Резюме: В эпоху разбуженного бессознательного может победить тот, кто внесет в это царство воображения принцип реальности. Устав от виртуальных игр любого толка, «молчаливое большинство» обратится к чему-то, олицетворяющему старую забытую норму.

После феерической по разгулу страстей президентской избирательной кампании 2016 г. в США в политический лексикон различных стран мира вошел новый термин alt-right, или «альтернативные правые». Термин все чаще употребляют журналисты либеральных изданий, желающие подчеркнуть связь между этим течением и взглядами 45-го президента Соединенных Штатов Дональда Трампа. Особенно часто отмечалась принадлежность к «альтернативным правым» советника президента Стивена Бэннона.

После событий в Шарлоттсвилле (штат Вирджиния) в августе 2017 г. и выступления президента с равным осуждением столкнувшихся там «альтернативных правых» и представителей движения «антифа» обвинения многократно усилились. Немалую роль в этом сыграла и популистская волна в Европе, усиление в некоторых странах правых антииммиграционных течений, разновидностью которых на американской почве сразу же было признано движение alt-right. К этому прибавилось еще и общее неприятие либералами и медиасредой равным образом всех течений в правом консервативном лагере – от «религиозных правых» до сторонников Чайной партии.

У отечественного читателя, который, как правило, знает американскую общественную жизнь по перепечаткам материалов сайта CNN и статей The New York Times, могло сложиться впечатление, что в Америке все консерваторы радикальнее младшего Буша или покойного сенатора Маккейна примерно на одно лицо – что все это сплошь неграмотные фермеры, враги ислама и супер-ястребы. Реальность, однако, намного сложнее, и в этой реальности российскому читателю невозможно разобраться без длинного введения в историю американского консерватизма XX века. Надо признать, что в самих Соединенных Штатах прекрасно отличают alt-right от других радикально правых течений, только в прошлом году на эту тему вышло очень хорошее исследование молодого преподавателя Университета Алабамы Джорджа Хоули «Осмысление альтернативных правых» (Making Sense of the Alt-Right), в котором довольно объективно, хотя и без малейшей симпатии, прослеживается генезис и эволюция этого идейного течения.

Каждое радикальное правое течение, откалывающееся от мейнстрима, заостряет какой-то один компонент, одну составляющую консервативного кредо: «религиозные правые», пик влияния которых пришелся на эпоху Рейгана, сделали упор на тему легализации абортов как симптом окончательной дехристианизации Америки, сторонники недавно отшумевшей Чайной партии выбрали объектом своей критики налоговую и бюджетную политику демократической администрации, для неоконсерваторов самым главным пунктом повестки была супервоинственная политика Америки и ее способность действовать на свой страх и риск, не обращая внимания ни на ООН, ни на союзников, ни тем более на оппонентов. Всех этих радикалов мейнстрим так или иначе смог принять в свои ряды, оставив за бортом лишь самых непримиримых. Alt-right – защитники «белой идентичности» в США и радикальные противники феминизма (можно сказать, сторонники идеи «мужского превосходства»). Эти люди прекрасно понимают, что в силу радикальности их взглядов они навеки будут отторгнуты истеблишментом, и отчасти именно этот факт привлекает к ним «рассерженную белую молодежь», презирающую нормы политкорректности. В этом плане можно сравнить alt-right с хиппи 1960-х гг. – которые, конечно, не имели ни малейших шансов на самостоятельное политическое будущее, но однако своим влиянием на молодежную среду смогли серьезно переформатировать либеральную политику Америки, внеся в нее темы феминизма и экологии, которые сегодня более всего раздражают правых радикалов. Но все же, чтобы еще более детально разобраться с «альтернативными правыми», нужно погрузиться в историю возникновения американского консерватизма как такового. Ибо вне общей картины значение конкретного явления, которое мы описываем, останется не ясным.

 

Кузница консерватизма

Знаменитое эссе Сэмюэля Хантингтона 1957 г. «Консерватизм как идеология» представляет собой оптимальную стартовую точку для начала разговора о любых ответвлениях и разновидностях консерватизма, в первую очередь американского. Напомню, что в этой ставшей хрестоматийной статье Хантингтон противопоставил «консерватизм» как ситуационистскую идеологию идеологиям идеациональным, таким как либерализм и социализм. Смысл этого разделения в том, что в отличие от социалистов и либералов консерватор не может откровенно указать на цементирующую его систему взглядов фундаментальную ценностную установку, и поэтому вынужден ссылаться не столько на те или иные ценности, сколько на сложившийся уклад жизни, якобы выдержавший проверку временем.

Проще говоря, либерал в состоянии ссылаться на идею свободы как на высшую ценность, социалист – на приоритет равенства, а консерватор не может столь же определенно указывать на идею иерархии и принцип, в основе этой иерархии лежащий. И поэтому он просто пытается сохранить институты, обусловленные существованием этой иерархии, не надеясь реабилитировать лежащий в ее основе принцип.

Консерваторы защищают традиционный институт семьи, но отказываются говорить, что гетеросексуалы обладают какими-то преимуществами перед приверженцами иной сексуальной ориентации, консерваторы отстаивают сложившиеся порядки, когда уже не могут найти правильных слов для защиты тех идей, во имя которых эти порядки некогда были созданы.

Признаемся, что характеристики Хантингтона нельзя распространить в полном объеме на консерваторов всех времен и народов. Существовали в истории и другие консерваторы, в том числе русские славянофилы, не боявшиеся внятно указывать на те ценности, которыми они руководствовались в защите одних институтов и критике других. Однако хантингтоновская экспликация консерватизма была абсолютно адекватна для описания идеологического опыта консерватизма американского.

Как только в начале 1950-х гг. стало очевидно, что идея политолога Леона Харца об отсутствии в США иной политической традиции, кроме либеральной, не выдерживает критики, и американский консерватизм приобретает внятные организационные очертания с опорой в первую очередь на традиции Юга страны, выяснилось, что защищать эти традиции, взяв на вооружение идеи «белой исключительности» и расовой несовместимости, оказывается уже невозможно во все более и более либерализирующейся Америке.

В Соединенных Штатах тех, кто считает белую расу превосходящей другие в интеллектуальном и культурном отношениях, называют «сторонниками превосходства белых» (the white supremacy). Это не всегда справедливо, потому что сегодня даже самые откровенные расисты уже не мечтают о возвращении к временам рабства или расового неравноправия. Что вызывает до сих пор их категорическое неприятие – это политика насильственной десегрегации 1960-х гг., в рамках которых федеральная власть сливала школы, созданные для белых и черных, а детям всех этно-расовых групп предписывалось совместно принимать пищу и ездить на общих школьных автобусах. Поскольку политика десегрегации проводилась администрацией при поддержке федеральных судебных органов (в первую очередь Верховного суда), сопротивление этому процессу постепенно приняло именно консервативный (в хантингтоновском смысле) характер. Защищались сложившиеся устои жизни, а не идеи, некогда породившие эти устои, но уже, безусловно, отжившие.

Аргументы противников десегрегации носили уклончивый, ситуационистский характер – они не выступали против расового равноправия и даже десегрегации самой по себе, протестуя исключительно против вмешательства федерального государства в дела штатов и частных корпораций, негодуя против тирании Верховного суда, расширения прав государства и сужения полномочий гражданского общества.

Так, собственно, и возник специфический американский консерватизм XX века. Его сторонники боролись уже не против расового равенства во имя белой идентичности, они выступали против государства, насаждающего свои порядки вопреки мнению малых региональных сообществ. Всем было более или менее понятно, что глубинная подоплека этого сопротивления Большому государству в первую очередь расовая, и в том числе за вполне политкорректным американским консерватизмом скрывается страх белого Юга перед расовым смешением, грозящим растворить сообщества белых в «кипящем котле» мультирасовой Америки. Однако откровенно обвинить консерваторов в расовой нетерпимости было все же невозможно: они не говорили о расе, они говорили о правах корпораций, штатов и региональных сообществ. В арсенале консерваторов появились аргументы не только из наследия Эдмунда Берка, но также из произведений теоретиков австрийской школы экономики, Фридриха Хайека и Леопольда фон Мизеса, которые видели в расширении административных полномочий государства в эпоху Нового курса Рузвельта дорогу к тоталитарному рабству.

Важнейшим эпизодом в становлении консервативного движения при его размежевании с откровенным расизмом стала избирательная кампания кандидата от Республиканской партии, сенатора от штата Аризона Барри Голдуотера на президентских выборах 1964 г., на которых, кстати, с большим отрывом победил действующий президент Линдон Джонсон. За четыре года до начала кампании, в 1960 г., Голдуотер выпустил книгу «Совесть консерватора», которая оказалась манифестом будущего идейного течения. Фактическим автором этого произведения был спичрайтер Голдуотера Брент Бозелл, зять издателя журнала The National Review Уильяма Бакли-младшего. Именно Бакли стал идейным и организационным родоначальником нового консервативного движения, выдвинувшего сенатора от Аризоны в качестве своего первого общенационального лидера.

Любители теории заговора сегодня видят в деятельности Бакли и его единомышленников плод хитроумного плана ЦРУ и других спецслужб – якобы Бакли послушно выполнял волю той организации, тайным сотрудником которой являлся. Так это или нет, нам вряд ли удастся узнать, но редактору The National Review удалось действительно на полвека идеологически переформатировать целое направление американского консерватизма. Нельзя сказать, что консерватизма не существовало и до Бакли, но после него это движение приобрело совершенно другой смысл.

Прежде всего консерватизм стал гораздо более политкорректным и гораздо менее склонным к теориям заговора, из риторики консерваторов исчезло апеллирование к этно-культурной идентичности, к субкультуре белой Америки. Точно также исчезли из нее обвинения представителей республиканского истеблишмента в скрытом атеизме и прокоммунистических настроениях. Консерватизм в духе Бакли и Голдуотера перестал руководствоваться изоляционистскими представлениями о приоритетах внешней политики США. На смену восходящей еще к эпохе Второй мировой войны идее «Америка прежде всего», которую в правом секторе американской политики представлял неудачливый участник трех республиканских праймериз, сенатор от штата Огайо Роберт Тафт, пришла концепция жесткого сдерживания коммунизма во всех частях света. Здесь противоречий у консерваторов со столь же воинственными в тот момент либералами практически не было.

Итак, Бакли собрал «новый» консерватизм из трех частей: либертарианской концепции «малого государства», религиозного (или в американском лексиконе – социального) консерватизма – то есть в первую очередь неприятия легализации абортов – и антикоммунистической внешнеполитической повестки. В рамках так называемого «фьюзионизма» (термин Фреда Мейера) в одно движение предлагалось объединиться недоверчивым к федеральной власти мелким фермерам и предпринимателям, христианским религиозным активистам и активным борцам с коммунизмом, в том числе представителям различных «антикоммунистических» диаспор – кубинской, польской, израильской. За бортом альянса остались изоляционисты-консерваторы типа вышеупомянутого Тафта, атеисты-либертарианцы (здесь в первую очередь на ум приходит имя популярной писательницы Айн Рэнд), ну и, конечно, неприкрытые расисты, в том числе антисемитского толка. Но те, кого все последующее время будут называть «белыми супрематистами», – сторонники белого превосходства, или, точнее, «белого сепаратизма» – не имея никакого иного политического представительства и возможности самостоятельно участвовать в политике, были вынуждены голосовать на выборах за новоиспеченный американский консерватизм как за меньшее зло по сравнению с левыми и либералами с их прямыми восторгами перед обретенным Америкой XX столетия расовым и культурным разнообразием. Консерваторы хотя бы не насаждали это разнообразие сверху и держались каких-то традиционных религиозных принципов – только по этой причине они заслуживали поддержки вытесненных на обочину политики расистов.

Бакли и его соратники, конечно, прекрасно понимали, что их движение подпитывается не только антикоммунизмом, но также энергетикой именно этих маргинальных идеологических крайностей – буржуазным эгоизмом с социал-дарвинистскими нотками в духе Айн Рэнд и расовым самосознанием белого южанина. Но поскольку откровенным сторонникам «белой идеи» в большую политику вход был заказан, расово озабоченным южанам волей-неволей приходилось голосовать за выдвиженцев консервативного истеблишмента, у которых в руках были популярные издания общенационального масштаба типа The National Review, серьезные финансовые спонсоры и явная поддержка спецслужб и ВПК.

С 1964 по 2008 год консервативное движение прошло длинный и сложный путь, вехами которого стали противодействие контркультуре 1960-х гг., рейгановская революция 1980-х гг., взлет неоконсерваторов в начале «нулевых» и откол от мейнстрима так называемых палеоконов. Для нашей темы – становления «альтернативных правых» в Америке – имеет значение в первую очередь последнее событие. В 1992 г., когда Советский Союз приказал долго жить и стратегия сдерживания коммунизма во всем мире перестала быть актуальной, небольшая часть новых консерваторов решила, что можно вернуться на старые позиции – то есть отказаться от имперского внешнеполитического курса. Эти люди назвали себя «старыми правыми», и на республиканских праймериз 1992 г. номинацию в кандидаты в президенты от их имени пытался получить бывший спичрайтер Ричарда Никсона и сотрудник администрации Рональда Рейгана Патрик Бьюкенен.

«Старые правые» (The Old Rights) имели внутри себя две большие фракции: идейным лидером одной был экономист и публицист Мюррей Родбардт, его сторонники называли себя «палеолибертарианцами». По существу, эти люди хотели возвращения к консерватизму в духе Роберта Тафта, то есть умеренно-изоляционистской Америке с максимально свободным рынком и открытыми границами. Лидером второй группы можно было бы назвать самого Бьюкенена, но ее крестным отцом, то есть человеком, который дал этой группе имя, считают философа Пола Готтфрида. Как бы в противовес неоконсерваторам – бывшим либералам, пришедшим в консервативный лагерь в эпоху Рейгана на волне антикоммунизма, Готтфрид стал использовать понятие «палеоконсерваторы».

«Палеоконсерваторы» сходились с «палеолибералами» в критике сверхактивной внешней политики США как уже не соответствующей национальным интересам после краха коммунизма. Однако «палеоконы» были нацелены на сохранение традиционной культурной идентичности Америки и по этой причине выступали за ограничительные меры в отношении миграции, преимущественно нелегальной и мексиканской. Разумеется, к «палеоконам» постепенно стал перетекать расово озабоченный электорат белого Юга, точнее, его часть. Другая часть – преимущественно протестантские ортодоксы крайнего толка – сохранилась в мейнстриме, в том числе внешнеполитическом, занимая – в силу религиозных убеждений – крайне произраильские позиции в отношении американской политики на Ближнем Востоке.

Бьюкенен не сумел ни выиграть номинацию, ни показать хорошего результата на выборах 1992 г., равно как и в 2000 г., когда выступал от имени Партии прогресса. В 2002–2003 гг. неоконсерваторы, заняв ключевые позиции в администрации младшего Буша, сыграли главную роль в пропагандистской обработке общественного мнения для одобрения интервенции в Ирак. Вся бьюкененовская коалиция – и палеолибертарианцы, и палеоконсерваторы – выступили против этой войны, оборвав тем самым все связи с консервативным мейнстримом, который чем дальше, тем больше становился неотличим от неоконсерваторов по всем пунктам политической повестки.

«Палеоконам» и особенно либертарианцам тем не менее удалось достичь кое-каких важных результатов – в 2002 г. они основали популярный журнал The American Conservative, явившийся серьезным соперником The National Review в правой среде. Умеренное крыло этой группы установило хороший рабочий контакт с реалистами, объединившимися вокруг журнала The National Interest и Никсон-центра. Наконец, из этой среды стали выходить политики с определенной степенью влияния на общество и ненулевыми шансами на политический успех, в первую очередь – сенатор от штата Кентукки Рэнд Пол. И тем не менее все это было далеко от реального успеха – как в плане влияния на истеблишмент, так и в плане общественной популярности.

 

Возникновение альтернативы

Собственно, именно этот кризис старого палеоконсерватизма и стал отправной точкой для стремительного подъема нового течения – «альтернативных правых», или alt-right. Своим названием «альтернативные правые» обязаны тому же философу Полу Готтфриду, который, как мы помним, ранее изобрел «палеоконсерватизм». Выступая в Менкенском клубе в ноябре 2008 г. после президентских выборов с речью «Упадок и подъем альтернативных правых», Готтфрид сделал неутешительный вывод о состоянии «палеоконсервативного» движения, которому не хватило сил и энергии завоевать симпатии молодежи. По мнению Готтфрида, причина, по которой  «альтернативный консерватизм» оказался в тупике, состояла именно в том, что ведущие «палеоконсервативные» СМИ типа «Американского консерватора» сознательно устранялись от «чувствительных» тем расовых различий и противоречий, в то время как их не боялись ставить и выносить на первый план более маргинальные сетевые СМИ, вроде TakiMag и VDARE.com.

На этих ресурсах относительно свободно велась речь о современных исследованиях в области генетики, о сравнениях показателей IQ  у представителей разных этнических групп и, соответственно, ставились болезненные для общества вопросы о преимуществах раздельного обучения белой и черной молодежи в связи с неодинаковыми темпами их обучения. Лидеры «палеоконов» кроме самого Готтфрида и скончавшегося в 1995 г. философа Сэма Фрэнсиса все эти темы оставляли за скобками, предпочитая говорить только об опасностях неконтролируемой миграции.

Готтфрид делал вывод, что «палеоконсерватизм» может выжить если не в среде консервативного мейнстрима, куда его никогда не примут обратно, то в расширяющемся универсуме сетевых пользователей, но тогда его представители должны окончательно покинуть рамки политкорректности и вступить в союз с теми, кого сам Готтфрид и назвал «альтернативными правыми». Кстати, из его речи нельзя было сделать окончательный вывод, каков объем этого понятия, считает ли автор себя и других «палеоконов», отвергнутых мейнстримом, «альтернативными правыми», или же это понятие должно вобрать в себя только людей, способных откровенно говорить на темы биологических различий и расовой несовместимости. Название доклада допускало и то и другое истолкование – в упадке находились, вероятно, одни «альтернативные правые» – скажем так, старого, относительно политкорректного толка, а подъем – в сетевой среде – переживали совсем другие.

Однако уже помимо намерений самого Готтфрида понятие «альтернативные правые», или же в сокращении «thе alt-right», стало распространяться именно на те ресурсы и тех авторов, для которых выражение «белая раса» не было табуировано. И основную роль в популяризации этого понятия и его смысловом наполнении сыграл молодой ученый, выпускник Университета Дьюка в Северной Каролине Ричард Спенсер.

В конце нулевых Спенсер сблизился с Готтфридом и, по свидетельству некоторых современников, подсказал ему и сам термин «альтернативные правые», и ту мысль, что именно с расовыми радикалами может быть связано возрождение клонящегося к упадку палеоконсервативного движения. В 2007 г., однако, Спенсера уволили из «Американского консерватора» именно за радикализм в вопросах расовой идентичности, и спустя три года, в марте 2010 г., он создал свое собственное издание, которое так и стало называться – AlternativeRight.com. По существу, момент создания этого ресурса и стал стартовой точкой нового движения.

К тому времени в сети уже существовало множество популярных изданий, так или иначе разрабатывающих тему «белой идентичности». Как правило, создавали эти ресурсы «изгои» консервативного движения, в то или иное время выпавшие из мейнстрима. В 1991 г. коммерсант и путешественник Джаред Тейлор, американец, родившийся в Японии и получивший образование в Париже, стал выпускать журнал «Американский Ренессанс», в котором открыто говорил о проблемах совместимости различных рас в западном обществе. В 1999 г. бывший редактор The National Review Питер Бримелоу запустил проект VDARE.com, названный по имени Вирджинии Дэйр, первого ребенка английских поселенцев, родившегося в Новом Свете. Наконец, в 2001 г. начал выходить в свет по внешней видимости научный журнал The Occidental Quarterly, главным редактором которого стал психолог Кевин Макдональд.

До 2010 г. все эти люди не знали, что составляют некое общее движение под названием alt-right,но когда этот термин вошел в оборот благодаря Ричарду Спенсеру, все они охотно взяли это слово для самоименования. Ранее у этих публицистов в ходу были иные термины: самый популярный из них white advocacy – то есть защита белого населения. Тейлор также обозначил себя как «расового реалиста», тем самым отвергнув представление о себе как стороннике «превосходства белых». Наконец, у будущих «альтернативных правых» прослеживалось некоторое различие в отношении к еврейству: для наиболее умеренного из них – Тейлора – евреи принадлежали к «белой расе»: темы еврейского засилья были ему в целом чужды. Напротив, Макдональд приобрел известность в основном как критик группового поведения евреев, неприятным особенностям которых он находил некое квази-психологическое объяснение. Но в целом антиеврейское направление весьма ясно дает о себе знать в среде alt-right: наиболее близок по своей направленности изданию Макдональда портал Сounter-currents, главный редактор которого Грег Джексон прямо объявляет себя поклонником английского фашиста Освальда Мосли и оправдывает политику Гитлера по отношению к евреям и другим нациям.

Однако возникает ощущение, что до появления Спенсера эти разнородные течения существовали в виртуальном пространстве совершенно самостоятельно и без всякой надежды на вовлечение в реальный политический процесс. Спенсер придал этим силам организационную форму, он попытался (хотя и безуспешно) связать их с право-популистскими течениями в Европе и, самое главное, сумел вовлечь alt-right в мобилизационную кампанию в пользу Дональда Трампа. Во время этой избирательной кампании он совершил, вероятно, самую главную политическую ошибку, а именно в ноябре 2016 г., в после триумфа любимого кандидата, в ответ на нацистское приветствие кого-то из его аудитории выкрикнул «Хайль Трамп, хайль наш народ, хайль победа». Этот запечатленный на видео выкрик сразу же был использован либеральной прессой для дискредитации не столько Спенсера, сколько Трампа, и, надо сказать, президенту приходилось предпринимать много усилий для того, чтобы избежать ассоциации со Спенсером и его движением.

Сделать это ему было тем сложнее, что, как справедливо подчеркивают сами «альтернативные правые», глубинным мотивом поддержки не только Трампа, но и республиканской партии в целом действительно являются аргументы расового характера: за республиканцев голосуют во многом потому, что в них видят защитников «белых» американцев, в то время как демократы воспринимаются лоббистами интересов этнических и гендерных меньшинств.

Выходка Спенсера обернулась в том числе расколом «альтернативно-правого» движения. Из него выделилось умеренное крыло, так называемые alt-lite, то есть «умеренно-альтернативные», они еще называют себя «новыми правыми», – те публицисты и сетевые активисты, которые все-таки отказались мыслить западную идентичность в расовых категориях и остановились на категориях социокультурных. Спенсер оставил созданный им ресурс AlernantiveRight.com, который впоследствии был запрещен как экстремистский, и теперь его публикации можно встретить лишь на сайте возглавляемого им Центра национальной политики. После истории с гибелью участника движения антифа во время беспорядков августа 2017 г. в Шарлоттсвилле, где Спенсер попытался собрать форум «Объединенных правых» в знак протеста против сноса памятника герою Конфедерации Роберту Ли, «альтернативные правые» немного снизили боевой пыл, и сегодня движение переживает кризис, возможно, временный.

Виртуальное пространство «альтернативной правой» совершенно необозримо, и перечисление одних имен – подлинных или мнимых – авторов, которые пишут на соответствующих ресурсах, заняло бы несколько страниц. Поэтому мы воздержимся от перечислений фамилий и попытаемся сформулировать некоторые общие впечатления от прочитанного. Прежде всего отметим, что, безусловно, alt-right представляет собой продукт колоссальной демократизации информационного пространства, вызванного распространением Интернета и социальных сетей. Разрыв между элитными и маргинальными СМИ резко сократился, и, соответственно, культурному и политическому истеблишменту стало намного труднее сдерживать радикальные настроения своего электората, которые находят выход в тех или иных сетевых ресурсах. В этом смысле сайты alt-right, само это движение в целом представляет собой в каком-то смысле некий аналог виртуальной порно-культуры – продукт политической десублимации западного человека, обернувшейся выведением его политического бессознательного на поверхность. Как раньше, до появления Интернета, многие люди даже не догадывались о своих скрытых сексуальных предпочтениях, точно так же многие воспитанные в условиях либеральной политической корректности люди до взрыва сетевых СМИ не знали о том, что они скрытые расисты или во всяком случае искренние противники «смешения рас», пресловутого этно-культурного «разнообразия». И в этом смысле западному человечеству после этой политической десублимации действительно предстоит новая жизнь: как невозможно заставить человека забыть о ранее вытесняемом в культурное пространство его темном сексуальном либидо, точно так же невозможно заставить человека закрыть глаза на его столь же темное политическое либидо, в основе которого может лежать природная ксенофобия, особенно сильная в мультирасовой Америке.

Сами «альтернативные правые», кстати, прекрасно сознают и это сходство своих квази-политических программ с порно-фантазиями, и невозможность, или во всяком случае проблематичность, погасить разбуженное воображение аргументами морального или правового характера. На наиболее радикальных, можно сказать хулиганских, сайтах alt-right традиционные консерваторы называются непереводимым на русский язык без специального пояснения термином «как-серваторы». «Cuck» – уменьшительное слово от уничижительного «cuckold», что можно очень условно перевести и привычным нам «рогоносец», только с тем добавлением коннотации вуайеристского удовольствия, которое получает мужчина, наблюдающий свою супругу в объятиях любовника. И как правило – на порно-сайтах – любовника черной расы. Понятен презрительный подтекст этого определения – согласно наиболее радикальным «альтернативным правым», слабые белые консерваторы спокойно наблюдают, как их родная Америка падает в объятия физически более сильного черного меньшинства. Разумеется, в период президентства Барака Обамы все эти оскорбления в адрес «как-серваторов» звучали все чаще и чаще.

Думаю, отчасти этими же соображениями и ассоциациями объясняется довольно серьезная озабоченность некоторых представителей alt-right, и в целом всего этого течения, распространением и прогрессом феминизма. Вроде бы темы расовой совместимости и женской эмансипации мало связаны, тем не менее мы видим, что у «альтернативных правых» эти сюжеты сочетаются довольно легко и, можно сказать, органично. Один из лидеров той части «альтернативных правых», что откололась от движения Спенсера и назвала себя alt-lite, сетевой публицист и общественный активист Майк Сернович вообще весьма в малой степени интересуется проблемами расовой идентичности – его пафос нацелен почти исключительно против феминизма и попыток подрыва «мужского превосходства» в обществе. Тем не менее до нацистской выходки Спенсера он не отрицал своей принадлежности именно к alt-right – это означает, что само течение представляло собой не просто расизм ку-клукс-клановского толка, но именно реакцию на болезненную деградацию белого мужского населения Запада, атакованного различными лево-прогрессистскими течениями и прежде всего радикальным феминизмом.

Но нужно сказать, что и радикалы «альтернативных правых», те, что не стесняются симпатий к Гитлеру и европейским нацистам, также не чужды антифеминистского алармизма. Один из таких теоретиков, Фрэнсис Роджер Девлин, кстати, защитивший диссертацию по концепции «конца истории» Александра Кожева, выпустил год назад книгу «Сексуальная утопия у власти», в которой предсказал будущее направление, которое изберет женская сексуальная эмансипация. По мнению Девлина, финалом процесса будет сексуальный промискуитет женщин, их нацеленность на наиболее привлекательных самцов и, соответственно, сексуальная депривация большей части мужчин (как можно предположить, в первую очередь белых мужчин) и массовый отказ от материнства.

Конечно, страхи и опасения относительно последствий сексуальной революции всегда были характерной чертой консервативной среды. Здесь же мы видим совершенно ясную попытку сопротивления не только в реальном, но в первую очередь в виртуальном пространстве, поскольку вся эта «сексуальная утопия» на сегодняшний день реализуется прежде всего именно в пространстве воображения, а не в реальном мире, где пока царят более привычные нам нравы. Именно поэтому, в отличие от всамделишных расистских организаций, я бы назвал alt-right своего рода «виртуальной контрреволюцией», не только в том смысле, что данное движение и существует в основном в Интернете и соцсетях, но и в том отношении, что оно реагирует часто не столько на реальные процессы, сколько на разбуженное сексуальной революцией воображение, в котором черные любовники отнимают жен у белых мужей, а эмансипированные женщины сражаются за внимание горстки сексуально привлекательных мужчин, оставляя большую часть сильной половины человечества в состоянии постоянной фрустрации.

Конечно, нельзя все движение сводить к этому фактору, но если не обращать на него внимание, становится непонятным, почему сторонники alt-right не записываются просто к Ку-клукс-клан или подобные организации, а представляют собой какое-то относительно новое явление, не похожее на расизм конца XIX и начала XX века. Тем не менее, несмотря на виртуальность этой контрреволюционной мобилизации, электорально она оказывается весьма и весьма эффективной. Хиллари Клинтон как кандидат в президенты, конечно, являлась наилучшим персональным воплощением той утопии расового смешения и матриархата, который для «альтернативных правых» был чем-то вроде царства Антихриста для христиан. При этом следует отметить, что большая часть «альтернативных правых», включая самого Ричарда Спенсера, – атеисты, и апеллирования к религиозной традиции мы в их текстах практически не находим. Вместо ссылок на Священное писание присутствуют частые обращения к Ницше, Шопенгауэру, Шпенглеру – вообще всему реакционному модерну Европы конца XIX и начала XX века.

Итак, характеризуя движение alt-right как «виртуальную контрреволюцию», мы ни в коей мере не хотим принизить его актуальное политическое значение. Просто следует понимать, что разбуженное бессознательное становится важнейшим фактором политической жизни современного мира – как в его лево-прогрессистском, так и право-реакционном сегментах. На десятки сайтов, в которых Хиллари Клинтон провозглашалась «исчадием зла» по вышеуказанным основаниям, приходились сотни, где ее будущее президентство приветствовалось как светлая заря новой эпохи матриархата, вернувшегося после трех тысячелетий патриархальной скуки. И в этой ситуации любые будущие выборы станут рассматриваться – по крайней мере молодежной аудиторией – в том числе и через призму вот этого виртуального противоборства. Кстати, этот фактор является одним из убедительных аргументов в пользу тезиса о кризисе демократии вообще – но это уже немного другая тема.

 

Новый популизм

Еще один важный сюжет, который нельзя не затронуть в связи с «альтернативными правыми» – их взаимосвязь с популистскими течениями в Европе и в том числе с той разновидностью европейского популизма, которую представляет конкретно в США, а до недавнего времени и в администрации Трампа, бывший редактор портала Breitbart.com Стивен Бэннон. Конечно, с птичьего полета все эти движения воспринимаются как некое общее течение с небольшими и малозначимыми ответвлениями. Между тем это не совсем так. Европейский популизм имеет прежде всего антииммигрантский характер и в первую очередь направлен против мусульманской иммиграции в страны Европы. Между тем у «альтернативных правых» мы практически не обнаруживаем никакой особой антипатии к мусульманам – именно по этой причине неоконам и всему произраильскому спектру американской политики сложно рассчитывать на поддержку в этой среде. Практически все alt-right единодушны в критике военной операции США в Ираке и Сирии, нигде у них нет ни малейшей антипатии к Ирану, все довольно лояльны в отношении путинской России.

Похоже, войдя в избирательную кампанию Трампа в качестве ее главного менеджера, Стивен Бэннон ставил перед собой две задачи. Во-первых, заручиться поддержкой, как видно, немалочисленной, аудитории alt-right в электоральном соперничестве с Хиллари. Это ему блестяще удалось. Во-вторых, сделать alt-right устойчивой электоральной опорой нынешней администрации в ее иммиграционной, экономической и тех аспектах внешней политики, которые включали в себя расторжение сделки с Ираном и возобновление санкционного давления на эту страну с целью смены теократического режима. Вот при реализации этой задачи возникли сложности. Иммиграционные законы Трампа, носившие в первую очередь антимусульманский характер, большого энтузиазма у alt-right не вызвали, тем более что они осуществлялись робко и непоследовательно. Фактически их реализация блокировалась судебными органами низших инстанций. Трамповский протекционизм они в целом одобрили, но без особого восторга. Что же касается произраильского курса Трампа, он был осужден однозначно и безусловно – я не нашел на сайтах alt-right иных, кроме как негативных, мнений по поводу, скажем, иранской политики администрации. Питер Бримелоу, и здесь он не расходится с другими активистами и теоретиками движения, в интервью The Washington Post прямо заявил, что и Трамп, и Стивен Бэннон не принадлежат к движению «альтернативных правых», и их сближают с ними только две вещи – стремление остановить иммиграцию и борьба с политической корректностью. Однако Бэннон действует более чем хитро и явно пытается перехватить популярный термин у сторонников «белой идеи», и в то же время максимально отмежеваться от расизма. Нельзя исключать, что это ему удастся, и он сможет стать вторым Уильямом Бакли, только трансатлантического уровня (в силу его контактов с европейскими популистами), который будет способен создать «новый консерватизм» на трех китах – миграционного рестрикционизма (нацеленного в первую очередь против Мексики), торгового протекционизма (с особенным прицелом в сторону Китая) и внешнеполитического интервенционизма (с потенциальной жертвой в лице Ирана). Но очевидно, что те изначальные alt-right, кто до сих пор владеет этой франшизой, не собираются дарить ее Бэннону и будут бороться не только за удержание этого понятия, но также и за сохранение его особого смысла, не позволяя бывшему советнику Трампа в очередной раз использовать движение в далеких от его изначальных задач целях.

Но если посмотреть с другой стороны, в эпоху разбуженного бессознательного может победить тот, кто уверенно и искусно внесет в это царство воображения принцип реальности. В свое время подобное блестяще сделал Рональд Рейган, ставший для миллионов американцев олицетворением доброго отца семейства, который вернулся в дом после ссор и скандалов рассерженных юнцов с непутевыми или мягкотелыми папашами. Скорее всего, и сейчас, устав от виртуальных игр в расизм и мачизм (или, напротив, в сексуальный промискуитет с расовой начинкой), «молчаливое большинство» обратится к чему-то старомодному и добропорядочному, олицетворяющему старую забытую норму. Речь не только о строгих семейных добродетелях, верности и личной порядочности, но и о старой доброй толерантности и «дружбе народов», только не с позиции слабости, а с высоты незакомплексованного и сильного белого человека, как его изображали в своих фильмах Стэнли Крамер или же Роберт Маллиган.

Этим могут воспользоваться демократы, если предложат своим избирателям на президентских выборах фигуру, никак не ассоциирующуюся с так называемой политикой идентичностей – как левого, так и правого толка. Собственно, к такому выбору призывает сегодня либеральный истеблишмент Фрэнсис Фукуяма, наверное, самый популярный политолог Америки, в статье «Против политики идентичностей», опубликованной в последнем выпуске журнала Foreign Affairs (статья представляет фрагмент готовящейся к выходу в свет книги Фукуямы «Идентичность»). Фукуяма возлагает ответственность за пробуждение правого популизма на левых теоретиков идентичностей, резко заостривших вначале расовый, затем женский вопросы, завершив процесс реабилитации меньшинств поднятием проблемы трансгендеров. В итоге западные демократии столкнулись с вызовом популистских, этно-националистических и расистских течений. «Нужно искать идентичности, которые не разъединяют, но объединяют», – завершает свою статью политолог. Нельзя исключать, что в самой близкой перспективе его призыв найдет понимание не только у элит, но также у избирателей.

Но это ни в коем случае не означает, что темное политическое бессознательное, прорвавшееся в область публичной политики, можно будет снова отсечь от живых течений общественной жизни. Подлинное решение всех этих неприятных даже для обсуждения и экзистенциально болезненных проблем возможно лишь посредством некоего глубинного религиозного возрождения, которое только и сможет вернуть современному жителю виртуальной деревни утраченную человечность.