Один из важнейших вопросов, возникающих в связи с внешней политикой России и российско-американскими отношениями, заключается в том, действительно ли у президента России Владимира Путина есть какая-то комплексная стратегия, или же он просто реагирует на события на международной арене по мере их развития. Если рассмотреть действия и поведение Путина начиная с середины 2000-х годов (с момента его выступления на Мюнхенской конференции 2007 года), в них можно увидеть очевидные признаки комплексной стратегии. Хотя Путин, возможно, и реагирует на те или иные возможности, которые ему представляются, его действия складываются в последовательную глобальную внешнеполитическую программу, призванную вернуть России статус великой державы в условиях меняющегося миропорядка.

Если рассматривать ситуацию с этого ракурса, Москва представляет собой один из нескольких центров силы теперь, когда на место гегемонии США постепенно приходит многополярный или даже китаецентричный миропорядок. Это такой мир, в котором Россия, вероятно, достаточно далека от европейских ценностей, но не слишком далека от европейских политических и экономических процессов и институтов, поскольку Восточной и Западной Европе приходится поддерживать видимость хороших отношений с Россией, которая является важнейшим поставщиком энергоресурсов и крупной военной державой. То же самое можно сказать и о Восточной Азии — в первую очередь о Китае. Хотя Россия не собирается копировать китайскую модель экономического или политического развития, она стремится занять такую позицию, чтобы вовлечь Китай в своего рода «мягкий альянс» — в такой альянс, в котором Москва сможет сохранять свой суверенитет и независимость, пока у ее восточных границ формируется крупнейшая в мире экономика, самое густонаселенное государство и, возможно, следующий глобальный гегемон.

В свете всего этого как будут складываться отношения России с США? Вероятнее всего, Россия будет противостоять США везде, где у нее появится возможность делать это при условии приемлемости издержек, — Путин всегда сопоставляет масштабы возможного карательного ущерба с вероятностью достижения его внешнеполитических целей. Москва будет стремиться противостоять США просто потому, что она крайне недовольна глобальной гегемонией Америки, и у нее есть такая возможность, потому что задержки в работе политической системы США неизбежно смягчают реакцию Америки, а система альянсов влечет за собой издержки, которые не перевешивают выгоду от достижений Москвы.

Когда в 2018 году в своей Стратегии национальной обороны Пентагон назвал Россию угрозой для США, министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил: «Мы сожалеем, что вместо того, чтобы вести нормальный диалог, вместо того, чтобы базироваться на международном праве, Соединенные Штаты, конечно, стремятся свое лидерство доказывать через такого рода конфронтационные концепции». Он подчеркнул, что Россия «готова к диалогу». Несмотря на подобные заявления, Россия на самом деле не заинтересована в «перезагрузке» отношений с США в ближайшем будущем. В действительности Россия приветствует и стремится способствовать ослаблению американской политической системы и связанному с ним уменьшению влияния Вашингтона на международной арене.

Путин — стратег, оппортунист или глупец?

Как пишет Эрик Познер (Eric Posner), некоторые наблюдатели пустились «в запутанные рассуждения о мотивах Путина — рассуждения, большая часть которых основана на предположениях касательно его психологического склада», — и некоторые даже пришли к выводу о том, что Путин нерационален и психологически нестабилен. Как пишет Познер, есть также и те, кто считает, что Путин просто «действует тактически, реагируя на сиюминутные возможности и не руководствуясь никакой масштабной стратегией». В данном случае Энн Эпплбаум (Anne Applebaum) — отличный пример. Хотя она пишет о том, что тактика Путина заключается в распространении «организованного хаоса» везде, где только можно, она все же приходит к выводу, что «единственная цель всего этого — создать видимость кризиса, чтобы заставить всех нервничать, а членов НАТО — сомневаться в готовности НАТО защищать их, то есть чтобы создать впечатление неопределенности». Для создания «организованного хаоса» Россия использует такие приемы, как «нарушение границ воздушного пространства Великобритании, развертывание военной техники и военных у границ стран Балтии и похищение офицеров вооруженных сил иностранных государств», что, с ее точки зрения, является «странной стратегией», но она «делает российский народ зависимым от Путина. Это также служит эффективным методом отвлечения внимания, чтобы люди забывали о его нелегитимном приходе к власти». Но, по мнению Эпплбаум, «довольно странно называть это комплексной стратегией, и в каком-то смысле речь идет даже не о геополитике». «Мы видим перед собой человека, который пытается остаться во власти, меняя интерпретации, меняя историю и создавая такие условия, в которых революция, которой он так боится, никогда не материализуется».

Кстати, такая интерпретация грандиозной стратегии России почти не отличается от того, как ее видит Майкл Макфол (Michael McFaul), который еще в 2003 году — то есть более 15 лет назад — сказал, что грандиозная стратегия Путина заключается в том, чтобы просто удержаться во власти. Как писал Макфол, стратегический план Путина заключается в том, чтобы создать такой режим, который «не будет отчитываться перед народом и который не будут сдерживать никакие независимые политические игроки». Будущий посол США в России еще в 2004 году предупредил, что Москва преуспевает в реализации своего плана, в то время как многие на Западе не верили в его существование, потому что каждая «ступень реализации этого плана была окружена спорами, влекла за собой противоречивые интерпретации, а все действующие лица были облачены в серое, а не в черно-белое». Однако стоит отметить, что Макфол все же видел во всем этом «систематический план по свертыванию демократии».

Спустя несколько лет Селеста Уолландер (Celeste Wallander) написала, что стратегию Путина вряд ли можно считать грандиозной, и она согласилась с мнением Макфола о том, что в первую очередь Путина волнуют именно внутриполитические проблемы. Но, пока как Макфол убежден, что план Путина заключается в свертывании демократии, Уолландер считает неудачи в процессе демократизации тем препятствием, которое мешает Путину реализовать его настоящую грандиозную стратегию. В своем анализе стратегической обстановки, национальных интересов России и тех типов государства и экономики, которые, с точки зрения Путина, необходимы для защиты этих интересов, Уолландер приходит к выводу, что грандиозная стратегия России «не является ни грандиозной, ни стратегической, ни устойчивой». Она оставляет без ответа вопрос о том, сможет ли Россия сохранить за собой статус великой державы в 21 веке, потому что источники ее силы — государство и экономика — являются одновременно главными источниками ее слабости.

Фреденрик Старр (S. Frederick Starr) и Сванте Корнелл (Svante Cornell) прокомментировали мнения множества российских и зарубежных обозревателей, «которые предположили, что все разнообразные инициативы, исходившие от Путина, на самом деле были следствием единой стратегии», но не смогли «привести убедительные аргументы в защиту своей точки зрения». Возможно, это действительно так, но Старр и Корнелл приводят веские аргументы в защиту идеи о том, что Евразийский союз — это часть комплексной стратегии Путина, а его действия в отношении бывших советских республик — это хорошо спланированная попытка создать «новый союз, состоящий из бывших советских республик и возглавляемый самой Россией». Как пишут Старр и Корнелл, события, произошедшие с момента вторжения России в Грузию в 2008 году и до аннексии Крымского полуострова в 2014 году, заставили многих политиков и экспертов по России признать «вероятность того, что Российская Республика во главе с Владимиром Путиным перестроила всю свою внешнюю и внутреннюю политику, чтобы достичь» этой конкретной стратегической цели.

Мишель Гурфинкель (Michel Gurfinkiel) является одним из тех обозревателей, которые согласны с такой интерпретацией внешней политики России. Он считает, что советское «глубинное государство» сумело пережить распад Советского Союза и что «главная стратегическая цель России [сегодня] — объединить все русскоязычные народы в одно национальное государство». Кроме того, Гурфинкель пишет о стремлении России к восстановлению единого геополитического сообщества — «евразийского сообщества, в котором Россия станет первой среди равных». Возможно, эта интерпретация кажется более пугающей, чем то, о чем пишут Старр и Корнелл, но у нее есть убедительные параллели.

Между тем амбиции Путина выходят за границы российского ближнего зарубежья и распространяются на всю международную систему, в рамках которой она стремится восстановить за собой статус великой державы. Гурфинкель тоже обращает на это внимание и пишет о том, что ослабление и исчезновение соперничающих с ней центров силы в Европе тоже является частью плана Москвы (в первую очередь имеются в виду НАТО и Евросоюз). Наконец, пишет он, Москва пытается восстановить свою роль на международной арене, «снова начав оказывать поддержку бывшим клиентам Советского Союза, таким как Сирия и Куба».

В своем анализе, опубликованном в 2013 году в журнале International Affairs, британский ученый Эндрю Монаган (Andrew Monaghan), попытавшийся разобраться, действительно ли у Путина есть какая-то комплексная стратегия, сконцентрировался на массе новых концепций, стратегий и доктрин, которые Москва обнародовала в течение предыдущих 10 лет и которые служили основой для составления планов на долгосрочную перспективу — до 2020 года и далее. После переизбрания Путина в 2012 году была опубликована целая серия президентских инструкций и новых планов. Монаган проанализировал это стремление к стратегическому планированию и попытался определить, можно ли приравнять все это к комплексной стратегии. Хотя он пишет, что Москва поставила перед собой довольно много целей и даже добилась некоторого прогресса в их достижении, он совершенно справедливо указывает на то, что грандиозная стратегия всегда предполагает нечто большее, нежели простое формулирование планов. В конце он рассматривает те трудности, с которыми Москва сталкивается: меняющаяся международная обстановка и целый ряд внутренних проблем (стоит напомнить, что свою статью он написал еще до аннексии Крыма Россией и до введения Западом антироссийских санкций). Монаган пишет, что, «хотя Москва неустанно стремится к стратегическому планированию, комплексная стратегия пока находится на стадии разработки».

Действительно, стратегическое планирование можно спутать со стратегией и комплексной стратегией. В своей блестящей работе под названием «Анализ российского стратегического планирования: формирование Стратегии 2020» (Reviewing Russian Strategic Planning: The Emergence of Strategy 2020), написанной в 2012 году, Джулиан Купер (Julian Cooper) рассматривает те же документы, что и Монаган, однако Купер концентрируется на процессе и планировании, которые способствовали разработке Стратегии 2020. Но планирование не равно стратегии.

Подобно Пекину, Москва стремится к многополярному миру, в котором гегемонии США придет конец. Как недавно отметил Александр Лукин, «общее стремление к многополярному миру сыграло значительную роль в сближении России и Китая». Как примерно 20 лет назад написал Григорий Карасин, поддержка идеи многополярного мира двумя крупными державами имела «особенно большое значение» во времена, «когда международное сообщество все еще сталкивалось с инертностью мышления, характерной для холодной войны, претензиями на эксклюзивное лидерство и попытками свести развитие международных отношений к однополярности». Это высказывание остается актуальным и теперь, когда Россия уже оправилась от постсоветского перенасыщения, с которым она столкнулась в 1990-е годы, а Китай продолжает расти и модернизировать свои вооруженные силы.

Между молотом и наковальней

В Стратегии национальной обороны США 2018 года Россия и Китай названы теми крупными державами, с которыми США открыто соперничают. И России, и Китаю удалось многого добиться с 1990-х годов, и та «дружба», которая возникла между ними после событий на площади Тяньаньмэнь и продолжала нарастать с тех пор, сегодня уже выглядит как один из самых крепких двусторонних альянсов на планете. Этот альянс обеспечивает Россию и Китай не только крепким тылом: передача технологий и продажи оружия поддерживают военно-промышленные комплексы России и Китая и служат основой для модернизации их вооруженных сил. Хотя Россия пока опережает Китай в некоторых сферах, Кремль понимает, что он, скорее всего, лишится своего преимущества в ближайшие 10-20 лет, потому что в их паре Китай становится все более сильным и продвинутым. Отсюда и призыв заместителя министра обороны Патрика Шэнахэна (Patrick Shanahan) сосредоточиться именно на Китае, потому что в долгосрочной перспективе Китай затмит военную мощь России и станет главной угрозой для интересов и национальной безопасности США.

Вместе влияние Москвы на ее постсоветских соседей и стратегический альянс Москвы с Пекином в стремлении к многополярном миру превращаются в две основные колонны, на которых зиждется комплексная стратегия Путина. Все остальные аспекты его внешней политики можно объяснить этой комплексной стратегией, покоящейся на этих двух основах. Как говорится в Стратегии национальной безопасности 2018, «Россия стремится получить право вето, чтобы влиять на решения соседних с ней стран в области управления, экономики и дипломатии, чтобы ослабить Организацию Североатлантического договора и изменить экономические структуры и структуры безопасности стран Европы и Ближнего Востока в свою пользу». Коротко говоря, в этом и заключаются основные цели грандиозной стратегии России. Все махинации Москвы как внутри российских границ, так и за их пределами, — от наступления на гражданские свободы до вмешательства в революцию в Венесуэле, — направлены на достижение этих более масштабных стратегических целей.

Кристофер Марш — доктор наук, президент Special Operations Research Association и редактор журнала Special Operations. Он также является подрядчиком Министерства обороны США. Ранее доктор Марш был профессором в области стратегических исследований в Армейском командно-штабном колледже в Форт-Ливенворте.