"Богатырю следовало бы принять тяжкое наследие Грозного, а наследником оказался звонарь"

К.Валишевский, "Смутное время"

Богатырю следовало бы принять тяжкое наследие Чавеса, а наследником оказался шофёр. 

Повторение одних и тех же исторических сюжетов в разных народах и в разные эпохи давно подмечено историками и вызывает удивление, наводя на мысли о неких универсальных принципах, лежащих в основе развития общественных отношений. Казалось бы, какая связь между сюжетом Российской истории и Венесуэльским случаем, а вот параллели не только видны, но и парадоксальным образом похожи.

Не вдаваясь в дальнейшие поиски аналогий, стоит поговорить о другом, о том, почему с Венесуэлой случилась её нынешняя катастрофа. Стало общим местом обвинять в глубочайшем кризисе одной из потенциально богатейших стран "венесуэльский", "чавесовский" или "боливарианский" социализм. Так ли это? Верны ли эти обвинения или это подлог? Было ли в венесуэльском укладе хоть что-то от социализма? Даже поверхностное сравнение систем показывает – социализмом в Венесуэле и близко не пахло. В Венесуэле был региональный вариант госкапитализма, ибо ни одна догма социализма там не была составной частью политики.

Социальная помощь никогда в теории социализма не являлась его критерием. Обвинять Чавеса и Мадуро в социализме за раздачу денег – это такое же мошенничество, как называть мормонов или Свидетелей Иеговы православными и на этом основании критиковать православие. Никакого отношения к социализму система в Венесуэле не имела, даже если риторика её вождей была засорена этим словом.

Социализм – это не программы социальной помощи. Это может быть и при любой версии капитализма. Никакого боливарианского социализма нет и быть не может. Социализм – это то, что Маркс прописал, а Ленин и Сталин воплотили. Иными словами, социализм – это совсем другое, не то, что на Кубе и в Венесуэле. 

Социализм, как известно, это переходный период от капитализма к коммунизму в индустриальном обществе, том, в котором есть крупная индустрия, армия рабочего класса и пролетаризируемого крестьянства, то есть движущие силы пролетарской революции. Эти силы должны исторически вызреть в недрах феодального строя, где господствует мелкотоварное производство и аграрный патриархальный уклад, где не развиты рынки и существуют формы внеэкономического порабощения, а сословное общество строит господство не из обладания капиталом, а из близости к власти и места в социальной иерархии. 

Венесуэла не имела развитой индустрии, развитого аграрного сектора. Мелкотоварное производство на селе не знало кооперации и концентрации, то есть крестьянин оставался мелким единоличником. Товарное производство на селе не приводило к образованию крупных сельских собственников и армии наёмных батраков. Предпосылок социалистической революции на селе не было, и чавесовский строй село никак не затронул в плане развития производительных сил и производственных отношений. 

Индустриализации в Венесуэле так же не случилось и это ещё одна из причин, по которой нужно упрекать Чавеса и Мадуро в растрате ресурсов впустую. Страна существовала в виде сырьевой провинции Запада и Китая, причём даже нефтепереработка была построена бывшими западными владельцами, у которых потом имущество отжали при национализации, но развивать отрасли не стали. Архаика даже в нефтепереработке была характерной чертой венесуэльской экономики. Доходы от экспорта нефти были колоссальны. Но ни до Чавеса, ни при нём, ни после него начала индустриализации так и не было положено.

Не возникло современной инфраструктуры, транспорта, строительной отрасли. Знаменитые социалистические I подразделение (производство средств производства) с разбивкой на группу А (производство средств производства для производства средств производства, то есть машиностроение для тяжёлой индустрии) и группу Б (производство средств производства для производства предметов потребления) и II подразделение (производство предметов потребления) отсутствовали полностью. А это основа социализма, без чего его не может быть в принципе.

Отсутствовало плановое начало в развитии производительных сил. Никто не знал, сколько нужно выработать энергии, сколько и какого добыть сырья, как выстроить межотраслевые обмены. Какой же без этого социализм? Национализация – это не социализм, раздача "слонов" (денег беднейшим слоям населения) – не социализм. Это и в Европе делают, но социализмом не называют. Это всё социалистические элементы госкапитализма. Банк Англии несколько раз был национализирован. И что, в Англии наступал социализм? При Петре I была казённая промышленность. Это что, социализм?

На этапе социализма левая партия берёт под контроль частную собственность. Крупные собственники работают под жёстким контролем государства и у них постепенно собственность забирают – выкупом или отъёмом, но забирают.  Мелкий собственник может существовать, но он политически ограничен. По возможности его кооперируют – превращают в группового мелкого собственника. Политический контроль буржуазия полностью теряет. Индустриализация, коллективизация, кооперация. Развиваются формы самоуправления масс. Это социализм. Ничего подобного в Венесуэле не существовало.

Более того - власть, существуя в квазирыночной реальности, погрязла в коррупции и стала формироваться отделённая от общества элита. Её база господства – паразитирование на государственной собственности и приватизация доходов при национализации издержек.  Инвестиций не было, основные фонды изнашивались, старели морально и физически без замещения. Делёж преобладал над производством. Тогда как при социализме производство преобладает над распределением, и тот, кто говорит обратное, тот лжёт, обманывая неискушённых. 

Власти Венесуэлы уселись между двумя стульями и потому с грохотом провалились. Они не использовали для развития ни капиталистических, ни социалистических механизмов. Это была профанация понятия "социализм", ибо в базисе и надстройке не были положены основные социалистические принципы. И капитализма там тоже не было. Латиноамериканский социализм – это эклектика, смесь капитализма с социалистической демагогией.

В боевых искусствах это называется "смешать стили". Ситуация, когда достоинства каждого стиля гасятся, а недостатки суммируются. Смешать стили можно лишь для шоу, жестоких, но в рамках правил схватках один на один. Но никому в голову не придёт так драться реально. Боевые искусства – это реальный бой насмерть, без правил и в условиях численного превосходства противника. Потому они и боевые. И там точно поняли – смешивать стили нельзя. Ведь не техники смешиваются – смешиваются формы гонки и выделения энергии.  Это главное в боевых искусствах, а не формы удара или броска. 

Техника второстепенна, она производна от способа дыхания, координации, шагания и последовательного напряжения мышц. Это искусство есть система осознанных приоритетов. Смешайте их – и вы всё разрушите и ничего не приобретёте. 

Именно это и сделали Чавес с Мадуро. Всё смешали и не получили ничего. И за это их побили, потому что экономика и политика – это разновидность боевого искусства, ибо принципы там схожие. Та же система приоритетов, те же способы применения для войны с противником. Экономикой дерутся и убивают целые государства. И по этой причине имеется острая нужда в теории, положенной в основу всякой боевой практики. Какая теория была у Чавеса с Мадуро? Никакой. Это не социализм. Это Бог знает что. 

Мы внимательно смотрим на пример крушения Венесуэлы, и каждый делает свои выводы. Например, спецслужбы. Они видят в Венесуэле параллель с Арменией и проецируют это на нашу ситуацию. Общее в Венесуэле и Армении то, что сетевые способы организации толпы сочетаются с использованием финансирования по бизнес-каналам. И в Армении, и в Венесуэле, и на Украине – везде смуту финансировали бизнес-структуры.

На этом основании спецслужбы намерены внимательно присмотреться к тем бизнес-группам, которые намерены в ближайшее время баллотироваться в наши региональные парламенты. Ибо это потенциальный канал финансирования Смуты. Каждый рубль будет поставлен на учёт.

А нам важно другое. Попытки скомпрометировать социализм примером Чавеса несостоятельны именно из-за отсутствия там социализма – равно, как и отсутствия капитализма, что и стало причиной венесуэльской катастрофы. И ещё нам не грех задуматься о том, правильно ли мы поступаем, изгнав из системы образования науку  политэкономию.

Ведь известно – если нет средств языка, то нет и средств осмысления. Мы не осознаём того, что не существует в языке. Мы не можем понять, почему у нас всё время не получается в экономике. И потому у нас связаны руки в политике. Не потому ли, что мы повторяем ошибки Венесуэлы?