Джонатан Стивенсон – старший научный сотрудник Международного института стратегических исследований. Занимался проблемами Ближнего Востока и Северной Африки в Совете национальной безопасности США в 2011-2013 гг.

Резюме: У администрации Трампа нет последовательной политики по Ирану. В мае Дональд Трамп объявил об одностороннем выходе США из Совместного всеобъемлющего плана действий – иранской ядерной сделки, – хотя Иран ее не нарушал.

У администрации Трампа нет последовательной политики по Ирану. В мае Дональд Трамп объявил об одностороннем выходе США из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) – иранской ядерной сделки, – хотя Иран ее не нарушал. Помимо пустых заявлений Трампа о том, что «это худшая сделка в истории», предлогом для выхода из договоренностей стали агрессивные действия Ирана в регионе, никак не связанные с СВПД. Своей риторикой и политикой Трамп дает понять, что Соединенные Штаты готовы вступить в вооруженный конфликт с Ираном. В июле он пригрозил Тегерану последствиями, «которые мало кто смог пережить в истории».

Трамп по-видимому хочет не просто сдерживать Иран, но и ослабить его региональное присутствие, ограничить влияние, разоружить и в итоге сменить режим, поскольку нынешнее правительство не выдержит такого сдерживания по стратегическим и идеологическим причинам. Для достижения этой цели потребуются огромные усилия и, вероятно, еще одна война на Ближнем Востоке – война, которую президент не хочет вести и которую не поддержит население. Агрессивное поведение Трампа это не последовательная стратегия, а странная, нездоровая одержимость Ираном, никак не связанная с реальной угрозой, которую он может представлять для интересов США и их союзников.

Опасность в том, что Соединенные Штаты будут двигаться к войне с Ираном в тумане громких угроз и непоследовательной политики, даже если никто не заинтересован в конфликте. Риторика Трампа опасна, но яростный антагонизм его администрации обусловлен более глубинными причинами – неспособностью США найти подход к Ирану еще с 1979 года. Вашингтону необходимо сделать это сейчас, пока не поздно.

Стратегическая нелогичность

Отношение Соединенных Штатов к Ирану как к серьезному стратегическому сопернику глубоко нелогично. Иран не затрагивает основополагающие интересы США. Он не атакует американские войска, не совершает терактов против американских объектов или территорий, мирится с присутствием американцев в Ираке без особых трений и согласился свернуть ядерную программу. Тегеран практически не реагирует на израильские удары по своим объектам в Сирии, где находится лишь небольшой передовой иранский контингент в дополнении к шиитскому ополчению из афганцев, иракцев и сирийцев. Иран слаб в экономическом и военном отношении, а его флот в основном составляют корабли береговой охраны, способные блокировать поставки грузов, но не представляющие серьезной угрозы для 5-го флота США или боевых кораблей в Тихом океане, которые придут на помощь в случае кризиса. По независимым оценкам (Международный институт стратегических исследований), иранские войска имеют устаревшее вооружение, неэффективную военно-промышленную базу, а огромная армия, формирующаяся по призыву, не пригодна для масштабных боевых действий. ВВС используют самолеты 1960-х гг., а десантников у страны просто нет.

Годовые военные расходы Ирана составляют 16 млрд долларов или 3,7% ВВП. По обоим показателям это значительно меньше, чем у Израиля, Саудовской Аравии и ОАЭ, а если сравнивать с суммарными расходами трех стран, цифры выглядят мизерными. Американский военный потенциал превышает иранский по всем возможным показателям. Этот потенциал рассчитан на защиту глобальных интересов Соединенных Штатов. Кроме того, следует учитывать эффективность американских войск, которую они продемонстрировали на Ближнем Востоке и в Центральной Азии с 2011 года. Поэтому любой серьезный вызов американским интересам в регионе со стороны Ирана, который не удастся урегулировать дипломатическим путем, можно легко подавить, даже если конфликт приобретет затяжной характер, и Тегеран прибегнет к террористическим атакам. Конечно, дипломатия всегда привлекательнее применения силы.

У Ирана есть современное вооружение: баллистические ракеты с радиусом действия 2000 км, российские комплексы С-300 «земля – воздух», а также определенные кибервозможности. Однако кибервозможности – асимметричный актив, несопоставимый с потенциалом США и Израиля, а С-300 не защитили Сирию от ударов израильских ВВС, уничтоживших ее ядерные объекты в 2007 году. Иранские баллистические ракеты могли бы стать серьезной угрозой, если бы параллельно велось производство ядерных боеголовок, но пока действует СВПД, беспокоиться не стоит. В целом способность Ирана проецировать военную силу в регионе ограничена. Численность иранских войск в Сирии возможно достигает 4500 человек, но по боеспособности их вряд ли можно сравнивать с 4000 американских военнослужащих, размещенных на востоке страны. В Йемене военное присутствие Ирана еще меньше. В Ираке остаются иранские военные, поскольку Иран участвовал в борьбе с ИГИЛ. Их численность составляет 2000 человек, у США – 5000 военнослужащих.

Интриги Ирана, которые так беспокоят администрацию Трампа, в основном касаются влияния на правительство Ирака и поддержки шиитского ополчения, укрепляющего позиции президента Башара Асада. Кроме того, Тегеран поддерживает повстанцев-хуситов в Йемене. Еще можно упомянуть поддержку шиитских группировок в Бахрейне – государстве-вассале Саудовской Аравии, где правит суннитское меньшинство. Однако внешняя политика Ирана основывается на оппортунистическом реализме, а не агрессивном ревизионизме, и, опять же, военное присутствие Ирана в регионе ограничено.

Иран безусловно является проблемой для Соединенных Штатов в Ираке. Но США создали эту проблему сами, свергнув суннитский режим Саддама Хусейна. Иранское влияние в стране, где доминируют шииты, неизбежно. Трампу приходится учитывать иранское влияние в Ираке, но стратегические интересы Вашингтона не выходят за рамки стабилизации обстановки в стране. В ходе недавней кампании против ИГИЛ американцы и иранцы действовали на одной стороне, и иракскому правительству удается сотрудничать и с Вашингтоном, и с Тегераном. Точки напряженности сохраняются – например, через Ирак иранское оружие идет в Сирию. Но эти факторы будут иметь значение, только если иранское присутствие станет представлять угрозу для стратегических интересов Америки.

Геополитические интересы Ирана в Сирии очевидны. Альянс с режимом Асада обеспечивает Ирану плацдарм в Леванте и логистическую базу для «Хезболлы», важнейшего регионального союзника. В Ливане считается, что это политическая партия с националистической повесткой, а ее коалиция является крупнейшей в парламенте. Кстати, пока команда Трампа не пришла в Белый дом и не заинтересовалась Дамаском, вероятно, чтобы выстроить партнерство с Россией, США десятилетиями не вспоминали о Сирии. Администрация Обамы изначально надеялась, что режим Асада падет, но считала вмешательство Ирана неизбежным и не слишком опасным для интересов США, чтобы оправдать опосредованную войну, к которой могла привести американская гуманитарная интервенция против Асада. В 2014 г. укрепление ИГИЛ в Ираке и Сирии вынудило американцев сместить фокус внимания в Сирии со смены режима на борьбу с терроризмом. Серия авиаударов, которую Обама инициировал в 2014 г., в итоге привела к ослаблению ИГИЛ к концу 2017 г., и этот результат вполне соответствовал интересам Тегерана.

Иранская поддержка «Хезболлы», которая за последние 40 лет получила тысячи ракет «земля – земля», представляет более серьезную угрозу – если не для США, то для его ближайшего союзника на Ближнем Востоке Израиля.  Оба государства пытаются помешать «Хезболле» начать войну, а Ирану – получить постоянное военное присутствие в юго-западной Сирии и открыть второй фронт. Некоторые американские политики считают, что лучший способ достичь этой цели – установить в Сирии суннитский режим, который закроет Ирану доступ в Левант. Однако нельзя с уверенностью говорить, что цели Ирана выходят за рамки сохранения режима Асада, а значит, радикальные меры могут не понадобиться. У Израиля есть основания утверждать, что второй фронт – это отдаленная цель для Тегерана. В идеале, с точки зрения Ирана, Израиль должен быть задушен его вооруженными силами. Но эта цель недостижима. В отличие от Ливана, в Сирии не так много шиитов. Сирийский режим избавится от иранцев, как только они станут не нужны. Израильские ВВС без ограничений летают в воздушном пространстве Сирии в поисках иранских объектов. Сейчас заинтересованные стороны совместными усилиями противодействуют иранским амбициям в Сирии. Асад вернул себе контроль над страной с помощью Ирана и России. Видя плюсы в сохранении режима Асада, Израиль координирует действия военных с Сирией и Россией, которые позволяют ему наносить удары по объектам Ирана и «Хезболлы». Иными словами, Израилю удается сосуществовать с Сирией и одновременно сдерживать Иран, следовательно, вмешательство США не требуется. Поэтому считать Иран стратегическим соперником с точки зрения традиционных международных отношений просто не имеет смысла.

В Йемене иранская угроза тоже преувеличена. Вмешательство Саудовской Аравии и ОАЭ в гражданскую войну в Йемене является по сути войной по выбору – конфронтация с Ираном как утешение из-за неспособности справиться с режимом Асада. Предлогом стало оружие, которое Иран поставляет хуситам по морю. Как и иранцы, хуситы – шииты, и, несмотря на доктринальные разногласия, их интересы во многом совпадают. Для Тегерана хуситы – удобный посредник, а для хуситов Иран – источник относительно современного оружия. Однако на практике оценить вклад Ирана в военные победы хуситов сложно. Хуситы совершают атаки за пределами Йемена, а поставки иранского оружия, возможно, лишь увеличились после вторжения Саудовской Аравии и ОАЭ при поддержке американцев. Вашингтон колебался, и его участие в операции было проблематичным. Конфликт превратился в гуманитарную катастрофу и зашел в тупик, возможно, появились условия для урегулирования. В любом случае стратегических оснований для более активного участия США нет.

Не имеет смысла считать Иран стратегическим соперником с точки зрения традиционных международных отношений и таких понятий, как баланс угроз и баланс сил. Учитывая умеренность иранской угрозы, почему Соединенные Штаты ведут себя так, как будто речь идет о практически равном сопернике? Однозначного ответа нет. Можно говорить о сложном сочетании факторов: передача опасений Израиля в Конгресс через влиятельные произраильские лоббистские организации; острота иранского вопроса для внутриизраильской политики; стремление Ирана подогреть опасения Израиля с помощью риторики, в которой можно распознать темы геноцида, и незначительных, но пугающих ракетных ударов с территории Сирии. Стоит также упомянуть амбициозного наследного принца Саудовской Аравии Мохаммеда бен Сальмана, который готов идти на риск; деформированную международную систему, в которой расколотый Евросоюз не может согласовать политику на Ближнем Востоке, а также некомпетентного импульсивного американского президента, который настроен избавиться от внешнеполитического наследия Обамы, сближаясь с Саудовской Аравией, ОАЭ и все более нелиберальным Израилем – всех их объединяет антагонизм по отношению к Ирану. Существует опасность, что Трамп, как Джордж Буш-младший перед вторжением в Ирак в 2003 г., поддавшись влиянию агрессивных советников и авторитетных иностранных лидеров, будет считать, что может с легкостью перекроить региональный порядок на Ближнем Востоке.

Вполне возможно, что некоторые высокопоставленные сотрудники администрации Трампа – в первую очередь советник по национальной безопасности Джон Болтон – утверждают, что слабый Иран является легкой мишенью. Соответственно, поставленной цели можно достичь при относительно низких затратах. Таким образом они подпитывают агрессивные амбиции Трампа и стремление «вновь сделать Америку великой». Трамп вряд ли осознает, что такие оценки очень похожи на ошибочные расчеты администрации Буша по поводу Ирака 15 лет назад, также как он не понял, что СВПД поддерживает, а не разрушает корреляцию сил, выгодную конкурентам Ирана.

Старые враги

В американской внешней политике существует тенденция, вынуждающая администрацию Трампа искать врагов и противодействовать им. Лоуренс Фридман отмечал в своей книге A Choice of Enemies: America Confronts the Middle East (2008), что эта тенденция обусловлена «неспособностью смириться с пределами своей мощи» и особенно заметна на Ближнем Востоке, где Соединенные Штаты оказались окружены врагами. Это привело к чрезмерно агрессивной политике Вашингтона в регионе.

Если не считать Саудовскую Аравию, которая пассивно поддерживала «Аль-Каиду» до терактов 11 сентября, Иран является главным раздражающим фактором для американцев на протяжении 40 лет. Иранская революция 1979 г. стала полной неожиданностью для Вашингтона и его стратегическим поражением. Последующий захват Ираном 52 американских заложников, которых удерживали 444 дня с ноября 1979-го по январь 1981 г., привел к краху президентство Джимми Картера и способствовал приходу к власти Рональда Рейгана. Когда Рейган вмешался в гражданскую войну в Ливане в 1983 г., стремясь восстановить позиции США в регионе, «Хезболла» уничтожила 241 американского морского пехотинца в результате подрыва грузовика у казарм в Бейруте. В 1996 г. американские военнослужащие были убиты «Хезболлой» в комплексе Хобар Тауэрс в Саудовской Аравии. Спустя 10 лет Иран стал поставлять иракским боевикам летальные снаряды, которые использовались против войск США. Все это только ухудшало ситуацию.

Иранский режим, со своей стороны, считал невозможным забыть обиды и преодолеть недоверие, вызванное действиями Соединенных Штатов. Иран и «Хезболла» обещали уничтожить еврейское государство и оказывали политическую и материальную поддержку палестинским группировкам. Иран, особенно в период президентства Махмуда Ахмадинежада, прямо угрожал Соединенным Штатам. Попытки наладить отношения, предпринятые Рейганом после скандала с «Иран-контрас», Биллом Клинтоном и Мохаммедом Хатами в 1997 г. после атаки в Хобаре, Бараком Обамой и Хасаном Рухани в 2015-м, оказались тщетными. Поскольку США склонны к постоянному поиску врагов, можно сказать, что выбор Ирана на эту роль был предопределен, особенно после того как Ирак удалось убрать с дороги.

Однако предрасположенность не оправдывает иррациональность. В частности, риторика Саудовской Аравии и Израиля по поводу Ирана рождала неуместные исторические аналогии и вынуждала Вашингтон сдерживать Тегеран. На Мюнхенской конференции по безопасности в феврале премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху заявил, что ядерная сделка выпустила на свободу «опасного иранского тигра», и хотя Иран – «это не нацистская Германия», определенные «сходства» есть. Позже в колонке, опубликованной Arab News 23 июля, посол Саудовской Аравии в США принц Халед бен Сальман продолжил сравнение. Он высоко оценил отказ Трампа от «политики умиротворения, которая в свое время не остановила нацистскую Германию» и отметил «необходимость объединиться на базе более широкой стратегии против дестабилизирующего поведения иранского режима». Далее он охарактеризовал ядерную сделку как «часть тревожной схемы умиротворения». Таким образом, он попытался взять в тиски администрацию Трампа, возложив на Вашингтон бремя ответственности за сдерживание Ирана и исключив любой другой вариант, кроме всеобъемлющего ответа на все аспекты иранской агрессии в регионе.

Посол подчеркнул, что Иран представляет такую же угрозу, как страны «оси». Пиком гиперболизации можно считать следующее утверждение: «Как и 80 лет назад в Мюнхене, когда уступки Запада не удовлетворили стремление нацистской Германии к великому Рейху, мир вновь стоит перед выбором: предложить богатства и территорию для умиротворения жестокого режима или вступить в прямую схватку со злом».

Нелепое сравнение слабого в военном отношении Ирана и нацистского исполина вызывает вопросы по поводу рациональности мотивации Саудовской Аравии, ее интегрированности как американского союзника, а также качества советов, которые дали консультанты, нанятые Эр-Риядом для подготовки колонки, которую принц Халед бен Сальман опубликовал под своим именем.

В любом случае Израиль, Саудовская Аравия и ОАЭ занимаются пропагандой, чтобы убедить наивного американского президента в том, что Иран представляет серьезную опасность, поскольку стремится контролировать как минимум четыре ближневосточных столица: Багдад, Бейрут, Дамаск и Сану. Сегодня благодаря вмешательству США Багдад действительно более подвержен иранскому влиянию, чем во времена правления Баас, но у Ирана нет реальных возможностей и желания контролировать Ирак. Правительство Сирии националистическое и поэтому воспринимает Иран утилитарно. Влияние Тегерана на Бейрут представляет собой давно сложившийся статус-кво, а не неожиданный маневр, нацеленный на изменение ситуации. Наконец, хуситы скорее всего являются для Ирана лишь инструментом, чтобы дразнить саудовцев.

Израиль, ОАЭ и Саудовская Аравия хотят, чтобы иранский вопрос деформировал внешнюю политику США. Они стремятся склонить администрацию Трампа к активным действиям, которые, как они считают, получат поддержку американских избирателей или по крайней мере базового электората Трампа и его основных спонсоров. Они справедливо полагают, что  США исторически склонны преувеличивать угрозы. В годы холодной войны американские президенты нередко воспринимали политические конфликты локального или национального уровня как часть скрытого плана СССР по глобальной коммунистической экспансии. Самый яркий пример – Вьетнам. Однако до войны в Афганистане и Ираке Соединенным Штатам удавалось контролировать свою склонность к гиперболизации врагов и поддерживать на Ближнем Востоке репутацию осторожного и прагматичного сторонника статус-кво, используя тщательно продуманные альянсы и в редких случаях – военное вмешательство.

Сегодня иранский вопрос также требует умного управления альянсами. Опасения Израиля и государств Персидского залива по поводу Ирана нужно принимать всерьез и убеждать их в этом. Но для этого не требуются военные действия. Трамп пошел на значительное увеличение американских войск в Сирии, хотя Пентагон предлагал небольшой дополнительный контингент. В то же время, хотя иранцы не угрожают Соединенным Штатам напрямую, они угрожают американским союзникам, и Вашингтон не может закрывать на это глаза. Нужно добиться того, чтобы союзники могли защищать себя самостоятельно и вмешиваться лишь в критических ситуациях.

Но на данный момент ситуация некритическая, как бы ни стремились некоторые союзники убедить Трампа в обратном. Напротив, именно действия США и их союзников открыли Ирану возможности оказывать влияние на Ирак, Ливан, Сирию и в определенной степени Йемен. Такая динамика событий наряду со слабостью Ирана и примерами тщательно продуманного вмешательства на Ближнем Востоке должны подвести американских политиков к выводу: Иран не будет представлять угрозу для американских интересов, если Соединенные Штаты сами не будут этому способствовать. Сейчас, как и раньше, подавление – это абсолютно неправильный подход к Ирану.

Опубликовано на сайте Foreign Affairs.