Германия: подъем ультраправых

Грубая заметность немецких ультраправых подрывает то, в чем не было сомнений. Германия и наблюдающие за ней соседи находятся в состоянии шока. Реальность организованного и агрессивного экстремизма приводит в ступор страну, которая породила нацизм. Все это тем поразительнее, что Германия долгое время была примером, государством без организованной партии радикальных правых. Казалось, что ей удалось дать отпор подъему ультраправых, который наблюдается по всей Европе.

 

Как бы то ни было, за пять лет направленное против беженцев движение ПЕГИДА и партия «Альтернатива для Германии» принесли в общественное пространство и политическую риторику радикальные мотивы, черпая их, казалось бы, в давно забитом тошнотворном колодце. Произошел выплеск террористической агрессии: на смену преступлениям национал-социалистического подполья пришли три ультраправых теракта за восемь месяцев (в Касселе, Галле и под Франкфуртом). Каждый раз преступления совершались людьми, которые приобщились к радикальной идеологии в интернете и установили связи с ультраправыми сетями. Масштабы явления буквально бросаются в глаза, особенно если учесть, что эти идеи и сети существовали с 1945 года: незаметные, но вездесущие, на западе и на востоке.

Немыслимые реалии на западе

Германия, страна, которая построила новую идентичность на основании одержимого неприятия нацизма и фашизма, сама стала виновницей собственной слепоты. На западе эта идентичность формировалась вместе с демократическими структурами ФРГ, под давлением держав-оккупантов и просто потому, что после Гитлера для немцев это был единственно возможный вариант в нравственном плане. Достойная восхищения повсеместная историческая работа, безусловно, является частью успеха федеративной Германии.

С 1960-х годов продвижение демократии и неприятия расистской и авторитарной идеологии было возведено в ранг абсолютного долга, от школы до СМИ и множества ассоциаций и институтов вроде Федерального центра политического образования. Во время его создания в 1952 году необходимо было также бороться с коммунистической идеологией. ФРГ также смогла сформировать позитивную идентичность в двойном отрицании нацизма в прошлом и коммунизма в настоящем. Власти запретили как неонацистскую Социалистическую имперскую партию в 1952 году, так и Компартию Германии в 1956 году.

Тем не менее в 1970-х годах большее беспокойство вызывала деятельность левых радикалов из Фракции Красной армии, чем сохранявшееся восхищение Гитлером. Сигналы со стороны расистских и антисемитских акций приуменьшались: дело в том, что такая реалия была просто немыслимой в ФРГ. Иллюзия успешной иммунизации немецкого общества соответствовала масштабам приложенных усилий и веры в демократию. До недавнего времени ситуация не вызывала особого внимания даже у историков.

Отрицание прошлого на востоке

В свою очередь в ГДР антифашизм тоже стал основой новой, освобожденной от нацизма идентичности. Восточно-германский режим выстраивался на мифе о том, что пролетариат является по своей сути жертвой сильных мира сего и, следовательно, сопротивлялся национализму и фашизму. Обе этих отравы могли быть только продуктами капитализма. Но хотя антифашизм был вездесущ в риторике и социальных ритуалах ГДР, население по-настоящему так и не сошлось лицом к лицу с нацистским прошлым, поскольку то с ходу отрицалось. Все это создало у людей иллюзию свободы от ответственности и позволило радикальному неонацистскому движению спокойно развиваться в тени.

Эта реалия точно так же замалчивалась, поскольку была несовместимой с заявленной моделью. Если добавить к этому сильный на востоке Германии локальный шовинизм, отсутствие политического демократического опыта и разочарование по поводу обещаний объединения, мы получаем все ингредиенты для одного из сюрпризов постсоветской эпохи: в новых землях проявилась нацистская и ксенофобская агрессия, а ультраправая Национал-демократическая партия прошла в региональные парламенты. Она возникла в ФРГ в 1960-х годах, но ее считали периферийной и умирающей.

Нынешние агрессивные ультраправые движения представляют собой результат неожиданного обмена между востоком и западом после объединения в 1990 году: на востоке «ненависть к туркам», судя по всему, распространялась куда быстрее западных демократических ценностей. Почему никто не смог спрогнозировать текущую ситуацию, учитывая, что на счету ультраправых уже больше 150 смертей со времен объединения? С чем связано нежелание принимать меры против радикальных групп, которые выступают за политическое насилие? Бывшим членам неонацистских движений (например, от ассоциации Exit) стали предлагать профессиональную помощь только с 2000-х годов…

Ответ на эти вопросы кроется в коллективной слепоте, поскольку мы затрагиваем запретную тему. Масштабы правого экстремизма зачастую минимизировались, и на него даже закрывали глаза, поскольку он представляет собой симптом неразрешенных социальных конфликтов и ставит под сомнение основы утвердившегося порядка. Порядок расширившейся на восток федеративной Германии опирается на победу над тоталитарным прошлым, которой удалось достичь путем отказа от его обсуждения. Возникает настоящий парадокс: чем больше антинацизм является частью новой немецкой идентичности, тем меньше та готова к возвращению старых демонов. И тем трудней ей заметить действительность, которой по силам очернить предмет ее гордости.

Болезненное пробуждение. Как бы то ни было, нет гарантии, что возвращение к реальности уменьшит число голосов за АДГ. Эта партия разжигает страх перед иностранцами, но цинично заявляет, что не несет ответственности за кровь на руках, как утверждается, «волков-одиночек». Хотя те вскормлены молоком ненависти, которую бессовестно распространяет АДГ.