталами привёл католиков в услужение к Капиталу, которое протестантизму оставалось лишь оформить в явном виде. Тогда как бόльшую часть ортодоксов власть Больших Капиталов не устраивает. Можно считать это совпадением, но 300 млн. православных на фоне около 2,1 млрд. католиков и протестантов тоже составляют 12,5%.

Вторжение Омейядского халифата в Европу

К началу VIII века Омейядский халифат восстановил и даже расширил владения Праведного халифата в границах 652 года, после чего нацелился на Западную Европу. Её конфигурация в тот момент была простой и незамысловатой – Франкское королевство Меровингов в Центральной Европе (слева) и королевство Вестготов на Пиренейском полуострове (справа):

В 710 Омейяды предприняли первую попытку проникновения в Иберию со стороны города Сеута на африканском побережье Гибралтара. В апреле 711 на полуостров вторгся берберский полководец Тарик ибн Зияд с войском из 7 тысяч наёмников – обращённых в Ислам воинов-берберов, ставших ядром вторжения. К 718 халифат покорил Иберию.

В аль-Андалус, мусульманское название Иберии, начали прибывать новые поселенцы. Немногочисленные арабы из Сирии и Аравии облюбовали крупные города на юге и юго-востоке – центры морской торговли и её производственная база. Берберы в основном обосновались во внутренних районах, не столь комфортных и привлекательных, но более близких их образу жизни.

Грандиозный размах Империи

Далеко на Востоке Омейяды присоединили обширные территории в долине Инда и Средней Азии. Мир тогда, признаемся, выглядел вовсе не европоцентрично – на фоне халифата Франкское королевство и Византия смотрелись карликами:

Важной составляющей успеха халифата была умеренная политика. Завоеватели предлагали противнику приемлемые условия капитуляции, в том числе возможность сохранить свою веру. С иноверцев, называемых зимми, в обмен на предоставление исламским государством защиты и неприкосновенности взыскивали поземельный налог (харадж) и подушную подать (джизью). Исламские правоведы трактовали их как выкуп за сохранение жизни, защиту и право исповедовать свою веру. Поначалу закон Ислама, ещё не столкнувшийся с разрушительной светской действительностью, был относительно либерален.

Начало Реконкисты и спасение Европы

К 718 халифат захватил весь полуостров за исключением узкой полоски на севере в Астурии. В маленьком королевстве, защищённом горами, осели остатки вестготской знати. Мусульмане встретили там серьёзное сопротивление. Уже в 718, по другим данным в 722, дон Пелайо, избранный королём Астурии, нанёс им первое поражение в битве при Ковадонге.

С крохотной полоски земли и с этой битвы началась Реконкиста – буквально отвоёвывание – длительный процесс возврата христианами Пиренейского полуострова:

Омейяды, несомненно, совершили стратегическую ошибку, не задавив очаг сопротивления в зародыше. Как это часто случается, роковую роль сыграла жажда наживы. Халифат предпочёл не отвлекаться на ничтожную территорию, дабы не терять темп восточной экспансии, обещавшей бóльшую добычу.

Завоеватели совершали набеги на юг Франции и пытались закрепиться за Пиренеями, пока не были разгромлены франками в 732 в битве при Пуатье. Карл Мартелл 688-741, майордом франков 717-741 из рода Пипинидов, возглавивший в той схватке войска Франкского королевства, вошёл в историю как спаситель Европы от арабского завоевания.

Желание отомстить за обидное поражение и продолжить нести Ислам дальше в Европу стало причиной повторного вторжения в Галлию в 735. Поначалу ему сопутствовал успех, но в кампаниях 736 и 739 франки, возглавляемые всё тем же Карлом Мартеллом, вернули себе все свои территории.

Вторжение Арабского халифата в Западную Европу развивалось и со стороны Балкан. Там его отразила Византия и пришедшее ей на помощь Болгарское царство. Византийского императора Льва Исавра и болгарского хана Тервела из династии Дуло, которая основала Первое Болгарское царство 681-1018, тоже принято относить к спасителям Европы от мусульманского завоевания.

Первые шаги Реконкисты и падение Омейядского халифата

Основанная доном Пелайо Астурийская династия постепенно расширяла границы королевства, однако очень небыстро, особенно в первые два столетия. В VIII веке христиане Иберии не располагали реальной силой, которую можно было противопоставить маврам – так в Средние века называли мусульманское население Пиренейского полуострова и западной части Северной Африки – сначала только берберов, затем и арабов. В тот период все успехи Реконкисты были связаны с внутренними проблемами Омейядского халифата.

Явной его слабостью было деление мусульман на арабов и неарабов. Напряжение, вызванное дискриминацией, стало  в итоге идеальной почвой для восстания против правящей династии. Оно созрело в союзе Аббасидов и шиитов. Аббасиды вели своё происхождение от Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба – дяди Муххамеда. Их близкое родство с наследниками Али ибн Абу Талиба, последнего из Праведных халифов, зятя и двоюродного брата пророка, позволило им заручиться поддержкой шиитов, в свою очередь надеявшихся, что после свержения Омейядов власть перейдет к роду Али.

Значительные силы Омейядов съела междоусобица, разгоревшаяся после смерти в 743 халифа Хишама. Немалые ресурсы отвлекла Месопотамия, которую пришлось частями отвоевывать у хариджитов. В 747 ибадиты (умеренная фракция хариджитов) захватили Мекку, откуда их выбили только в 748. Всё это подтачивало силы халифата и отвлекало от Хорасана – области в Восточном Иране и Туркмении, где и началось выступление Аббасидов.

Омейядов свергли в ходе третьей фитны 747-750. Движение Аббасидов постепенно крепло и в 750 в битве на реке Большой Заб, северном притоке Тигра, Омейяды потерпели сокрушительное поражение от мятежной армии под предводительством Абу Муслима, сумевшего объединить Аббасидов и шиитов, что привело к падению династии.

Аббасидский халифат

Аббасиды – вторая династия арабских халифов 750-1258, более пяти веков сохранявшая либо светскую, либо религиозную власть. Их халифаты 750-945 и 1194-1258 отбросили арабский национализм и стали символом мусульманской общности. Отныне этническая принадлежность значила меньше, чем вероисповедание. При них Ислам стал интернациональной религией, а это привело к быстрой исламизации Ирана и Средней Азии и к усилению в халифате персидского фактора.

Аббасиды перенесли столицу восточнее Дамаска, ближе к географическому центру халифата и его шиитской базе в Хорасане – в Багдад, который был основан в 762 халифом аль-Мансуром на западном берегу реки Тигр. Вот почему Аббасидский халифат имеет своим вторым названием Багдадский: «В Багдаде всё спокойно».

Возникновение Кордовского и других эмиратов

Во времена Праведного халифата религия была единственным и абсолютным системообразующим фактором исламского социогенеза. Но по мере формирования многочисленных светских центров силы, возникавших вследствие внутриэлитных противоречий, они стали разрывать некогда единую теологическую империю.

Аббасиды, придя к власти, практически поголовно истребили род Омейядов – спаслись лишь единицы. Не пощадили они и своих недавних сторонников в борьбе с Омейядами, в том числе в 755 вероломно убили Абу Муслима.

Один из уцелевших Омейядов Абд ар-Рахман бежал в Африку, но попытка закрепиться в землях берберов оказалась безуспешной. Тогда он с их небольшим отрядом высадился в конце 755 в аль-Андалусе. Там на его сторону перешли йеменские подразделения. В мае 756 Абд ар-Рахман разбил силы, верные вали (наместник халифа) аль-Андалуса  Юсуфу. Захватив Кордову – резиденцию мусульманских правителей, он провозгласил себя эмиром.

Уже в 756 было запрещено упоминание Аббасидов в пятничных проповедях. Тем самым Абд ар-Рахман I отложился от халифата и стал основателем эмирата и династии кордовских эмиров. К 800 от Аббасидов отложилась значительная часть Магриба, где возникли эмираты Идрисидов, Рустамидов, Агламидов.

От эмирата к халифату

Королевство Астурия, несмотря на некоторый территориальный рост, оставалось в разных силовых категориях с Кордовским эмиратом. Косвенно о военной силе эмирата свидетельствует отражение в 844 набега со стороны Кадиса неуёмных викингов:

Но в эмирате продолжились те же процессы, что и в Аббасидском халифате – к X веку он в значительной мере расползся по феодальным «квартирам». Последнему эмиру Кордовы Абд ар-Рахману III 912-929 удалось восстановить политическое единство эмирата. Но он столкнулся с угрозой вторжения правившей в Каире конкурирующей исламской династии Фатимидов,  претендовавшей на халифат, который включил бы в себя Кордову. В ответ Абд ар-Рахман III присвоил себе титул халифа. И хотя титул мало что значил за пределами аль-Андалуса, равный с Фатимидами статус не дал тем преимуществ в привлечении союзников.

С 929 по начало XI века халифат процветал. Близость к Африке позволяла за счёт внешней торговли наполнять золотом его денежное обращение. Активное использование рабов, находившихся вне товарно-денежного обмена, уменьшало потребность денежного обращения в полновесной монете даже в сравнении с феодализмом. Поэтому экономика – материальная основа стабильности социального организма – была в полном порядке.

Падение Кордовского халифата

Религиозный фактор, дававший право на безусловную верховную власть, год за годом дискредитировался усиливавшимися светскими факторами – правом сильного, закреплённом в светском законе, и властью Капитала, а с ним и инстинктов. Ослабление иррациональных оснований верховной власти, более могущественных, чем утилитарные светские, вело к феодальной раздробленности. В отсутствии непререкаемого авторитета халифат в начале XI века вступил в период феодальных смут и в 1031 под давлением честолюбивых местных властителей распался на мелкие эмираты:

Однако лёгкой расправы над измельчавшими эмиратами со стороны усилившихся христианских королевств не случилось. Причиной тому стали Альморавиды.

Главные субъекты иберийской государственности

К судьбе мусульманской части Иберии мы вернёмся чуть позже, а сейчас уделим часть внимания второй стороне Реконкисты – христианским королевствам и графствам.

В фундамент католической государственности Испании легли пять главных субъектов – четыре королевства и одно графство. Пришло время познакомиться с ними. Два королевства – Кастилия и Леон, Португалия – порождение микроскопического королевства Астурия. Оставшиеся два королевства – Арагон и Наварра, а также графство Барселона – производные от графств Испанской марки.

Королевство Кастилия и Леон

Небрежность старших Омейядов, проигнорировавших в начале XIII века мелкую Астурию, дорого обошлась последующим эмирам и халифам.

Королевство Астурия не только сохранило ничтожную полоску вдоль побережья Атлантического океана, но и за два века, VIII и IX, приросло Галисией, Леоном и пограничной областью Кастилией:

Династические разделы и объединения королевств нередко приводили к переносу их административных центров и изменению названия. Так случилось и с Астурией. Её раздел в 910 на Галисию, Астурию и Леон между тремя сыновьями Альфонсо III Великого, правившего долгих сорок четыре года 866-910, привёл к последующему объединению тех же земель в 924 в Королевство Леон и Астурия и переносу столицы из Овьедо в Леон. По мере расширения и укрепления королевства вторую часть его названия постепенно стали игнорировать.

Кастилия, выполнявшая функцию пограничной области Королевства Астурия, получила название от оборонительных крепостей – castillos – во множестве сооружённых на её территории. Для улучшения управления восточные земли Астурии были преобразованы в 850 в графство Кастилия. После угасания в 1029 правящей династии Лара, графство присоединил к Королевству Наварра Санчо III Великий, женатый на сестре последнего из графов Кастилии. Конфигурация христианских королевств аль-Андалуса на короткое время приняла следующий вид:

Христианские королевства и графства аль-Андалуса в 1031

Санчо III и его сыновья – важнейшие фигуры в социогенезе Иберии. Санчо Третьему в 1034, за год до гибели, покорился даже Леон, правители которого с X века традиционно носили титул Короля испанцев. После его кончины в 1035 последовал грандиозный династический раздел королевства между сыновьями: Гарсии III досталась Наварра, Бермудо III – Леон, Гонсало – графство Рибагорса, Фердинанду I – Кастилия, незаконнорожденному сыну Рамиро I – Арагон. В этот момент и возникли два новых королевства: Рамиро I в 1035 принял титул короля Арагона, Фердинанд I в 1037 – короля Кастилии. Король Леона Бермудо III сразу же в 1037 вторгся в Кастилию, но Фердинанд I сумел разбить брата, после чего в 1038 провозгласил себя королём Кастилии и Леона. Такое вот феерическое восхождение Арагона и особенно Кастилии из графства в королевство.

Это было первое, но не единственное объединение двух соседних королевств – Кастилии и Леона. Их государственность непрерывно «дышала»: в процессе соперничества и династических актов, они то интегрировались, то распадались. Увлекательный процесс был прерван Фердинандом III, взошедшим на трон Кастилии в 1217. Он был рождён в близкородственном браке, расторгнутом по этой причине папой римским, что де-факто сделало его незаконнорожденным. Это позволило королю Леона Альфонсо IX, отцу Фердинанда, поставить под сомнение право сына на наследование Кастилии по матери. Пытаясь оспорить права на престол силой, Альфонсо проиграл. В 1218 отец и сын заключили мирный договор, в том числе об объединении своих усилий против мавров.

После смерти Альфонсо в 1230 Фердинанд III урегулировал вопрос о престолонаследии Леона с единокровными сёстрами от его первого брака, что поставило заключительную точку в объединении двух корон в одну – Королевство Кастилия и Леон.

Королевство Португалия

Социогенез Королевства Португалия был беднее на события.

Первое графство Португалия незначительное по размеру, его можно увидеть выше на карте «аль-Андалуса в 1031», прекратило существование в 1071 после присоединения к Галисии.

Территория второго графства Португалия – condado Portucalense – была значительно больше. Его создал в 1093 король Леона, затем и Кастилии, Альфонсо VI Храбрый в качестве ленного владения своего зятя Генриха Бургундского 1066-1112 в качестве вознаграждения за участие в войне против мусульман.

Сын Генриха Бургундского Афонсу I 1109-1185 не стал откладывать дело в долгий ящик и в 1139 после грандиозной победы при Оурике над Альморавидами (следующая династия эмиров аль-Андалуса) провозгласил себя королём Португалии. Собранная им королевская ассамблея в Ламегу признала его первым королём Португалии. В подтверждение Афонсу получил корону из рук архиепископа Браги Жуана Пекулиара.

Альфонсо VII, двоюродный брат Афонсу и по совместительству король Леона и Кастилии с 1126 по 1157, был недоволен, рассматривая отпадение Португалии как мятеж. Здесь Афонсу повезло, что в 1135 Альфонсо VII короновался как «император всей Испании» – титул, который в X-XII веках принимали наиболее честолюбивые правители Астурии, Леона, Кастилии, Наварры. Будучи на момент коронации графом Португалии, Афонсу проигнорировал её. Именно это позволило ему в 1143 снизить градус противостояния с Кастилией, признав себя в заключённом с Альфонсо соглашении вассалом императора, теперь уже в качестве короля Португалии. Вассал императора мог быть королём, более того, иметь в вассалах королей было лестно для императоров.

Афонсу I правил долго и дождался признания себя королём Португалии в булле папы Александра III в 1179, наделившей его правом завоёвывать и присоединять земли мавров. Признание понтифика окончательно закрепило королевский статус Португалии и существенно снизило риск аннексии со стороны грозных и сильных соседей.

Королевство Наварра, Королевство Арагон и графства Барселона

Все перечисленные в заголовке субъекты социогенеза возникли на землях, которые Кордовский эмират во второй половине VIII века вынужденно уступил Франкскому королю Карлу Великому 768-814:

Дальнейшая экспансия франков встретила упорное сопротивление, к тому же её затруднял горный барьер Пиренеев. В итоге их миссия в Иберии закончилась образованием вдоль южных склонов Пиренеев цепи графств Испанской марки, выступавших в качестве защитного барьера от посягательств эмирата.

Плох тот граф, который не мечтает стать герцогом, и плох герцог, не мечтающий стать королём. После 820 графы Памплоны (Наварра) и Хаки (Арагон), используя воинскую доблесть басков и заградительную цепь Пиренеев, отбились от вассальных обязательств перед королём франков.

Поначалу графство Хака признало вассальную зависимость от Памплоны. В 943, после прерывания местной династии, оно и вовсе вошло в её состав и оставалось там до гибели в 1035 упоминавшегося выше короля Наварры Санчо III Великого. В результате династического раздела Арагон, напомним, отошёл к незаконнорожденному сыну Рамиро I, который тут же провозгласил себя королём Арагона.

Со второй половины XI века Арагон активно прирастал за счёт участия в Реконкисте. Через сорок лет после смерти Санчо III королевства Арагон и Наварра вновь объединились на правах личной унии c 1076 по 1134, но теперь это произошло под властью арагонской династии. Уния вызвала неудовольствие Кастилии, поскольку существенно усилила Королевство Арагон.

Пишем «графство Барселона», читаем «королевство Арагон»

Король Арагона и Наварры Альфонсо I Воитель умер в 1134, не оставив детей и завещав обе короны орденам иоаннитов и тамплиеров. Однако знать обоих королевств воспротивилась его посмертной воле и выбрала себе новых правителей.

Участь стать королём Арагона выпала младшему брату Альфонсо I Воителя Рамиро II Монаху, на которого надели корону вопреки его желанию. Рамиро и вправду был монахом, поэтому папа Римский освободил его от обета безбрачия.

В 1135 Рамиро женился, и уже в 1136 у него родилась дочь Петронила. Мгновенно, уже в 1137, он выбрал ей в мужья графа Барселоны Рамона Беренгера IV. Король-монах не собирался тратить время и силы на дублирование преемника короны и заключил соглашение, по которому в случае смерти Петронилы до рождения ею наследника королём Арагона становился жених. Закрыв тем самым вопрос с преемственностью власти, Рамиро II тут же умыл руки – отрёкся от престола в пользу дочери-малютки и с чувством выполненного долга вернулся в монастырь. Благодаря этому браку Арагон и Каталония оказались объединены личной унией.

Графство Барселона прошло к тому моменту свой многотрудный путь. В 988 граф Барселоны Борель II разорвал вассальные отношения с Западно-Франкским королевством – этот год местные жители считают датой основания Каталонии. Постепенно все восточные графства до Сердани включительно, см. выше карту «Графства Испанской марки», попали либо под прямое правление графов Барселоны, либо в вассальную зависимость от них.

Династическое объединение с Арагоном открыло перед правителями Барселоны широкие перспективы: титул короля Арагона был престижнее графского, поэтому уже Рамон Беренгер IV использовал его, ставя принц-регент Арагона впереди титула граф Барселоны. После смерти в 1162 Рамона Беренгера на трон вступила его супруга Петронила Арагонская – дочь Рамиро II Монаха. Она, похоже, была истинной дочерью своего отца: в 1164 Петронила отреклась от всех титулов в пользу сына Альфонсо II, больше не выходила замуж и вела простую скромную жизнь.

С 1164 началось официальное правление Арагонской династии Барселонского дома, продлившееся до 1410. Так королевские амбиции графов Барселоны, примеривших на себя корону Арагона, прервали самостоятельный социогенез Каталонии.

Геополитический тупик храбрых басков

Как только в сложном северо-восточном углу Испании оформилось сильное Королевство Арагон, и не менее сильное – Кастилия и Леон, Королевство Наварра тут же оказалось исключенным из числа субъектов социогенеза, превратившись в его объект.

Граф Барселоны Рамон Беренгер  стал принц-регентом Арагона в 1137, а уже в 1140 заключил с королём Кастилии и Леона договор об освобождении ранее занятых земель Арагона в обмен на признание вассальной зависимости от Кастилии и участие в совместных действиях против воинственной Наварры. В 1151 короли продлили анти-наваррский союз и оговорили возможный раздел мусульманской части Испании после её завоевания. Тем самым Наварра оказалась безнадёжно запертой в глухом северо-восточном углу Иберии: со стороны полуострова Кастилией и Арагоном, со стороны континента Францией. Наварра по-прежнему не отказывалась от участия в Реконкисте, но ей доставались лишь почёт и уважение, а не новые земли.

Длинная серия династических перипетий и конфликтов завершилась итоговым разделом Королевства Наварра на две части: бóльшая южная часть – Верхняя Наварра – досталась в 1513 Испании, меньшая северная часть – Нижняя Наварра – окончательно вошла в 1620 в состав Франции.

Уточнив состояние христианских субъектов социогенеза Испании, вернёмся в аль-Андалус.

Братство Альморавидов

Лёгкой расправы усилившихся христианских королевств над измельчавшими эмиратами, которые возникли в 1031 вместо Кордовского халифата, не случилось только благодаря Альморавидам. Они появились в 1039-1043 в Мавритании как мусульманское религиозное братство. Вождь берберского племени лемтунов Яхья ибн Ибрахим, совершив в 1036 паломничество в Мекку, осознал, насколько плохо обстоят дела в познании истинного Ислама и исполнении религиозных канонов. Он пригласил теолога Абдуллу ибн Ясина нести своему племени истинную веру. Учитель был фанатичным пуританином и предписывал строгое соблюдение религиозных обрядов, норм и законов. Абдулла ибн Ясин освежил восприятие универсальных норм Ислама, искажённое социальными буднями и товарно-денежными отношениями, что сразу сделало Ислам привлекательным в глазах «социально наивных» берберов Западной Африки.

После смерти вождя племени Абдулла ибн Ясин и верные ему последователи были вынуждены удалиться на остров на реке Сенегал на юго-западе Мавритании. К 1043 число приверженцев братства выросло до 1000 человек. Небольшой, но сплочённый фанатической верой кулак позволил приступить к покорению других берберских племён Сахары. Для этого хватило десяти лет.

Захватив Сахару, Альморавиды в 1053-1055 двинулись дальше в Магриб. Здесь их экспансии во многом способствовала жадность местных вождей, взимавших подати, значительно выше установленного пророком Мухаммедом предела.

Абдулла ибн Ясин, зачинатель династии Альморавидов, погиб в 1059 как воин Ислама – в войне против берберского племени Берегватов. После его смерти Альморавиды приняли в 1061 титул эмиров, а в 1062 заложили в качестве своей резиденции город Марракеш.

Первый исламский ренессанс в Испании

Тем временем Королевство Кастилия и Леон активно теснило мелкие мусульманские княжества, которые в 1082 были вынуждены обратиться за помощью к собратьям по вере в Магрибе. Экспансия Альморавидов на Пиренейский полуостров началась в 1086, а к 1110 вся мусульманская часть Испании была поглощена и включена в состав молодой империи:

Христианские королевства опять получили единого грозного противника вместо множества разобщённых мелких эмиратов. Но недолго.

На вершине могущества с Альморавидами сыграла злую шутку обратная трансформация, обычная для элит аскетичных культов: попав в аль-Андалус, они тут же стали поклонниками гедонизма, имманентного любой высокой культуре. Переход от служения идее и сурового аскетизма к роскоши и комфорту всегда сопровождается непомерным ростом гордыни. Кучка мелких князей-лемнутов невежественных и неспособных к учению, требовавших независимости, которую были не в состоянии удержать, ибо не имели ни военных, ни финансовых возможностей для этого.

Фактический распад на удельные княжества и отторжение элит их подданными способствовали возобновлению успехов Реконкисты. В 1147 Лиссабон навсегда перешёл к христианам, войска Кастилии подступили к самой Кордове, граф Барселоны Рамон Беренгер (по совместительству с 1137 принц-регент Арагона) захватил Тортосу и Лериду, см. карту.

Второй исламский ренессанс

Непосредственно за Альморавидами последовал второй исламский ренессанс – Альмохадов, тоже основавших династию и империю 1121-1269.

Они возникли как очередное религиозное братство. Его основатель Мухаммед ибн Тумарт 1078-1130 совершил паломничество в Мекку, посетил Багдад и Каир, после чего в 1116 вернулся в Магриб. В своих проповедях он выступал за восстановление строгой морали в соответствии с Кораном и сунной и за начало священной войны против отступников Альморавидов, нарушавших многие нормы Ислама. Воззвание к Пророку и справедливости опять легко нашло дорожку к сердцам неискушённых берберов, что позволило братству объединить с 1121 по 1130 значительную часть территории Марокко, населённой племенами масмудов. Мухаммед ибн Тумарт был признан махди – последним преемником пророка Мухаммеда, своего рода исламским мессией, что несравнимо выше любого из светских титулов – и эмира, и халифа.

Но основателем династии Альмохадов считается не ибн Тумарт, а его любимый ученик Абд аль-Мумин 1101-1163, провозглашённый в 1130, сразу после смерти махди, халифом. Именно при нём произошёл самый бурный рост империи Альмохадов. В 1147, синхронно с возвращением христианами Лиссабона, они захватили резиденцию Альморавидов Марракеш, а вскоре очистили от них и от местных династий не только Марокко, но и весь Магриб. В аль-Андалус Альмохады вторглись ещё раньше – в 1145, а к 1155 покорили значительную его часть:

После взятия Марракеша Абд аль-Мумина убедили принять высший титул халифов Амир аль-муминин – символ не только политической, но и духовной власти, что официально поставило его вровень с аббасидским халифом, тем самым освободило от духовного сюзеренитета последнего.

Так на идее Бога и справедливости возникла очередная империя – Альмохадский халифат, оказавшийся существенно устойчивее эмирата Альморавидов. В идеологию Альмохадов были вплетены элементы исламского фанатизма, приправленные гонениями на христиан, что позволило держать в жёсткой узде утилитарные вожделения элиты и консолидировать мусульманскую Испанию в противостоянии Реконкисте. Расцвет халифата пришёлся примерно на 1200, в частности, в 1195 в битве при Аларкосе христианам было нанесено тяжелое поражение – последнее в ходе Реконкисты.

Конец Альмохадов и победная поступь Реконкисты

Даже при наличии жёсткой идеологии сплочённую на принципах аскетизма элиту, окружённую соблазнами аль-Андалуса, невозможно долго удерживать в узде. Её сгубили всё та же постепенная деидеологизация под давлением соблазнов городской культуры и неизбежно сопутствующие тому династические распри. Религиозные преследования, приправленные налоговыми грабежами, вызвали ряд восстаний, жестоко подавленных, что ещё больше ослабило халифат.

Кульминационной точкой Реконкисты стала битва в 1212 при Лас-Навас-де-Толоса, в которой Альмохадов разгромила объединённая армия Кастилии и Леона, Арагона, Португалии и продолжавшей бескорыстное участие в Реконкисте Наварры. В сражении приняли участие и рыцари, прибывшие из разных концов христианского мира. Поражение надломило халифат: к 1230 христиане вернули себе Балеарские острова, а к 1248 захватили почти весь аль-Андалус, за исключением Гранадского эмирата. Португалия завершила участие в Реконкисте в 1250 захватом Алгарви – своих южных областей.

Точка в жизненном цикле Альмохадов была поставлена в Магрибе берберским племенем Бану Мерин, захватившем в 1269 столицу халифата Марракеш. Новая берберская династия Меринидов (Маринидов) правила Магрибом до начала XV века.

Сила и слабость исламского социогенеза

По итогам социогенеза возникает стойкое ощущение, что берберы, периодически вдохновляемые повторением первородного Ислама, неискажённого социальными буднями, стали для Северной, Западной Африки и отчасти Южной Европы своего рода норманнами, что неудивительно. Ислам – религия простой и лёгкой для восприятия веры и закона. Его подкупающая ясность с прямыми инструкциями, как поступать и кому подчиняться, дабы наполнить свою жизнь смыслом, действовала завораживающе и пробуждала жертвенность. В результате естественная пассионарность берберов, кратно усиливаясь привнесённой религиозной, пожалуй, даже превышала уровень таковой у викингов, что и приводило к бурным взрывам социогенеза.

Сказанное касается не только берберов. Они просто попали в наш фокус, поскольку мы рассматривали процессы социогенеза, связанные с конкретной областью Африки и Западной Европы. Поэтому коснулись лишь малой доли порождённых исламским фактором халифатов, эмиратов, султанатов.

В мощи исламского социогенеза одновременно заключена и его слабость. Он мгновенно достигает выдающихся результатов на волне иррационального неутилитарного порыва, который столь же быстро гасится зовом инстинктов к удовлетворению вполне утилитарных желаний, как и реалиями социального закона, защищающего не праведного, а сильного. Вслед за романтическим религиозным порывом Цивилизация, не откладывая в долгий ящик, быстро вступала в свои утилитарные права.

Гранадский эмират

До 1462 христианские королевства будто бы забыли о Гранадском эмирате. В тот период имели место лишь мелкие «ленивые» приобретения королевства Кастилия в северных предгорьях Андалузских гор:

Эмиры из династии Насридов, понимая свою уязвимость, отчаянно лавировали. В частности, в 1248 в обмен на обещание оставить эмират в покое они помогли христианам завоевать Севилью, а чуть позже приняли вассальную зависимость от короля Кастилии и Леона Фернандо III 1217-1252, что помогло затормозить победный вал Реконкисты.

Дальнейшую жизнеспособность эмирата во многом определила география: со стороны континента его прикрывали горы, в том числе высокогорная область Сьерра-Невада с высотами до 3478, а со стороны моря поддерживали исламские государства. В военном отношении эмират усиливала опора на наёмников-берберов из Магриба. Поэтому задача его окружения, изоляции и расчленения была существенно сложнее, чем континентальных эмиратов.

В 1330 году, после поражения в битве при Тебе, эмир Гранады обратился за помощью к султану Марокко Абуль-Хасану Али I из сменившей Альмохадов династии Меринидов. Первая попытка вторжения в 1333 была быстро отражена Кастилией. К 1340 султан мобилизовал огромную армию и после победы над христианским флотом в момент пересечения Гибралтара, высадился и встал лагерем у реки Саладо близ Тарифы, см. на карте выше. Там и произошло сражение, в котором Мериниды потерпели от Кастилии сокрушительное поражение. Их вторжение стало третьей и последней, несостоявшейся попыткой мусульманского ренессанса в аль-Андалусе.

Зеркальная симметрия в истории полуострова

Гранадский эмират стал своего рода зеркальным отражением с интервалом в 700 лет королевства Астурия относительно медианной параллели 40° Испании:

И Астурия, и Гранада были последним оплотом от наступавших армий. И ту, и другую прикрывали от противника Кордильеры: в первом случае – Кордильеры-Кантабрика, во втором – Кордильеры-Бетика, также известные как Андалузские горы. Как Астурия, так и Гранада продемонстрировали высокую степень устойчивости. Разница в финале: Гранаде не удалось повторить «фокус» Астурии с созданием отражённой волны экспансии. Но в целом мы наблюдаем занимательную геофизическую симметрию состояний истории, разделённых интервалом в 700 лет.

Каталония как катализатор социогенеза Испании

Арагонское королевство, начиная с XIII века, превратилось в крупную морскую державу, которая в итоге установила контроль над западной частью Средиземного моря, подчинив обширные территории – Балеарские острова, Сардинию, Сицилию, всю Южную Италию, даже Женеву, см. карту ниже. Также Арагон имел отдалённые форпосты, к примеру, Афины. Центром экспансии стали два главных морских города королевства – Барселона, сердце Каталонии, и Валенсия. Они стали средоточием морских капиталов, развивавшихся в симбиозе с еврейскими торговыми капиталами: последние служили для морских капиталов идеальной континентальной товаропроводящей сетевой структурой. О выгодах геофизического положения Барселоны и Валенсии можно судить по карте Европы 1450-1500:

Большим Капиталам, особенно морским, присущ врождённый инстинкт – любыми путями выходить из-под давления ограничений, накладываемых административной властью, более того, подчинять её своим интересам. Морские капиталы и стали причиной стремления Каталонии к независимости. Меж тем она вошла в Королевство Арагон, которое было системообразующим для испанской государственности, не только совершенно добровольно, а в качестве старшего династического партнёра: никто корону Арагона на головы графов Барселоны силой не надевал. Поэтому позиция – мы просто так погосударили здесь с 1164, де-факто с 1137, по 1410, т.е. почти триста лет, а теперь страстно желаем выйти – не могла встретить понимание.

Формальные «исторические» претензии Каталонии на независимость или широкую автономию уходят корнями в институт парламента – извечный инструмент олигархии. Впервые он собрался значительно позже объединения с Арагоном, в 1283, в ранге представительного собрания горожан, читай Капитала. Мощь и давление последнего через парламент, в конце концов, вынудили корону признать в 1359 Кортс каталанас официальным органом, законодательное творчество которого не подлежало королевской редакции.

Ползучая попытка реинкарнации в Барселоне духа городов-республик Северной Италии была мягкой, с оглядкой на реакцию короны, поскольку местному Капиталу не хватало внешних сил и факторов, которые могли бы ему помочь. Здесь ему не повезло: природа не окружила Барселону, подобно Венеции, защитной водной преградой, также поблизости не было Папского Престола, готового взять «жирных пополанов», как, к примеру, во Флоренции, под свою защиту. Как следствие, королевской армии всегда был открыт доступ для наведения порядка в узком кружке зарвавшихся нуворишей. А опоры только лишь на латентную мощь Больших Капиталов (источаемый ими социальный яд и интриги) для инверсии власти оказалось недостаточно. Однако олигархии, что Валенсии, что Барселоны, удалось истребовать у короны немалых автономных прав, вполне достаточных, чтобы в итоге значимо повлиять на процессы социогенеза в Иберии.

Каталонская олигархия, будучи не в силах остановиться в движении к автономии и республике, всё же нашла альтернативный центр силы – Францию – для заигрываний с ним с целью ослабления власти короля Арагона. Капиталам всё равно с кем торговать Родиной, у них, собственно, таковое понятие отсутствует вовсе. Рецидивы предательства повторились и позже: в войне за Испанское наследство в начале XVIII века и Валенсия, и Каталония приняли сторону Габсбургов в лице Карла Австрийского. Барселона и вовсе стала его резиденцией до 1711.

В третьей четверти XV века Хуан II Арагонский вынужденно обратился к Кастилии, когда притязания каталонской олигархии усугубили посягательства Франции на земли за Пиренеями и в Италии, ссылка.

Действия Больших Капиталов Барселоны подтолкнули Хуана II к устойчивой унии с Кастилией. Она состоялась в результате брака его сына Фердинанда II Арагонского и Изабеллы I Кастильской, сестры короля Кастилии и Леона. Хотя брак состоялся задолго до их вступления на престол, Изабелла изначально представлялась заманчивой партией.

Король Кастилии Энрике IV, старший брат Изабеллы, не имел наследников. В их отсутствие мятежные дворяне сосредоточились на Изабелле с целью свергнуть короля, но та отвергла заигрывания, тем самым поддержав брата. В благодарность тот в 1468 подписал с сестрой договор, признававший её наследницей престола, причём обязался не принуждать Изабеллу к нежелательному для неё браку. Отвергнув нескольких предложенных братом кандидатов, она в тайне от него вышла замуж за Фердинанда, принца Арагонского.

Изабелла I, королева Кастилии, и Фердинанд II, правитель Арагона, взошли на престол в 1474 и 1479 годах соответственно. Заключение их брака в 1469 сопровождалось затруднениями: тут и наличие других претендентов на трон Кастилии, и внутренняя оппозиция их союзу, и тот факт, что эти представители старшей и младшей ветвей семейства приходились друг другу троюродными братом и сестрой. В итоге, чтобы заключить брак, пришлось получать особое разрешение Рима, ссылка.

Хуан II Арагонский, отец Фердинанда, спешно организовал свадьбу в 1469, через год после договора Энрике с Изабеллой, на основании подложной папской буллы с разрешением на брак. Подлинное разрешение было добыто у нового папы Сикста IV 1471-1484 задним числом – в 1471.

Энрике, который был против брака с Арагоном, объявил сестру нарушившей договор и по этой причине лишённой престола в пользу его мнимой дочери Хуаны – плода адюльтера супруги короля. Хотя впоследствии король помирился с сестрой и признал её брак с Фернандо, его порыв создал Изабелле сложности при восхождении на трон. Впрочем, она их с честью преодолела.

Карта, см. выше, даёт наглядное представление о мощи возникшего в результате государственного образования. Не удивительно, что с объединения династических ветвей Арагона и Кастилии начался упадок Барселоны: у морских капиталов не доставало сил противостоять такой королевской мощи, к тому же вскоре появилась атлантическая альтернатива, весьма перспективная, куда можно было бежать усилившейся королевской власти Испании, еврейские же капиталы покинули Барселону вынужденно, не по своей воле, вскоре после завершения Реконкисты.

Окончание Реконкисты

Династический брак Изабеллы I Кастильской и Фердинанда II Арагонского, объединивший две мощнейшие монархии Иберии, позволил консолидировать их ресурсы и закончить Реконкисту. Мероприятие не столь уж и простое: Гранадский эмират, опиравшийся на свою финансовую мощь, помощь единоверцев Магриба, боевой дух берберов и природный фактор, оказался крепким орешком. Фердинанду пришлось даже ввести специальные военные налоги для пополнения казны, позволившие ему возобновить в 1482 затратную войну:

Чтобы сломить сопротивление Гранады, потребовалось десять лет, ведь это был не только «один из самых великих и красивых городов», по словам египетского путешественника, но и грозная естественная крепость, которой, несмотря на внутренние разногласия и экономический спад, всё же удавалось отражать натиск кастильцев.

Капитуляция произошла в начале 1492. Её условия для побеждённых были столь же благородными, как и в XII-XIII веках. Возможно, в знак примирения «Католические короли» нарядились в мусульманское платье, когда въезжали в город. Однако, несмотря на щедрость победителей, к 1494 большинство мусульманской знати вернулось в Северную Африку, ссылка.

Победа сделала Фердинанда необыкновенно популярным даже в тех регионах Кастилии, где его до этого не жаловали. Папа Иннокентий VIII присвоил ему и Изабелле наследуемый титул «Католические короли», даруемый самым достойным монархам-католикам, после чего они забыли о титуле монархов трёх религий. В марте 1492 Фердинанд и Изабелла подписали декрет об изгнании евреев: либо креститься, либо покинуть Испанию, никак иначе. В 1502 то же было предписано и мусульманам.

Исходная конфигурация атлантической экспансии

Мы, наконец, закончили с социогенезом субъектов будущей атлантической экспансии, вытянувших для Европы столь желанный Джокер.

Стать стартовой площадкой для Великих географических открытий Испании и Португалии поспособствовал ряд факторов: 1) самый удобный выход в Атлантику, 2) пассионарность – следствие длительной вооружённой борьбы за свои территории, 3) инстинкт экспансии, привитый годами Реконкисты, 4) острая нужда в деньгах. Их собственные месторождения, интенсивно эксплуатировавшиеся ещё со времён Карфагена, истощились, и денег, значительная часть которых высасывала внешняя торговля, покупка тех же пряностей, отчаянно не хватало.

Свою лепту в экспансию – знаниями, технологиями, деньгами – внесли старые морские капиталы Северной Италии, прежде всего Генуи. Здесь, что называется, не было бы счастья, так несчастье помогло: после фатального поражения в 1381 от Венеции в войне при Кьодже, упомянутом в предыдущей заметке, генуэзцы утратили перспективы в Средиземном море. Имея нюх на открывавшиеся потенциальные возможности, они массово  хлынули в освобождаемую Иберию. В итоге у капиталов Генуи сложились особые отношения с испанской короной, вскоре ставшей самой богатой, а затем волею пересечения династических траекторий и самой крупной в Европе. Особые отношения с короной открыли генуэзцам доступ к эксплуатации финансовых и силовых ресурсов богатейшей из монархий. Тогда как венецианцы, отвоевавшие у Генуи львиную долю эксклюзивной ренты в местной морской торговле, оказались запертыми той же Испанией в Средиземном море, тем самым лишились грандиозной перспективы.

Первые шаги экспансии

Итак, страсть к обогащению, инсталлированная в европейскую культуру не без помощи католической церкви, приправленная сплавом из удобного расположения, пассионарности, инстинкта экспансии, привнесённых генуэзцами знаний, технологий и капиталов, привели к бурному старту Великих колониальных захватов.

У Португалии, завершившей свою Реконкисту ещё в 1250, была возможность первой сосредоточиться на атлантической экспансии – источнике её будущего богатства. Возглавил её Генрих Мореплаватель 1394-1460 – инфант, сын короля Португалии Жуана I, правившего 1385-1433. Сам Генрих в походах не участвовал и был прозван Мореплавателем за вклад в поддержку, организацию и финансирование морских экспедиций вдоль побережья Западной Африки южнее Мавритании.

Его отец Жуан I, в целом правивший без войн, оказал ему неоценимую услугу, сделав важное исключение – захватил в 1415 мусульманский город-порт Сеута, из которого в 711 началась экспансия Омейядов на Пиренейский полуостров. Важнейший промежуточный пункт на африканской стороне Гибралтара был жизненно необходим для успешной экспансии в Западную Африку и поисков морского пути в «страну пряностей»: опираясь на него, португальцы построили на атлантическом побережье Африки цепь фортов.

Для развития кораблестроения и навигации Генрих приглашал в Португалию мастеров из разных стран. В Сагреше он основал навигационную школу, где преподавали лучшие математики и картографы Европы. Результаты не заставили себя долго ждать:

В 1445 люди Генриха Мореплавателя обнаружили дельты рек Чёрной Африки. Они не сумели подняться по Сенегалу, не одолев пороги и столкнувшись с враждебностью аборигенов, но на своих небольших судах водоизмещением 50-60 т прошли реку Гамбия очень далеко вверх по течению…

Там на большой рынок, обнаруженный в 1448, приезжали торговцы из народности мандинка, чтобы продавать золото, Жак Эрс, «Рождение капитализма в Средние века».

Спустившись южнее до гвинейского побережья, мореплаватели доставляли оттуда не только золото, но и чернокожих невольников. Сразу после появления первых партий рабов Генрих ввёл государственную монополию на торговлю ими – невольники стали живой валютой, тоже подправившей сальдо внешней торговли. К моменту смерти Генриха Мореплавателя в 1460 португальцы достигли побережья нынешней Сьерра-Леоне и открыли острова Зелёного Мыса, что в 700 км западнее побережья Сенегала, включая Кабо-Верде. С кончиной Генриха экспансия не свернулась, выйдя на самоподдерживающийся режим.

В 1471 два рыцаря из Сантарена обогнули мыс Три-Пойнтс в Гане и впервые высадились в этой части побережья, позже названной Золотым Берегом. Вскоре купцы стали привозить драгоценный металл, добытый в многочисленных копях, разбросанных на обширной территории, как близко к берегу, так и в глубине материка, до самой Верхней Вольты. Для защиты торговли решили построить форт. После первой неудачной попытки форт Сан-Жоржи-да Мина (см. на карте) был в 1482 выстроен и вскоре получил статус города. До освоения копей Нового Света он оставался главным рынком золота для всех жителей Пиренейского полуострова, тем самым и для всей Западной Европы.

Торговля золотом находилась под строгим контролем чиновников африканских факторий. Африканское золото, отныне более обильное и дешёвое, чем прежде, также провоцировало другие авантюры и орошало другие рынки, Жак Эрс, «Рождение капитализма в Средние века».

Упомянутое здесь название «Золотой Берег» получила обширная область, в основном совпадающая с территорией современной Ганы. Часть расположенных на ней африканских королевств обладала богатыми запасами золота.

Но главной целью португальцев по-прежнему оставались поиски морского пути в Индию.

Ошибка Средних веков

Христофор Колумб 1451-1506 был выходцем из небогатой генуэзской семьи. Точная транскрипция с испанского его имени – Кристобаль Колон.

Колумба увлёк поиск кратчайшего пути в Индию. Идею о том, что её можно достичь гораздо более коротким путём, следуя на запад, ему, возможно, сообщил в 1474 в письме астроном и географ Паоло Тосканелли. А заниженную оценку размеров Земли Колумб, как полагают, почерпнул из труда епископа Петра де-Аллиако «Imago Mundi» – «Картина Мира». Ничего не поделаешь: в Средние века существенно более точные оценки древности и античности удивительным образом были забыты.

Очередной «крестовый поход» Европы

Идея об экспедиции в Индию в западном направлении захватила Колумба настолько, что он был готов потратить более пятнадцати лет на поиски источников финансирования. Его первое обращение к правительству и купцам родной Генуи было проигнорировано. В 1483 Колумб предложил идею королю Португалии Жуану II. Тот поначалу был склонен поддержать проект, но после долгого изучения всё же отверг.

Колумб был настойчив и в 1486 сумел заинтересовать идеей испанского аристократа герцога Медина-Сели. Личных средств герцога было недостаточно, и он свёл Колумба с финансовыми советниками короны, купцами, банкирами, а также со своим дядей – великим кардиналом Испании Педро Гонсалесом де Мендосой, устроившим Колумбу аудиенцию c Фердинандом II Арагонским и Изабеллой I Кастильской. С целью изучения проекта была создана представительная комиссия, четыре года заседаний которой закончились без вынесения вердикта, во многом из-за скрытности Колумба, который не желал полностью раскрывать свои планы.

Переговоры Колумба с королевской четой возобновились в 1491. Но и они расстроились: сначала из-за финансовых затруднений, связанных с необходимостью завершения Реконкисты, затем из-за амбиций Колумба, требовавшего в случае удачи назначить его вице-королём новых земель и присвоить титул «Адмирал мирового океана».

Ситуацию спасла королева, сохранившая в рамках унии финансовую независимость. Изабеллу захватила идея о возможности нанести по Османской Империи, наступавшей на Европу с суши и моря, удар с востока и освободить христианские святыни Палестины. Фактически, судьбу экспедиции решил соблазн очередного крестового похода в незащищённый тыл Османской империи – со стороны Индии. Титул «Католические короли» был дарован Изабелле и Фердинанду Папским Престолом вовсе не зря.

Официальное открытие Вест-Индии

Хотя норманны-викинги достигли северной оконечности континента ещё в XI веке, официальной датой открытия считается 12 октября 1492 – день, когда Колумб достиг Багамского архипелага, входящего в группу Карибских островов.

Искренне полагая, что перед ним восточное побережье Индии, Колумб дал ему название «Вест-Индия», которое закрепилось за островами Карибского моря и коренными жителями Америки – индейцами.

О присвоении имён собственных

Удивительно, но новый континент был назван не именем Колумба, а в честь другого итальянца – флорентийского купца и путешественника Америго Веспуччи 1454-1512.

Америго прибыл в Севилью в 1490 и поступил на службу к богатому флорентийцу Даното Берарди, чей торговый дом поучаствовал в финансировании второй экспедиции Колумба 1493-1496. После смерти в 1495 хозяина Веспуччи стал заведовать отчётностью торгового дома и вскоре заключил контракт на снабжение третьей экспедиции в Новый Свет 1498-1500. В конце концов открывавшиеся перспективы внушили ему мысль оставить торговое дело и лично отправиться туда.

Веспуччи совершил несколько путешествий. В отличие от Колумба его не давило бремя неизвестности и груз руководства экспедициями. Тому, кто ведом проторенным путём, не перегружен экстремальными дозами адреналина, задачами оценки рисков и принятия решений, доступна роскошь обладать ресурсом времени и мозгом, более способным к творчеству, что и позволило вести пространные дневники. В перерывах между путешествиями Америго не ленился писать дружеские письма о своих похождениях к знатным вельможам. Преимущество дневников Веспуччи перед записями Колумба и созданное им реноме послужили их прижизненному изданию.

В 1504 Иоганн Оттмар издал его книгу «Третье путешествие», в котором впервые соединил «Новый Свет» с именем «Америго». В 1507 книготорговец Мартин Вальдземюллер, издавший в Лотарингии перевод книги с французского, предложил называть Новый Свет страной Америго – Америкой. Усердие, с которым знатные друзья Веспуччи распространяли сведения о его путешествиях, немало послужило одобрению книги публикой. Она обратила на себя большое внимание и трижды переиздавалась – в 1509, 1535 и 1554. В результате за Новым Светом закрепилось название Америка. Справедливости ради добавим, что Америго, в отличии от Колумба, не считал открытые земли Индией. Но само по себе это сомнительное основание, чтобы назвать их именно его именем.

Вывод прост: главное в тиражировании личного имени собственного не совершить открытие, а суметь облечь его в слово и вызвать симпатию у тех, от кого зависит быть услышанным.

Первый колониальный раздел Мира

Понтифики ещё в 1452-1456 закрепили за Португалией право владеть землями, открытыми к югу и востоку от мыса Бохадор в Марокко, «вплоть до индийцев». Естественно, что португальскую корону не могло не встревожить открытие Колумбом «Западной Индии». Дабы примирить образцовые католические монархии папа Александр VI в булле от 1493 зафиксировал меридиан, западнее которой пионерствовала Кастилия, восточнее – Португалия.

Вердикт не устроил Жуана II, короля Португалии. Поскольку обе стороны смутно представляли себе реальную географию Атлантики, Фердинанд и Изабелла в 1494 на переговорах в Тордесильясе в Кастилии с лёгкостью пошли на уступки и согласились передвинуть пограничный меридиан западнее. Росчерком пера они подарили Португалии Бразилию, что стало очевидно уже в 1500 по итогам экспедиции Педру Алвареша Кабрала:

В момент подписания договора Америка считалась непроницаемым западным барьером, и ничего не было известно о Тихом океане. Поэтому сразу после экспедиции Фернана Магеллана 1519-1522 остро встал вопрос о демаркационном меридиане на Востоке. Его зафиксировали в Сарагосском договоре от 1529 года на расстоянии 1760 км к востоку от Молуккских островов. В итоге Португалия стала владычицей более чем половины Мира – ей достались 191° от окружности Земли, соответственно Испании – «всего» 169°.

Раздел Луны Мира предусматривал вечное и монопольное господство в океанах Испании и Португалии – на тот момент лидеров в кораблестроении, мореплавании, картографии и навигации. Но другие европейские державы – Франция, Англия, Северные Нидерланды, быстро догнав их, отказались признавать условия раздела. В XVII веке договоры де-факто имели силу только в Южной Америке, где регулировали отношения Испании и Португалии. А в 1777 их и вовсе официально отменили.

О движущей силе экспансии

Движущей силой атлантической экспансии служили золото и серебро, а также их съедобный и живой эквиваленты – пряности и рабы:

Из ряда упоминаний следует, что Колумб имел ясное представление о том, чего хочет. А хотел он золота. Однако он также настаивал на том, что его цель – обратить язычников в благую весть католической церкви. Именно после первых плаваний Колумба папа римский утвердил в 1494 титул «Католические короли» для испанской монаршей четы. Жажда наживы неразрывно сопровождала исполнение «цивилизаторской» миссии, ссылка.

Как раз в поиске золота, пряностей и рабов Кристобалю Колону сильно не повезло. В ходе четырёх экспедиций с 1492 по 1504 он обследовал острова Карибского моря и южную часть его континентального побережья. Запасы золота и серебра в первых испанских владениях в Новом Свете были мизерными. Как оказалось, до Индии Колумб не добрался, следовательно, не добрался и до пряностей. А местное население, в отличие от тех же африканцев, не имело никакого желания работать на плантациях в качестве рабов. В результате Фердинанд смотрел на открытие Америки как на факт второстепенной важности. В начале XVI века Новый Свет почти не приносил Испании особых доходов, и там с завистью отнеслись к открытию в 1499 Васко да Гамой реального морского пути в Индию.

Однако уже во второй половине XVI века стало очевидно, какой фантастический Джокер вытянула Испания для себя и всей Западной Европы, когда на них пролился настоящий серебряный дождь.

Серебряный дождь над Европой

Влияние открытия Америки на хозяйственную жизнь Европы обнаружилось не только в изменении торговых путей и образовании океанской торговли, но и в чрезвычайном увеличении объёмов золота и серебра, что имело крайне важные последствия. Добыча благородных металлов увеличилась с середины XV века благодаря открытию новых залежей в различных местностях Германии и Австрии: серебра – в Тироле, Саксонии, Богемии, золота – в Зальцбурге. Однако уже с середины XVI века добыча в Европе и Африке сократилась, и её заменили американское серебро и золото.

Америка дала Европе благородные металлы в чрезвычайном изобилии: ежегодная мировая добыча серебра выросла с 90 т в 1521-1544 до 419 в 1581-1600. Уже с середины XVI века три четвёртых, а в XVII веке пять шестых всей добычи приходилось на Америку. Благодаря активному внедрению с середины XVI века в американских рудниках процесса амальгамации серебра его добыча резко выросла. Главный вклад давали рудники Перу, Мексики и Боливии – Потози.

Если ежегодную добычу серебра в XV веке А. Зетбер оценил в 27 т в первой половине и в 44 т во второй, то вторая половина XVI отметилась её ростом на порядок – до 300-400 тонн. Во второй половине XVIII века добыча достигла 500-800 тонн, «Денежное обращение и цены в Новое время».

Таким образом, объём поступавшего в Европу в XVI веке нового серебра в сравнении с XV веком увеличился на порядок. Золотой дождь пролился несколько слабее:

Золото добывалось не только из американских рудников в Мексике, Перу, Чили, Новой Гренаде. Оно также приобреталось путем ограбления храмов, могил и домов во время завоевания Америки и посредством получения огромных выкупов у туземных царей, например, у Монтесумы в Мексике или у Перуанского инки. Добыча золота по сравнению с серебром была гораздо менее значимой, но и она постепенно возрастала в течение XVI-XVII веков с шести до 8-10 т ежегодно, «Денежное обращение и цены в Новое время».

Наполнение денежного обращения

Не менее важно, что в XVI-XVIII веках динамика роста объёма денег опередила динамику добычи благородных металлов. Невиданный доселе вал золота и серебра быстро насытил сферу элитарного потребления – изготовление ювелирных изделий и драгоценной посуды, что позволило направлять на чеканку монеты всё бóльшую долю добытого:

Что существенно, в XVI—XVIII веках бóльшая часть извлекаемого запаса драгоценных металлов употреблялась, как указывает немецкий специалист по денежному обращению Вильгельм Лексис 1837-1914, на выделку монеты, денежное обращение и цены в Новое время.

А это означает, что чеканка серебряной монеты в XVI веке превысила объёмы XV даже не на порядок, а в десятки раз.

Возврат Европы от золотого к серебряному стандарту

Флорентийская республика, совершившая в XII-XIV веках попытку побега в классический капитализм, стала одним из двух главных, наряду с Венецией, центров накопления прибыли. Практически вместе они начали чеканку полновесной европейской золотой монеты – флоринов и дукатов. Тому способствовали грандиозное ограбление Византии, регулярный поток золота Мали из Магриба и обширная азиатская торговля за золото. Вскоре флорины и дукаты принялись клонировать государи всей Европы. Отсюда пошли гульдены: от слова золотой – gold. Фактически Флоренция и Венеция инсталлировали в Европе золотой стандарт.

Однако обильный серебряный дождь перевернул ситуацию:

Прилив в Европу американского золота и серебра вызвал усиленную чеканку монеты, в особенности серебряной. Потеряв немного своё значение к концу Средневековья вследствие появления золотых дукатов, флоринов, гульденов, серебряная монета теперь, с усиленным притоком американского серебра, снова стала господствующей.

Амстердамский и Гамбургский банки установили в качестве валюты только серебро. Лондонская торговая палата заявила в 1699, что по общему согласию во всём мире в качестве средства обмена установлено серебро и что немыслимо, чтобы эту функцию выполняли два металла. Джон Локк 1632-1704 указывал на то, что золото не может быть общим мерилом ценности, ибо отношение между ценностью золота и серебра не является постоянным. Поэтому хотя золото и следует чеканить, но мерилом ценности является серебро, золото же есть такой же товар, как свинец.

Однако в XVIII веке с резким приливом бразильского золота усилилась чеканка и золотых монет. Золото стало играть значительную роль в обращении. Англия даже совершила переход к золотой валюте (в XIX веке). Тем не менее, в XVIII веке настоящими деньгами продолжали считаться только серебряные: «серебро полезнее и употребительнее в торговле, чем золото». Дюто, один из кассиров Индийской компании, освещавший финансовые и экономические вопросы первой половины XVIII века, говорил, что хотя деньги чеканятся как из золота, так и из серебра и меди, но всё же серебро пользуется тем преимуществом, что им определяется цена золота и цена меди, и оно считается тем масштабом, которым измеряются другие предметы, «Денежное обращение и цены в Новое время».

Физические основания возврата к серебряному стандарту

Наглядное представление о причинах возврата Западной Европы после открытия Америки к серебряному стандарту дают два графика ниже, источник «Золото, серебро, экономический рост: 500 лет истории», Матвейчев Олег.

Первый график вспомогательный. Он иллюстрирует изменение ценности серебра по отношении к золоту с XV века, в частности, тот факт, что до момента, пока не включилась бешеная биржевая пила, его ценность относительно золота падала плавно и вменяемо:

На основании данного графика построен следующий главный график – «Доля золота и серебра в общем объёме добычи», приведённая к общему эквиваленту:

Из графика становится понятно, почему золотой стандарт продержался в Европе до середины XVI века: приток золота был больше, чем серебра – превышал 50%.

Также явно видна точка начала возврата к серебряному стандарту – середина XVI века. Связана она не только с запуском богатейших рудников Нового Света, но и с технологическим прорывом: в 1554 в Америку прибыл севильский купец Бартоломе де Медина, знакомый с процессом амальгамации серебра, якобы забытым со времён античности. Его повторно открыл в ртутных копях Альмадены некий немецкий мастер – то ли Леонардо, то ли Лоренцо. Уже в 1557 технологию в полной мере применили в копях Пачука-де-Сото в Мексике, что позволило скачкообразно нарастить добычу сразу в 25 раз. Затем её тиражировали в рудниках Перу и Боливии. Естественно, что столь обильный поток серебра не мог не инициировать обратного возврата к серебряному стандарту.

Начавшаяся с 1820 цепь золотых лихорадок – в Сибири, Калифорнии, Австралии, Южной Африке, Клондайке, позволила инициировать возврат к золотому стандарту в форме нормативного обеспечения золотом эмиссии бумажных денег, якобы гарантирующего их обмен на золото в любой момент. Фикция рухнула в 1971. С той поры новое «золото и серебро» в огромных объёмах намывается и амальгамируется непосредственно в мозгах людей с полным пренебрежением всеми нормами социальной экологии.

Революция цен

Со второй половины XVI века хронический дефицит денег в Европе сменился коротким – на пару веков – периодом их чрезмерного изобилия.

Пока денежное обращение насыщалось монетой, её приток никак не влиял на цены. Но после насыщения лавинообразный поток новых денег не мог не вызвать инфляции, поскольку рост продуктивности сельского хозяйства – главного источника товарной массы Средневековья – был процессом консервативным:

Товарные цены повысились в течение XVI-XVII веков на 100-150%. Уже в течение XVI века цены на хлеб в различных странах возросли на 150-200%, а в течение следующего века достигли ещё более высокого уровня. Но и другие продукты сырья – соль, лес, металлы, как и промышленные изделия, возросли в цене. Даже те из них, которые до середины XVI века не обнаруживали повышательного движения, в течение второй его половины повысились, притом во всех странах, на 100% и более, «Денежное обращение и цены в Новое время».

Инверсия инфляции

Не сказать, что до той поры товарно-денежный обмен не знал инфляции – с ней отлично были знакомы, к примеру, в Древнем Риме. Но в XVI-XVII веках инфляция наполнилась принципиально новым содержанием. Разберём каким.

Римские императоры, столкнувшись с хроническим дефицитом золота и серебра для чеканки монеты, попробовали заместить её эмиссией неполноценных медных денег, которые можно было штамповать де-факто без ограничений. В результате система денежного обращения распалась на два контура: в первом обращались полновесные монеты из золота и серебра, во втором – денежные суррогаты – медяки и симулякры драгоценной монеты. В такой конфигурации денежного обращения вся инфляция сосредоточилась во втором контуре, тогда как в полновесной монете могла наблюдаться только дефляция – падение цен. Таковым было содержание инфляции вплоть до XVI века.

Проблемы управления государством и социальные издержки, порождаемые инфляцией и обращением суррогатов, в итоге вынудили императоров Диоклетиана и Константина провести реформы, инициировавшие переход от античности к феодализму. Это была вынужденная мера, позволившая заместить существенную долю проблемного (при дефиците полновесной монеты) товарно-денежного обмена беспроблемным натуральным. Содержание финансовых и социальных практик Римской империи эпохи перехода к феодализму подробно разобрано в заметке мировой кризис 31: эволюция ренты и Домината, часть 2.

Нежданно-негаданно в XVI-XVII веках всё перевернулось с ног на голову: впервые с конца II тыс. до н.э., т.е. с момента замещения товарно-денежным обменом части натурального, случилось его насыщение золотом и серебром. Это был подлинный переворот в денежном обращении, который не мог не иметь экстраординарных последствий. Одно из них – принципиальное, доселе невиданное изменение содержания инфляции: теперь наблюдалось падение ценности полновесной драгоценной монеты, которой вдруг стало, что произошло впервые, непозволительно много.

Неизбежность перехода к классическому капитализму

Вторым, помимо необычной инфляции, важнейшим последствием длительного и устойчивого насыщения денежного обращения полновесной монетой стал переход к классическому капитализму.

Переход к нему подразумевает трансформацию производственной ренты в формат эксклюзивной, т.е. очень большой. Её взимание невозможно без радикального углубления разделения труда, как следствие, без расширения товарно-денежного обмена. А его интенсификация, как и ускорение процессов накопления, требуют наполнения денежного обращения полновесной монетой. Денег для этого надо не просто много, а очень много.

И обратно: при наличии достаточного притока в систему денег и созревших технологических предпосылках  жажда накопления Капитала тут же провоцирует взимание индустриальной ренты и переход к классическому капитализму.

По этой причине и случилась в XII-XIV веках попытка побега в капитализм городов-республик Северной Италии. Они ушли в побег на существенно более скудной денежной базе, чем та, которую, начиная со второй половины XVI века, обеспечили Западной Европе Испания и Португалия. Благодаря физическим объёмам драгоценных металлов и бумажным инструментам мультипликации денежной базы, наработанным к тому времени Большими Капиталами, стало возможно длительное насыщение денежного обращения монетой, как следствие, полноценный устойчивый и длительный период взимания эксклюзивной производственной ренты, что обеспечило не короткий побег, а устойчивый переход к классическому капитализму. Его-то мы, наконец, обсудим в следующей заметке.

Декабрь 2019