Типология тлеющих конфликтов и гражданские жертвы

Война в ее классическом понимании – как масштабное конвенциональное противостояние между армиями двух и более государств – фактически ушла в прошлое: в XXI в. 97–100% всех конфликтов составляют внутригосударственные конфликты. При этом, хотя их общее число в последние десятилетия колебалось, оно также перестало расти и даже несколько сократилось. На этом фоне можно выделить несколько разновидностей современных конфликтов.

Ныне преобладающий по численности и по распространенности в мире тип конфликтов – это локальные конфликты сравнительной низкой интенсивности, как правило, на периферии дееспособных государств*. Государства, в целом, как правило, контролируют свою основную территорию за пределами конфликтной зоны. В случаях оппозиционных конфликтов у «повстанцев» практически нет шансов победить правительственные силы военным путем: за период с 1990 г. не более 5% конфликтов завершились победой повстанческих сил.

Главная причина затяжного характера типичных современных вооруженных конфликтов – это неспособность ослабленных, слабых (ограниченно дееспособных) или вовсе развалившихся государств** справиться с ними.

Однако большинство здоровых (или ещё пока здоровых) государств в локальных конфликтах

на своей территории во всех отношениях значительно сильнее повстанцев. В целом эти государства в состоянии держать ситуацию под контролем, предотвращая расползание и эскалацию таких конфликтов. Либо успешно «задвигают» повстанцев все дальше «на периферию» как в территориально-региональном смысле, так и в плане национальной политической повестки.

Хотя «повстанцы» часто значительно слабее в военном отношении, а угрозы для центральной власти в общем невелики, цена сокрушительного, полного разгрома часто разрозненных повстанческих сил в относительно отдаленном районе страны довольно высока. 

В таких условиях государство нередко делает выбор в пользу, относительно низко-затратной стратегии «сдерживания» такого локального, периферийного конфликта на минимальном уровне интенсивности, чем его полного «искоренения» любой ценой.

Другая разновидность современных конфликтов - интернационализированные гражданские войны высокой интенсивности.

 Несмотря на то, что в мире более широко распространены локальные, периферийные конфликты низкой интенсивности, в центре международного внимания обычно находится лишь несколько конфликтов совершенно иного типа. 

Этот – крупная и интенсивная гражданская война, которая, как правило, сильно интернационализировання и ведущаяся на территории слабого, ослабленного или вовсе разваливающегося государства, иногда – более одного (сирийско-иракский конфликтный ареал).

Их мало, все они приобрели затяжной характер: наиболее яркие примеры – Ирак, Афганистан, Сирия, Сомали, Йемен.

Такие конфликты по своему охвату, интенсивности и составу участников уступают крупными «обычными войнами» второй половины XX в.

Современные «большие войны» – это не относительно структурированное противостояние двух или нескольких организованных армий дееспособных государств, а чрезвычайно сложные комплексы различных форм насилия разного типа, уровня, интенсивности и мотиваций. Войны 21-го века носят гораздо более фрагментированный характер (т. е. ведутся с участием гораздо большего числа игроков, в большинстве своем – негосударственных акторов (участников конфликтов), от локальных группировок до квазигосударственных образований). Они (конфликты) разворачиваются в условиях слабости или отсутствия государственной власти (когда монополия государства на насилие или отсутствует, или не соблюдается большинством участников).

Затяжные и высоко интенсивные конфликты выходят на региональный уровень и обычно сочетаются с одной или несколькими параллельными внешними интервенциями.

Уход со сцены мировой политики классических межгосударственных войн не означает, что ничто не пришло им на смену. Эту своеобразную «нишу» заполнили участившиеся военные инвазии-интервенции государств или группы государств в ход внутренних конфликтов в других странах на стороне одного или нескольких их участников (НАТО в Косово, США и их союзников в Афганистане и Ираке, Эфиопии (а затем и коалиции африканских стран) в Сомали, западно-арабской коалиции во главе с США в Сирии, России в Сирии, Саудовской Аравии в Йемене и т. д.). Это объясняет рост числа стран в мире, вовлеченных хотя бы в один конфликт. 

В 1991 г. лишь 4% внутригосударственных конфликтов включали внешнюю интервенцию, в 2000 г. – 10%, а в 2010–2015 гг. – уже 40% (в 10 раз больше, чем в 1991 г.).

Часто внешняя интервенция становится главным импульсом роста конфликтности и вела к эскалации уже шедшего внутреннего противостояния (США в Афганистане и Ираке).

Общая закономерность такова: гражданские войны с внешней интервенцией в пользу одной из противоборствующих сторон в среднем в два раза более интенсивны и смертоносны, чем конфликты без внешнего вмешательства, и длятся дольше. В отличие от XX в., в начале XXI в. военные интервенции со стороны региональных держав, могут быть не менее смертоносны, чем интервенции со стороны ведущих мировых держав.

Крупные, интенсивные и затяжные интернационализированные гражданские войны составляют малую долю всех конфликтов. Но именно они представляют наибольшую угрозу международной безопасности на региональном и глобальном уровне. На них приходится львиная доля жертв вооруженных конфликтов в мире, как и жертв терроризма и другого насилия против гражданского населения.

Насилие в зонах таких конфликтов фрагментировано (раздроблено, распылено), то есть порождается разными причинами и участниками. Фрагментация насилия может принимать разные формы, причем эти формы могут сочетаться.

Это, например, несколько конфликтов в одной и той же зоне, но по поводу разных противоречий (включая конфликты между негосударственными игроками). Возможна и ситуация, когда в одной и той же стране или конфликтной зоне несколько разных пар (диад)противоборствующих акторов (участников конфликтов) воюют по поводу одного и то же противоречия – например, контроля над государственной властью, ресурсами, требования большей автономии или независимости и т. д.

Сами современные «повстанцы» – это в основном уже не массовые партизанские армии времен антиколониальной борьбы, а сравнительно небольшие, но лучше организованные и вооруженные группировки, все чаще воюющие в городских условиях. Они постоянно конфликтуют не только с государством, но, иногда даже чаще – с соперничающими группировками, часто раскалываются или сливаются.

Но главное, они более не нуждаются в значительной поддержке со стороны местного населения для того, чтобы выжить и продолжать борьбу.

Это развязывает им руки в отношении насилия против мирных жителей.

Сами государства все более склонны полагаться в ведении вооруженной борьбы, особенно на локальном уровне, на аффилированные с ним, но относительно автономные военизированные (полувоенные) формирования лоялистского, часто праворадикального толка, и различные племенные, этноконфессиональные и иные «силы самообороны» (джанджавид в Дарфуре/Судане, шабиха в Сирии, суннитские племенные формирования или шиитский Корпус Бадра в Ираке, правонационалистические «батальоны» в конфликте на востоке Украине и т. д.).

Чем сильнее фрагментация насилия, тем бóльшими оппортунистами становятся все его участники, переходя с одной стороны конфликта на другую. Хотя далеко не все они воюют друг против друга, а многие предпочитают более традиционным боестолкновениям засады, теракты, стычки и т. п., практически все такие игроки в той или иной степени вовлечены в полукриминальное насилие грабительски-рэкетирского типа, а многие практикуют одностороннее насилие против гражданского населения.

Все разновидности насилия сливаются в сложный, хаотичный узел. Насилие приобретает собственную логику, самовоспроизводящуюся динамику и цикличный характер. Эти циклы насилия могут долго сохраняться и генерировать новое насилие даже на этапе урегулирования и после вооруженного конфликта.

Современное насилие контекстно и сильно подвержено транснационализации: оно с особенной легкостью обретает трансграничный характер, иногда выходит на региональный, а в отдельных случаях – и на более широкий транснациональный уровень (как в случае с потоками боевиков-террористов из различных конфликтных зон в районы под контролем «Исламского государства» (ИГ, или ИГИЛ) в Ираке и Сирии в середине 2010-х гг.).

Статистически доказано, что военное решение конфликта – путем победы одной из сторон и, соответственно, разгрома или критического ослабления другой – является самым устойчивым, т. е. реже всего ведет к возобновлению того же конфликта.

Однако именно с "победой" ныне возникают наибольшие проблемы. Если РФ победила в Сирии — то в чем победа? И почему после победы, РФ, не объявляя себя победителем или оккупантом, остается на территории Сирии?

Стабильное «мирное разрешение» конфликта – будь оно достигнуто военным путем или в результате переговоров – наиболее вероятно в отношении структурированных конфликтов со сравнительно ограниченным числом игроков. Однако на деле часто происходит противоположное — число заинтересованных игроков — например, в Сирии, Афганистане — возрастает.

Ныне военные и переговорные способы завершения конфликтов уступают иному типу их исхода – к неявному, автономному затуханию вооруженного противостояния в отсутствие какого-либо выраженного (понятного, однозначного) решения конфликта по типу «ни мира, ни войны...» Троцкого.

Конфликты, угасшие, «рассосавшиеся» сами по себе,чаще всего склонны к возобновлению.

--------------------------------------------------------------------------------------------

* - например, ДНР/ЛНР

** - Сирия, Украина

* * *

Использованный источник - http://www.warconflict.ru/rus/... Е.А.Степанова ГУМАНИТАРНЫЕ ВЫЗОВЫ И ГУМАНИТАРНОЕ РЕАГИРОВАНИЕ В СОВРЕМЕННЫХ КОНФЛИКТАХ
DOI: 10.20542/2307-1494-2018-1-11-43

Продолжение следует.

Макогоненко (Харламп Лебядкин II)