Вчера в столице нашей Родины состоялось массовое мероприятие, собравшее более 200 тысяч свободных граждан России, в основном молодежи. Речь, как вы догадались, о музыкальном фестивале «Шашлык Live» в Парке Горького, на котором москвичи и гости столицы слушали известных рок-исполнителей и ели мясо.
Но, конечно, 200 000 посетителей концерта мало кого интересовали. Внимание СМИ было распылено в центре — между Арбатом, Пушкинской и Трубной площадями. Потому что там борцы с российским государством демонстрировали ему свою силу и массовость.
Формальный повод для акции, как мы помним, — в том, что небольшой части оппозиционных кандидатов отказали (мы писали, кому и за какие нарушения) в регистрации на выборах в Мосгордуму.
Вчерашняя акция была, как мы тоже помним, второй. В первой, 27 июля, по данным МВД, приняли участие около 3,7 тысячи человек (по версии самих участников — 20 тысяч). Поначалу всем казалось, что будет как раньше — то есть в последние несколько лет: веселые борцы с режимом весело потолкаются с Росгвардией, поскандируют про полицейских, что те позор России, с восторгом проедут на руках в автозаки под камерами телефонов и телеканалов, запостят оттуда позитивные селфачки и на следующий день поголовно выйдут.
Но на сей раз все было немного иначе. В частности, самые яркие борцы с государством с обидой обнаружили, что бросать в сотрудников правоохранительных органов мусорники и куски асфальта — наказуемо. Что приходить на протест с ножами и молотками — наказуемо. И что после такого их не выпускают, а, напротив, возбуждают дела о массовых беспорядках и отвозят в суд на избрание меры пресечения.
После этого протест пережил довольно любопытную метаморфозу. Свое участие в новой, назначенной на 3 августа акции в соцсетях подтвердило в разы больше людей, чем неделей ранее. И мало того: в сетях, чего не было перед первым «походом на мэрию», активно начали распространяться вполне людоедские лозунги — вплоть до обещаний мстить сотрудникам полиции и их семьям. Полицейских активно «расчеловечивали» — причем расчеловечивание это перекинулось даже на их жен и детей. И делали это не только анонимы, которых можно было бы записать «провокаторами» и забыть, но и вполне реальные люди.
…Но вот что интересно. На практике вчера шатать режим вышло в несколько раз меньше желающих, чем в предыдущий раз. По данным МВД, около полутора тысяч человек. Или — для понимания масштаба события — в сто тридцать раз меньше, чем на шашлык в Парк Горького.
Иными словами, протест одновременно и радикализировался, и виртуализировался.
То есть, с одной стороны, антигосударственный бунт стал бескомпромисснее и гневнее. В связи с чем гигантская пачка СМИ, фейсбук-аналитиков и телеграм-каналов успела заранее с сокрушенной мудростью порассуждать о том, как своими жесткими действиями Власть Сама Довела Народ. И спрогнозировать для нее страшные и неотвратимые последствия, и все такое.
А с другой стороны — с охотой поддавшись берсеркерской ярости и жажды вершить возмездие, бескомпромиссные враги власти внезапно и массово поняли важное. А именно: именно сейчас, когда все стало так серьезно, они должны себя поберечь для будущего. Поэтому на сей раз они лучше поддержат революцию морально — своими боевыми твитами, и репостами, и призывами через интернет отважнее драться с представителями закона.
В итоге на улицы «толкаться» вывалило какое-то нелепое количество революционеров — либо совсем юные, либо совсем интеллектуально невинные.
…У меня есть версия, почему все так вышло.
Дело в том, что в действительности великий московский бунт был имитацией изначально. То есть массированной медийной подделкой под бунт. И основной движущей силой его были не какие-то воображаемые Народные Массы, Доведенные До Отчаяния, а те, кто этот самый бунт намеревался освещать в своих стримах, на ресурсах и каналах — и конвертировать в просмотры, подписку и донаты. Или даже в шантаж власти — на предмет вымогательства у нее отступных за снижение накала революционной агитации.
Но этот бизнес-план разбился о неподатливость государства. Вместо того чтобы испуганно сдать назад, зарегистрировать всех неудачников московской избирательной кампании и выпустить тех, кто нападал на полицейских, — государство поступило наоборот. И четко дало понять, что так не пойдет. И возбудило уголовное дело об отмывке миллиарда в главной конторе «протест-менеджмента». И арестовало на пару месяцев главных активистов июльских беспорядков. И прислало на Бульварное кольцо в столице много молодых социально ответственных россиян для защиты порядка.
В итоге в действительности — мы наблюдаем нечто большее, чем просто один неудавшийся несогласованный протест.
Мы наблюдаем крушение целого пакета надежд целой (хотя и очень узкой) социальной прослойки. Надежд на то, что российское государство с его законами сейчас можно наконец нагнуть, додавить и заставить повиноваться медиафронде.
В принципе у нынешних протестов с протестами «Болотной революции» восьмилетней давности общего — только эта уверенность. Тогда, в 2011-2012 годах, держатели контрольного пакета «новых медиа» тоже думали, что они здесь власть.
Но тогда под эту уверенность они смогли собрать и вывести на улицы на пару порядков больше людей. А сейчас — не получилось.
И произошло это, кстати, по банальной причине: в 2011 году медиафронда действительно была «держателем медийного поля», поскольку интернет-пространство было еще более-менее единым.
Однако с тех пор медиаполе многократно фрагментировалось: вещающих в нем стало в десятки раз больше, а количество зрителей/читателей не изменилось. И те, кто в начале десятилетия действительно управлял «национальной повесткой» через ограниченный набор СМИ и блогов, сейчас управляют повесткой лишь ряда разрозненных фан-групп по интересам. И эти группы, даже сложенные вместе и накачанные самыми огненными призывами, никак не превращаются в Революционные Массы.
Иными словами, изобразить народный бунт теперь стало гораздо проще. Но — только в своей тусовочке. И кричать «мы здесь власть» можно только на сузившихся медийных пятачках для своих — там, где они действительно власть.
А на собственно народ их власть уже не распространяется. Народ, получивший от «информационной эпохи» свободу выбора, — внезапно выбирает другое.