Властям Украины еще придется извиняться перед «Беркутом»

На днях лейтенант харьковского «Беркута» Артем Войлоков выступил с видеообращением к президенту В. Зеленскому. Офицер говорит о ничтожности аваковской реформы МВД. И напоминает: «"Беркут" ликвидирован. Но это только на бумаге. Мы есть, нас много». Офицер заявляет, что в последнее время всё больше правоохранителей выходят на связь с уехавшими сотрудниками «Беркута». Общая тема – как навести порядок в стране.

Артем Войлоков ответил на вопросы редакции «Ритма Евразии».

– Артем, события на Украине вы оценивает, находясь за ее пределами. А три года назад вы наблюдали за происходящим из камеры киевского СИЗО.

– В июне 2016 года меня и троих товарищей арестовали. Когда нам предъявили в подозрении кучу трупов и покушений на убийство, у меня вообще глаза на лоб полезли. Я говорю: «Ребята, я с пальца, что ли, стрелял?!» Был ошарашен этим бредом. Меня задерживали в Ровно, где я находился в служебной командировке (в этом регионе процветал незаконный янтарный промысел). Дежурный следователь, который приехал за мной, говорит: «Я подозрение не готовил, я не в курсе…»

Надо сказать, что Луценко тогда только-только заступил на должность генпрокурора. И он сразу обозначился: разберусь, как «надо», и накажу, кого попало. А на обычного обывателя это действовало.

Я был спокоен: на мне ничего нет. Меня везли в Киев сотрудники «Альфы»: экипажи меняли друг друга на границах областей. И все они спрашивали, в чем суть дела. И всё прекрасно понимали. Покупали мне еду и воду на заправках.

И я оказался в СИЗО, как и мои харьковские товарищи, которых задерживали в других местах. Уже в присутствии адвоката мне следователь сформулировал более-менее ясно, чего они хотят: «Ты возьми хоть что-нибудь на себя, мы с тебя эти убийства спишем…»

– «Хоть что-нибудь» – это как?

– Например, что я задерживал митингующих. Я возмутился: «Так я не нарушал закон!» А следователь о своем: «Да ладно… Получишь условный – и все довольны. Ты докажи, что ты там не был и этого не делал». Я говорю: «Ребята, подождите! У меня ж тоже юридическое образование. Я не должен вам ничего доказывать! Вы должны доказывать, что я это совершал». Там подозрение было толщиной в три пальца, но моя фамилия указывалась в этом тексте два раза. Цель была – просто посадить меня, а потом начать психологическое давление и продлевать меру пресечения бесконечно.

Изначально подозрение было одинаковое, под копирку, всем четверым. Нам вменяли в вину те жертвы, которые были 18 и 20 февраля 2014 года. Потом меня обвиняли в задержании правонарушителей, швырявших в милиционеров бутылки с зажигательной смесью с колоннады стадиона (это было в январе 2014-го).

– И как вы отбивались от такого майданутого правосудия?

– Говорю: «Ребята, я вообще 20 февраля в госпитале был. Меня 18-го вечером ранили. Только 20-го вечером я попал на майдан». Они переключаются на 18 февраля. Я и здесь их разочаровываю: «Подождите, указано, что я стрелял в кого-то в такое-то время. А вот мой биллинг: я в это время находился в противоположной стороне города». Мне говорят: «А вы найдите свидетеля, что вас видели». Я психанул, стал объясняться с ними матом. Адвокат прервал эту беседу: «Так, всё, закончили».

И уехал я в камеру – четыре месяца меня больше никто не дергал. Ничего я брать на себя не собирался. Чтоб потом себя не уважать?! Дай палец – они и руку откусят. Были у нас бывшие товарищи, которые давали показания на своих друзей.

Освободили меня в середине октября 2016 года. Адвокат Валентин Рыбин проделал титаническую работу. На нашей стороне даже судьи были и даже некоторые следователи прокуратуры, которые понимали, что обвинение – чушь и бред, что всё шито белыми нитками. Они понимали, что подозрение поплывет, как только начнется суд, и что мы будем качаться до конца.

– Чем запомнился киевский СИЗО? С какими чувствами покидали страну?

– В тюрьме я просто спал неделю. Перед этим я в «янтарной» командировке бегал по лесам и полям. А здесь просто отдыхал. Конечно, переживал за семью: жена плакала… Вскоре защита добилась первого успеха: следователь Палий поменял подозрение, отказался от моего дела, перешел вообще в другой отдел. Адвокат Рыбин вытащил меня, а потом и остальных. Но было понятно, что и дальше прокуратура будет действовать, руководствуясь революционной целесообразностью – просто назначать виновных. Поэтому мы вчетвером и приняли решение об отъезде. Не хотелось попасть под жернова, как киевские ребята, которые пятый год в СИЗО…

Но мы понимали, что рано или поздно всё встанет на свои места. На майдане было как минимум три-четыре спецслужбы из разных стран. Всё происходило в онлайн-режиме. Все эти факты лежат в папочках в сейфах и ждут своего часа. Властям еще придется извиняться перед «Беркутом», отдать должные почести павшим. Хотелось бы, чтоб при нашей жизни все это было. До какого хамства доходили прокурорские! Парня из киевского «Беркута» похоронили, а на его имя матери присылают повестку на допрос…

– Майдан был не первой горячей точкой в вашей жизни. Но он коренным образом изменил вашу судьбу.

– Этот опыт негативный во всех смыслах. С самого начала было понятно, что кто-то очень большой руководит этим спектаклем. Периодически майдан затухал. Он в принципе был высосан из пальца. Изначально, во время первого разгона там никаких студентов не было. Я общался с киевскими сотрудниками «Беркута». Им сначала сильно досталось и горящими поленьями, и камнями, и всякими предметами. Милиция действовала зеркально и адекватно, как положено по уставу и по закону. Но СМИ наутро начали разгонять тему «они же дети»: вот избивают бедных студентов! Это искусственно нагнеталось, накручивалось, раздувалось.

А потом майдан напоминал гангрену. Можно мазать йодом и зеленкой сверху, но внутри уже идет инфекция. То есть бессмысленно пытаться «йодом» убрать последствия того, что развивалось часами, сутками, с помощью новых технологий управления массами людей…

Слухи о психотропных веществах не были беспочвенными. Я всю жизнь занимался спортом, 15 лет служил в спецподразделениях. Знаю, что такое физическая активность. Человек при минус 25 стоит на крыше сгоревшего автобуса чуть ли не полуголый, два с половиной часа колотит палкой в одном темпе, делает механические движения. Я милиционер – и наркоманов вижу издалека. Он явно был под чем-то. И таких примеров множество.

– На то, что закон позволял и предписывал делать правоохранителям, не было приказа?

– Майдановцев просто пачками свозят туда автобусами. Не отключается электричество к этой трибуне, которая суткам орет, призывая брать оружие и идти в наступление. Подвозятся свободно покрышки. С одной стороны мы заняли оборонительную позицию, а с другой на этот майдан подвозятся оружие, боеприпасы, горючие материалы. Какие-то катапульты ставят…

Мало-мальски грамотный человек понимал: уберите доступ, перекройте кислород – и пламя потухнет. И как только оно начинает затухать – бах! Нигояна (один из охранников майдана. – Ред.) убили. До наших позиций 50 метров. А баллистика показывает, что он почти в упор был застрелен, метров с пяти-семи. И вот так постоянно какие-то дрова подбрасывались в этот огонь.

18 февраля была договоренность, что митингующие мирно пройдут по Институтской маршем к Верховной раде. Милиционеры совершенно расслабленные были. И тут началось… Заполыхала техника, КамАЗы, перегораживающие улицу. Раздались выстрелы. Водометы были расстреляны. Первые убитые милиционеры – причем явно было видно, что это снайперские выстрелы. Еще тогда я говорил: «Да нас же, как куропаток в тире, расстреливают! Как же так, никто ничего не делает?! А мы стоим…»

Я уважаю тех правоохранителей, которые, зная, что получат пулю, стояли, несмотря ни на что, с этими бесполезными дюралевыми щитами, а то и вообще без них. Относили своих раненых – и не понимали, почему так происходит. Мы выполняли приказ согласно действующим законам.

Когда я в госпиталь попал, количество раненых милиционеров уже перевалило за сотню (мне сразу командировка в Косово вспомнилась). Все коридоры, все этажи были заполнены ранеными: с огнестрельными, с ожогами. Не говоря уже об убитых. Меня заштопали, и я оттуда ушел сразу. Если я могу ходить, то надо освобождать койко-место для людей, которые более нуждаются в этом. И было понятно, что расследование никакое не ведется. При мне люди привозили в прокуратуру в кулечках пули, извлеченные из них: «Куда мне, что с этим делать?», а им отвечали: «А ничего не делать. Пускай у вас лежит».

– Руководители силовых структур понимали масштабы бедствия?

– Все было ясно, что митингующие совершенно не мирные, создают угрозу жизни и здоровью милиционеров. Однозначно это был переворот. Был огромный ресурс задействован. Логистика была сумасшедшая. СБУ и основные силовики не могли не знать этого. Видно, многих перекупили: было сделано предложение, от которого не смогли отказаться. В определенное время «Ч» все отморозились. Несколько человек в руководстве СБУ и МВД вскинулись: давайте что-то делать! А развернулись – за ними никого нет, кроме горстки милиционеров на майдане.

– Вы упомянули об участии в миротворческой миссии в Косово…

– В 2007-м я служил в спецподразделении «Сокол» УБОП Харьковской области. Прошел конкурсный отбор. Военным бортом мы (120 человек) отбыли в аэропорт Слатина возле Приштины.

Миротворцем в Косово

С самой первой ротации что-то пошло не так. Второй пилот этого борта умер от сердечного приступа… А потом были события 17 марта 2008 года в злополучном суде в Северной Митровице.

– Обострение произошло через месяц после провозглашения независимости Республики Косово…

– Не буду пересказывать известные события. Напомню, что камнем преткновения был суд, в котором протестовали сербские юристы. Их задержали и выдворили из суда. И сразу же опустили. Но начались беспорядки, закончившиеся кровопролитием. По полицейским ООН, находившимся в суде, работали снайперы. Нас забрасывали боевыми ручными гранатами РГО, с большим количеством поражающих частей.

Поначалу я не мог понять всей картинки, сложить этот пазл. Было обидно за погибшего друга, которого прямо у меня на глазах разорвало гранатой. Это Игорь Киналь, старший лейтенант внутренних войск. Было обидно за себя, за раненых товарищей (более 20 человек, в основном с осколочными ранениями).

17 марта 2008 г. в Северной Митровице

Мне эта провокация напоминает майданную историю. Хочешь понять, кому это выгодно, – посмотри, кто будет выгодополучателем. В косовском случае все цели четко были достигнуты…

– Сейчас часто поднимается вопрос о нейтральных миротворцах в Донбассе… Судя по тому, что вы рассказываете, украинское подразделение в 2008-м было лояльно к православному сербскому населению, в косовском вопросе пострадавшему… Но многое зависит от того, кто распоряжается, отдает приказы… И тогда нейтральный миротворец превращается в орудие одного из геополитических игроков.

– Миротворческое подразделение на законных основаниях принуждает к миру даже в том случае, если люди этого не хотят. Реализовывается право сильного. Но любого миротворца можно перенаправить в нужную сторону какими-то провокационными методами, диверсиями и т.д. И всё полетит в тартарары. В глобальном геополитическом противостоянии миротворцы, если они окажутся в Донбассе, неизбежно будут использованы в грязных играх и провокациях. Западные спецслужбы любят загребать жар чужими руками.