Ростислав Ищенко: Англосаксы и Европа

Англосаксы уже не могут и не хотят видеть Европу объединенной.

Интересы развития европейской экономики требуют активной переориентации на сотрудничество с Россией. Причем экономическое сотрудничество по мере развития должно неизбежно привести в перспективе и к военно-политическому союзу.

Юбилейные даты не праздничных событий

Мы живем в очень интересное и крайне сложное время. Привычный мир быстро меняется на наших глазах. Процессы, ранее занимавшие столетия, укладываются ныне в годы, максимум в полтора-два десятилетия.

Каких-то 35 лет назад СССР казался несокрушимым, и даже активно боровшееся с ним ЦРУ не верило в возможность его коллапса в обозримой перспективе. 25 лет назад Советского Союза уже года три как не было, в России действовала новая Конституция, а государство Российское в своем падении достигло дна и только очень большие оптимисты надеялись на его скорое возрождение. 15 лет назад начало возрождения России стало свершившимся фактом, но мало кто верил, что в обозримом будущем она сможет оспаривать у США глобальное первенство. 5 лет назад конфронтация России и США была очевидна всему миру, и десятки вполне патриотичных правых и левых экспертов ждали, что российская экономика со дня на день рухнет под гнетом санкций. Сегодня те, кто совсем недавно хохотал над прогнозами кризиса в США и ЕС, громче других рассуждают о новой Великой депрессии и близящемся распаде Евросоюза.

Великобритания на пути к европейской периферии

Действительно, такая тенденция (к распаду ЕС) существует. Более того, этот процесс модерируется и частично поощряется как минимум частью американских элит (ориентированными на Трампа националистами, как их сейчас принято называть в США). По собственным причинам заинтересована в распаде Евросоюза Великобритания. Лондон не сумел стать в ЕС доминирующей силой (чем во многом и обусловлен brexit). И если Британия не может контролировать объединенную Европу, Европа не должна быть объединенной.

Сильный, единый ЕС слишком опасен и для Британии, и для США, как экономический (в первую очередь), а в возможной перспективе и военно-политический конкурент. Причем если Вашингтон еще может надеяться на победу в борьбе с объединенной Европой, то ресурсы нынешней Великобритании для этого явно недостаточны.

Сохранение ЕС неизбежно ведет к маргинализации Соединенного Королевства, в качестве европейской периферии. Активы на триллион долларов уже выведены из страны в связи с brexit. А ведь еще ничего толком не началось.

Более того, интересы развития европейской экономики требуют активной и довольно быстрой переориентации на сотрудничество с Россией. Причем дальнейшее развитие экономических отношений должно неизбежно привести в перспективе и к военно-политическому союзу.

Как уже было сказано, все эти тенденции существуют и я о них неоднократно писал. Но я не случайно указал в начале материала не только на динамичность изменений, но и на противоречивость современного мира. В нем на каждую тенденцию найдется контртенденция, на один вариант будущего всегда найдется еще несколько возможных. Сама ситуация глобального системного кризиса (предполагающая коренное изменение всех известных нам правил глобальной политической и экономической игры) толкает элиты самых разных государств к моделированию различных вариантов будущего.

Между элитными группировками, ориентированными на различные варианты будущего, нарастают противоречия и борьба становится все жестче.

При этом зачастую видение будущего каждой из противостоящих группировок является настолько противоречивым, что мы затрудняемся сказать, победа какой из генеральных европейских тенденций сегодня соответствует долгосрочным интересам России, а кто может быть в лучшем случае тактическим попутчиком.

Стратегический фронт противостояния

В Европе, как и в США (как собственно и в России, и во всем остальном мире), при огромном разнообразии предлагаемых тактических решений, стратегический фронт противостояния проходит между глобалистами (в России их называют либералами, хотя правильнее называть компрадорами, ибо есть вполне патриотичные либералы) и условными националистами (правильнее было бы называть их традиционалистами, поскольку националистические режимы в Прибалтике и на Украине вполне компрадорские).

Первые тем сильнее, чем ближе их государство к верхушке «золотого миллиарда». Они пытаются на выдохе преодолеть кризис глобализма, вернуться к «золотому веку» безоговорочной американской гегемонии, в рамках которой не обязательно их странам, но лично им обеспечено процветание. Вторые предлагают отказаться от однополярной модели мироустройства в пользу приоритета интересов национального государства.

Они не против глобализма как такового. Просто они видят будущее глобального мира в сложном согласовании национальных интересов, а не в навязывании всем одной левацкой модели всеобщей толерантности, предполагающей размывание не только государственных суверенитетов и традиций, но и границ общества, семьи, личности и даже пола.

В России, Китае, во всех динамично развивающихся экономиках, власть в последние десятилетия однозначно контролируют традиционалисты. При этом их приход к власти диктовался национальными интересами - сохранение государственности было возможно только в рамках противостояния американскому глобалистскому гегемонизму. Поэтому установление власти традиционалистов в этих странах состоялось на основе общенационального консенсуса (что особенно хорошо видно на примере России).

Постепенно этот консенсус размывается, но пока противостояние глобалистов и традиционалистов в этих странах не достигло такой остроты, как в США и ЕС.

В США традиционалисты победили на президентских выборах. Но под контролем глобалистов (независимо от их партийной принадлежности) остались Конгресс и большая часть федеральных ведомств. Поэтому Трамп ведет изнурительную борьбу, пытаясь разрушить административные бастионы глобалистов и постепенно инкорпорировать в администрацию и Конгресс сторонников своего курса.

В ЕС власть пока остается в руках глобалистов на уровне Евросоюза, а также в таких ключевых странах, как Франция и Германия, при этом в Греции, Польше, Венгрии, Словакии, а теперь уже и в Италии действуют вполне традиционалистские правительства.

Я не случайно перечислил известные традиционалистские правительства. Для большинства из них традиционалист отождествляется с пророссийской позицией. Но это не так. Симпатии к России высказывают власти Словакии и Италии, Венгрия и Греция скорее проводят умеренную прагматичную политику, а поляки занимают ярко выраженную антироссийскую позицию и ориентируются на США. При этом глобалистские правительства Франции и Германии, будучи заинтересованы в сохранении ЕС, также стремятся проводить сбалансированную прагматичную политику, по своей сути близкую к принципам внешней политики Венгрии (хотя по отдельным вопросам противоречия между Берлином и Будапештом остаются острейшими).

Скажи, who are you?

В определенной мере мы можем выйти на некоторое обобщение. В целом глобалисты заинтересованы в сохранении ЕС и даже в укреплении его управляемости путем постепенного превращения из союза государств в союзное государство (федерацию). Традиционалисты же, как правило, выступают за роспуск ЕС или как минимум не видят в нем какой-то особой ценности. Характерный пример - наглая выходка лидеров итальянских правящих партий, которые публично поддержали ратующих за развал ЕС «желтых жилетов», против выступающего за укрепление Евросоюза глобалиста Макрона.

Традиционалисты в большинстве своем выступают за снятие антироссийских санкций. Они прагматики, а санкции наносят ущерб экономикам их стран. Но при этом распад ЕС, который традиционалисты поддерживают или, как минимум ему не противятся, соответствует интересам США (посол которых при Евросоюзе называет его обструкционистской и архаичной надстройкой). России же выгодна реализация плана Макрона-Меркель по постепенному превращению Евросоюза в федеративное государство под франко-немецким контролем.

Объективно обстоятельства складываются так, что Франция и особенно Германия могут достичь своей цели только в близком экономическом и военно-политическом союзе с Россией. Следовательно и подконтрольная им федеративная Европа будет российским союзником, невзирая на мнение разных поляков «и прочих шведов», мнение которых просто никого не будет интересовать. Если же ЕС развалится, то континент станет пространством активного и опасного соперничества России и США.

Как минимум Восточная Европа и большая часть Балкан, а возможно и практически вся Северная Европа сохранят ориентацию на США. Перспективными для российской внешнеполитической игры будут Германия, Франция, Австрия, Венгрия, Словакия (возможно Чехия, Дания и Бельгия). Италия будет крайне неустойчивым партнером, колеблющимся между разными центрами силы.

С учетом же милитаристского психоза, охватившего поляков, прибалтов и в меньшей мере румын, соперничество за Европу, в случае распада ЕС, приобретет взрывопасный характер. Польские требования репараций от Германии, озвучиваемые в рамках ЕС, воспринимаются по-разному и ведут к далеко неоднозначным последствиям. Тем более, что по боевой мощи польская армия вполне сопоставима с немецкой, а на деле даже превосходит бундесвер, большая часть техники которого не ездит, не летает, не плавает.

Аналогичной ситуация была накануне Второй мировой войны. Поляки где-то до 1936-1937 года были сильнее немцев и даже не успели заметить как ситуация поменялась.

Так же как и сейчас, Польша, рассчитывая опереться на Вашингтон, проводит одновременно антироссийскую и антигерманскую политику, так и в период между мировыми войнами, Варшава, чувствуя себя военно-политическим лидером Восточной и Центральной Европы, третировала и Берлин (за исключением краткого периода потепления отношений в 1934 - начале 1939 года), и Москву. Кончилось это исчезновением Польши с политической карты.

Проблема в том, что таких, скрытых до поры противоречий, как германо-польские, в ЕС пруд пруди. В случае распада Евросоюза (что повлечет за собой и деструкцию НАТО) они немедленно всплывут, а традиционалистские правительства куда меньше склонны к компромиссам, чем глобалистские (пытающиеся удержать ЕС от распада) и куда больше нуждаются в демонстрации населению жесткости в отстаивании национальных интересов.

Кажущаяся сегодня невероятной европейская война в один «прекрасный» день может стать такой же реальностью, как распад СССР или гражданская война на Украине (в возможность которой еще в ноябре 2013 года мало кто верил и в Киеве, и в Москве).

Не исключаем худшего и надеемся на лучшее

Собственно, в Кремле явно понимают угрозу, которую несет нестабильность и непредсказуемость развития ЕС. Новые армии и дивизии, развертываемые на западном стратегическом направлении нужны не для того, чтобы пугать Украину. Она и так боится, к тому же в большинстве своем ее население видит в оккупации избавление. Большинство совсем не против получить российский уровень жизни без всяких усилий, а бандеровское меньшинство с удовольствием примерит на себя роль политических беженцев («правительства в изгнании») где-нибудь в Канаде или в США. Анекдот про «пишите, мама, сразу в плен», применительно к украинской армии такое же документальное свидетельство, как фильм «Свадьба в Малиновке» применительно к украинской политике.

Войска НАТО нужны именно на случай полной дестабилизации Европы. Конечно, военное вмешательство, даже в поддержку союзников, не лучший вариант. Если дело дойдет до пушек, США можно будет поздравить с тактической победой.

Это значит, что Россия не получит единую и сильную Европу в качестве союзника, а даже после того, как ее усилиями большой пожар будет потушен, вынуждена будет еще очень долго локализовывать местные возгорания и разгребать головешки.

Но, армии потому и существуют, как последний довод, что бывают ситуации, в которых возможности политического и дипломатического воздействия исчерпаны, а пустить дело на самотек нельзя, ибо будет хуже.

Идеальный для России вариант - политическими и экономическими средствами помочь установить в ЕС ориентированную на Москву франко-германскую гегемонию. Вариант похуже: в случае распада ЕС, добиться доминирования в Европе пророссийских сил (на уровне ключевых государств) с помощью проекции силы, но не прибегая к открытому вмешательству. Худшее из возможного - возникновение необходимости прямого вмешательства для стабилизации ситуации на континенте (огромная по размаху операция по принуждению к миру). Спасибо нам за это никто не скажет, но альтернативой может оказаться инфильтрация европейской нестабильности в Россию.

Судя по высоким темпам развертывания войск и насыщения армии передовой техникой, Кремль, просчитывая все варианты, уже лет пять не исключает худшего. Но надеяться мы все равно будем на лучшее.