«Мы собираемся отремонтировать наши города и восстановить наши автострады, мосты, туннели, аэропорты. Мы собираемся восстановить нашу инфраструктуру, которая станет, между прочим, непревзойдённой».

Во время кампании он так же клялся, что выделит на следующее десятилетие триллион долларов на инфраструктуру. И когда он в феврале 2018 года наконец-то обнародовал свой хвалённый план на почти $1.5 триллиона долларов, он бесследно исчез в Конгрессе, который его партия всё ещё контролирует. С самого начала единственной «инфраструктурой», завязшей в мозгах президента или на рассмотрении [Конгрессом], была «великая, великая стена» (которую он тоже не построит).

В этом президент определённо следует традиции двадцать первого века по сокращению капиталовложений, традиции, ещё неизвестной моим родителям и другим участникам  Второй Мировой, поколению холодной войны. Они думали, что это не свойственно Америке, если  в 2017 году Американское общество гражданских инженеров, опубликовав свежий «отчёт», оценило инфраструктуру страны — от дорог до дамб, от насыпей до мостов, от железных дорог до качества питьевой воды — в целом на уровне D+. Среди категорий, собственно и получивших индекс D+ были и школы Америки:

«Страна продолжает недостаточно финансировать объекты школьной инфраструктуры, сохраняя ежегодный разрыв в $38 миллиардов. В результате 24% государственных школьных зданий находятся в неудовлетворительном или плохом состоянии».

И буквальное состояние этих зданий, как проясняет сегодня постоянный автор  TomDispatch Белль Чеслер, всего лишь один из показателей недостаточного финансирования и ухудшения условий в системе американских государственных школ. А когда речь идёт об этих самых школах, Дональд Трам и его команда даже не делают вид, что у них есть план инвестировать в них или их восстановить.

Том.

* * *

Три недели тому назад я сидела в переполненной конференц-зале крупной государственной школы, где я преподаю, в Бивертоне, Орегон. Я слушала директора, представлявшего сделанную в PowerPoint презентацию о  $35 миллионном дефиците бюджета, который ждёт наш район в будущем году.

Преподаватели и сотрудники плюхнулись на стулья. Нас охватило большое уныние — смесь разочарования, неприятия, безнадёжности и закипающего гнева. В конце концов, такое бывало и раньше. Мы знаем шаблон: ждите массовых увольнений, раздувания классов, сокращение учебного времени и недостатка ресурсов. Примите то, что отношения ученик-учитель — имеющие потенциал продуктивности и иногда даже трансформирующиеся — станут в лучшем случае исключительно деловыми. Классы будут переполнены в слишком малом пространстве, ресурсы сократятся, и пострадает учеба. Эти бюджетные кризисы теперь уже цикличны  и вполне знакомы. Но мысль о том, что разворачивается очередной, опустошает.

Третий раз за мою 14-летнюю карьеру преподавателя изобразительного искусства мы сталкиваемся с разрастанием, срывом и хаосом подобного бюджетного кризиса. В 2012 году район пережил огромный дефицит бюджета, который привёл к увольнению 344 преподавателей и раздуванию классов для тех, кто остался. В какой-то момент в моей студии рисования — рассчитанной максимум на 35 учащихся — их было более 50. У нас не хватало стульев, столов, пространства для рисования, и потому мы работали в холлах.

В тот семестр я преподавала в шести разных классах и несла ответственность за более чем 25 учащихся. Несмотря лукавство, что всё по инструкции, преподаватели вроде меня по большей части занимались тем, что пытались справиться с толпой, и ничем иным. Все значимые части работы — контакт с учащимися, обеспечение поддержки, помощь отстающим ученикам совершить социальный и интеллектуальный прорыв, не говоря уж о создании здорового учебного сообщества — просто отметались в сторону.

Я не могла припомнить имён учащихся, не могла справиться с привычными аттестациями и оценками занятий, которые мы предполагали  делать, и находилась в состоянии стресса и тревоги. Хуже того, я не могла оказать эмоциональную поддержку, которую я обычно стараюсь оказывать своим ученикам. Я не могла их выслушать, потому что не хватало времени.

По дороге на работу я была парализована ужасом; по дороге домой меня охватывало ощущение катастрофы. Опыт того года был деморализующим и уничижающим. Моя любовь к моим учащимся, моя пылкая любовь к самому предмету, который я преподавала, и моя профессиональная принадлежность у меня отбирались. А что оставалось учащимся? Инструкции и взрослое менторство. Равно как и доступ к жизненно необходимым ресурсам — не говоря уж  о потере веры в то, что считалось основополагающим институтом Америки, бесплатной средней школой.

И поймите, что происходившее в моей школе и в школах Орегона в целом отнюдь не уникально. По данным Американской федерации учителей, изъятие инвестиций  в образовании случается в каждом штате страны, причём 25 штатов тратят на образование меньше, чем до рецессии 2008 года. Отказ отдельных штатов отдать приоритет расходам на образование вкупе с предложением администрации Трампа сократить на $7 миллиардов финансирование министерства образования уже начинают делать ситуацию в государственных школах нашей страны невыносимой — и для учащихся, и для учителей.

Сидя в конференц-зале, слушая как мой одаренный и приверженный делу босс описывает наш потенциальный возврат  к  исковерканной реальности, я отчётливо вспомнила то, что заставило меня отшатнуться в ужасе. Подготавливая себя к раздирающему душу скрежету попыток убедить учащихся поверить в систему, которая практически наверняка по определению не сможет обратиться, а тем более соответствовать, их нуждам — заставить их приходить ежедневно, хотя не хватает мест, материалов или преподавателей — это напрасный труд.

Суть дела в том, что общество, которое отказывается инвестировать в образование своих детей на адекватном уровне, отказывается инвестировать в будущее. Подумайте об этом, как о нигилизме в величественном масштабе.

Преподаватели — первые, кто реагирует

Школы — это шумное, живое, хаотические место, не похожее ни на какое другое общественное пространство в Америке. Полноценные государственные старшие школы отражают  социально-экономический, расовый, религиозный и культурный состав населения, которое  они обслуживают. У каждой школы своя особая культура и экосистема правил, структур, основных убеждения и ценностей. У каждой свой ряд проблем, особых для тех, кто ежедневно в проходит через её двери. Справиться со сложностью и масштабом проблем  — вот что делает работу создания процветающего, справедливого и продуктивного пространства обучения чем-то похожим на волшебное мышление.

Рефлекторное обвинение, которое теперь регулярно изливается на школы, преподавателей и учащихся в стране, представляет собой неверное восприятие реальности. Настоящая причина, почему мы отстаём от наших коллег в мире, когда речь заходит о достижениях учащихся, связана с намного большим, чем неудачными попытками хорошо себя проявить в стандартизованных тестах. Наши дети в трудном положении не потому, что мы забыли, как их учить или они забыли, как учиться, а в том, что взрослые, которые управляют обществом, по большей части решили, что коллективное будущее не является приоритетом. В действительности потрёпанная и  быстро ухудшающаяся инфраструктура нашей национальной системы социальных служб оставляет школу на переднем крае первых ответчиков в том, что я бы назвала национальным кризисом души.

Итак, для меня не удивительно, что преподаватели, даже в самых «красных» штатах, выходят из классов и требуют  перемен. Такие забастовки в Аризоне, Калифорнии, Колорадо, Кентукки, Северной Каролине, Оклахоме, Вашингтоне и Западной Виргинии отражают обиды более всеобъемлющие, чем просьбы более высокой оплаты, которые вышли в заголовки. (И в очень многих штатах преподавателям всё ещё платят меньше прожиточного минимума). Требования просто компенсации символичны, и их легко понять обществу. Более высокая плата, которой добились в некоторых из этих забастовок, представляет собой признание, что от преподавателей требуют выполнять выглядящую невозможной работу в обществе, чьи приоритеты всё более исковерканы и посреди разваливающейся инфраструктуры самой системы государственных школ.

Мысль, что это реальный мир, каким-то образом отделённый от тесного мирка наших школ, и что проблемы неравенства, нищеты, психического здоровья, зависимости и расизма не повлияют на способность наших учащихся успевать в академическом плане закладывает опасный прецедент измерения успеха. Предполагать, что студент, живущий в автомобиле, а не дома, способен не спать во время лекции, что вернувшийся после недели в палате психиатрической больницы может тут же пройти сложный математический тест, и что тот, чей не имеющий документов отец был задержан офицерами Бюро по контролю и соблюдению иммиграционного и таможенного законодательства без проблем сконцентрируется, когда преподаватель разбирает предложения на уроке английского, это огромное заблуждение.

На самом деле среди многих требований преподавателей и их профсоюзов во время забастовок прошлого года были  призывы к большей финансовой поддержке всеобъемлющих социальных служб для студентов. В Лос-Анджелесе преподаватели  боролись за юридическую поддержку студентов, которым грозит депортация. В Северной Каролине преподаватели планируют новый раунд забастовок, на которых, помимо прочего, будут требовать расширения государственной программы бесплатной или льготной медицинской помощи на улучшение здоровья студентов. В Чикаго преподаватели включили в вопросы переговоров призыв к доступному жилью и привлекли внимание к важности поддержки студентов и в стенах учебного заведения, и вне его.

Если от школ ожидают, что они пойдут на то, чтобы закрывать бреши в нашей сети социальной безопасности, то, следовательно, их надо приспособить и финансировать, помня об этой цели. Если считать, что преподаватели должны не только учить, но и быть консультантами, терапевтами и социальными работниками, то им надо платить зарплату, которая отражает все эти весомые требования, и дать доступ к ресурсами, поддерживающим подобную работу.

Почему имеет значение приоритет финансирования школы

Существует большой разрыв между пустыми словами в поддержку государственной школы и учителей и явным нежеланием адекватно их финансировать. Спросите практически любого — за исключением министра образования  Бетси Девос — поддерживают ли они учителей и школу, и вероятным ответом будет «да». Однако поставьте вопрос, каким образом обеспечить действительно адекватную финансовую поддержку образования, и вы быстро застрянете в трясине аргументов о бесполезных школьных расходах, пенсионных фондах, которые вытягивают ресурсы, низком уровне учителей и раздутой бюрократии, равно как и заявлений, что вы просто не можете продолжать вливать деньги в проблему, что деньги это не решение.

Я бы сказала, что деньги явно часть решения. В капиталистическом обществе деньги означают ценность и власть. В Америке, когда вы во что-то вкладываете деньги, вы придаёте им значимость. Студенты прекрасно способны понять, что когда финансирование школы сокращается, так это потому, что мы, как общество, решили, что инвестировать в государственное образование не имеет большой ценности или смысла.

Приоритет расходов на военных, равно как  и акцент администрации Трампа и республиканцев в Конгрессе на ошеломляющих налоговых льготах для богатых, корпоративное увиливание от налогов и демонтаж того, что ещё осталось от сети социальной безопасности не может не быть громким сигналом о том, каким приоритетом является состоятельность большинства учащихся этой страны. Федеральный бюджет 2019 года выделяет $716 миллиардов на национальную безопасность, $686 миллиардов из которых предназначены министерству обороны (ещё более впечатляющие цифры ожидаются на следующий год) сравните с $59.9 миллиардами ассигнований министерству образования и ожидаемое сокращение его бюджета. Суть ясна?

Однако, поскольку федеральный вклад в финансирование школ добавляет лишь небольшой процент к местному бюджету и бюджету штата, то нельзя возлагать вину только на него. В Орегоне, например, ограничения налогов на недвижимость в 1990-х искусственно ограничили подобные доходы, вынудив штат начать в основном полагаться на подоходный налог, чтобы поддержать школы на плаву. Корпорации — вот важный источник доходов для штата. Но хотя корпоративные прибыли  в США выросли  на $69.3 миллиардов, до самого высокого уровня за всю историю и составили более $2 триллионов в третьем квартале 2018 года, за последние 40 лет доля доходов штата от сбора подоходного налога  упала до половины того, что было в 1970-х.

Возьмем «Найк», чья всемирная штаб-квартира расположена всего в нескольких милях от учебного заведения, где я преподаю. Корпорация — блестящий пример фтрмы, которая получает огромную прибыль, укрывая доходы за рубежом, одновременно избегая ответственности по местным налогам. У «Найк» особые отношения со штатом Орегон, который облагает налогом лишь местные прибыли, а не те, что заработаны где-то ещё. Добавляя соли на рану, по данным The Oregonian, к концу 2017 года «Найк» вывела  $12.2 миллиарда заработанного в налоговые офшоры. Если бы эти деньги вернулись, компания была бы должна выплатить $4.1 миллиарда налогов в США, а это значит её большую долю в бюджетном дефиците, который отставляет школы, вроде моей, находящейся в отчаянном состоянии.

В реальности экономика Орегона благоденствует, но как мало всё это значит, ведь мы снова на грани очередного кризиса.

В 1999 году правительство штата сформировало комитет, состоящий из деятелей образования, законодателей, руководителей предприятий и родителей, стремясь создать надежный финансовый инструмент, который бы коррелировал необходимое финансирование школ с результатами студентов. Эта «Модель качества образования» задала стандарт «качества» образования, каким оно должно быть для каждого студента Орегона. Спустя 20 лет законодатели штата фактически так и не смогли предоставить финансирование, соответствующее целям, означенным в модели. В этом году требуется  $10.7 миллиардов расходов на образование, а совместный комитет законодателей недавно принял бюджет, в котором на систему школ выделяется $8.87 миллиарда. Подобная ежегодная нехватка финансирования со временем помогла создать нынешнюю зияющую дыру в системе нашего государственного образования. И с каждым годом дыра эта всё больше.

Восстановление веры в наши национальные учреждения

Государственные школы представляют собой один из краеугольный камней американской демократии. Но как общество, мы стоим в стороне, когда те самые учреждения, которые на самом деле сделали Америку великой, опустошают и подрывают близоруким мышлением, корпоративной жадностью и бессознательным неуважением к нашему общему будущему.

Истина такова, что деньги на образование есть — на школы, на учителей и на студентов. Нам просто не сделали приоритетом расходы на образование и, таким образом, направили громкий и ясный сигнал студентам, что их образование на самом деле значения не имеет. И когда вы фактически недофинансируете образование на протяжении более 40 лет, вы оставляете детей с ещё меньшей верой в американские учреждения, что поистине трагично.

8 мая деятели образования штата Орегон планируют выйти из школ. Это предварительный шаг перед забастовкой, как прямой ответ на неадекватное финансирование в будущем бюджете штата и референдум о продолжении изъятия средств из государственного образования. Преподаватели вроде меня выйдут из классов не потому, что мы не хотим учить, а потому, что хотим этого.

Об авторе:

Белль Чеслер, постоянный автор  TomDispatch, преподаватель изобразительного искусства в Бивертоне, Орегон.