Представляя Верховной раде бредовое прошение к Константинопольскому патриарху, Порошенко «особо подчеркнул»: «Собственная Церковь есть абсолютно необходимый атрибут независимого государства. Автокефалией наделяют не столько конкретную церковь, сколько государство».

Да уж… Сколько таких вот деятелей на протяжении последних ста лет пытались попирать каноны, изобретая разного рода «национальные церкви» (тогда как Церковь истинную создал две тысячи лет назад раз и навеки веков Сам Христос), но такого дремучего невежества ещё никто не являл. Вот интересно: крупнейшие католические страны Италия, Испания, Бразилия – они «автокефальны» с точки зрения Петра Алексеевича? А если нет (в них же нет «поместной католической церкви»), то независимы ли? Или, скажем, Греция, в которой только часть епархий находится в юрисдикции Элладской церкви, а другая часть подчиняется патриарху, пребывающему на птичьих правах в захваченном иноверцами Константинополе? Она как?

Что бы там ни было, но именно в русле тезиса об «Автокефалии не столько для церкви, сколько для государства», «Всеукраинский Совет Церквей и религиозных организаций» («ВСЦиРО») озаботился символом этой самой «государственной автокефалии». В недрах сего органа вызрела инициатива установить в Киеве памятники «украинским переводчикам Библии», а также поставить на постоянную основу проведение «тематических экскурсий для школьников на Волынь «в место создания Пересопницкого Евангелия» и в Дом Библии (места сборищ Библейского общества, учреждённого две сотни лет назад протестантами и масонами).

Отметим: позапрошлогоднее обращение парламента к православному (номинально) патриарху Варфоломею о православной автокефалии составили в большинстве своём униаты, апологеты сайентологии и этнофилетисты (1). Над недавним обращением униата Порошенко работал его спичрайтер баптист Уколов. Так же «украинско-библейская» инициатива прозвучала из уст лютеран на заседании под председательством реформата (ныне занимающего должность главы «ВСЦиРО»), а впервые опубликована на сайте адвентистов. 

Вообще, «ВСЦиРО» позиционирует себя «крупнейшей и самой авторитетной общественной институцией в Украине». В преддверии евромайдана «члены Совета Церквей совершили ряд визитов в Брюссель, подчеркивая европейский выбор украинского общества». Ярким примером их «библейского миротворчества» является «роль ВСЦиРО в защите прав граждан на мирный протест во время евромайдана (Революции достоинства 2013-2014 гг.)». О правах на жизнь правоохранителей, которых заживо сжигали «мирные протестующие», они речь не заводят. И понятно, почему предстоятель УПЦ (МП) митрополит Онуфрий, хотя и числится в сем совете нечестивых, старается на него не ходить.

Однако вернёмся к нашим «библеистам».

Приключения Огиенко

Хронологически первым в списке «украинских переводчиков Библии» числится Пантелеймон Кулиш. Первой «библией» для него стала анонимная «История русов». В первое время выдающиеся литературные достоинства данного произведения затмили её лжеисторическую часть. И тем пленили даже Пушкина, не говоря уже о таких патриотах родного края, как Костомаров и Кулиш. Во второй половине столетия они оба признали «Историю русов»  сплошной фальшивкой, основанной на выдуманных «свидетельствах угнетения великороссами малороссов». А к середине века относят апогей деятельности Кулиша на поприще «украинского возрождения» – первый опыт создания «украинского высокого штиля» и соответствующего тому особого правописания (так называемой «кулишовки»). 

Необходимость такого рода нововведений Кулиш ощутил, когда решил изложить Библию средствами малороссийской словесности. Однако оказалось, что означенная словесность состояла лишь из слов, применяемых в крестьянском быту, и совершенно не оперировала «отвлечёнными» понятиями. Пришлось заимствовать слова из польского или выдумывать. Эксперимент этот даже завзятые украинофилы признали неудачным: стихи вроде «Хай дуфае Сруль на Пана» («Да уповает Израиль на Господа») воспринимались уж больно неблагозвучно.

Критика (нередко сатирическая) ускорила отрезвление. Уже в предисловии к написанному на малороссийском наречии в те же годы роману «Черная рада» Пантелеймон Кулиш поясняет: «Вообразят, пожалуй, что я пишу под влиянием узкого местного патриотизма и что мною управляет желание образовать отдельную словесность, в ущерб словесности общерусской. Для меня были бы крайне обидны подобные заключения...» Более того, тут же Кулиш, по сути, признаёт, что такая «отдельная словесность» и не нужна, поскольку лучшие малорусские умы такую словесность уже создали. И эта словесность – общерусская: «Русская словесность, как речь образованная, освоенная с общеевропейскою наукою и способная выражать ученые и отвлеченные понятия». 

Согласитесь, несколько вразрез с дремучими историческими построениями Порошенко на презентации в Раде своего обращения к Варфоломею. Мол, мы, крещёные Константинополем древние укры, «опрометчиво поделились светом веры с тем Залесьем, где давние киевские князья опрометчиво основали Москву». А автокефалия «удалит рудимент опасной для Украины политической ереси, которая называется русским миром». Что же, держите Пэтро Олэксийовыч ответ от самого Кулиша из эпилога к «Чёрной раде»: «Язык земли Киевской должен был служить образцом для всего первобытного русского Мира». Так что ставьте памятник. Пригодится ещё русскому миру.

А вот жизнь и «творчество» Хоменки с Огиенкой являются настоящими памятниками миру украинскому. Последнего по-настоящему открыл замечательный историк Александр Каревин. До Каревина скрыты были от свидомого мира оценки, данные «одному из лучших сынов украинского народа» отцами этого самого народа. Так, Грушевский называл книги Огиенко безграмотными. Меценат украинства издатель Чикаленко описывал его как «человека тупого, дьявольски самолюбивого» (и это о будущем «митрополите»!). Василий Зеньковский соглашался: «Малоодаренный, но с большими претензиями, озлобленный и мстительный».

Впервые публично мстительность Огиенко проявилась в его отношении к… родной речи. Как филолог (в общем-то, вполне квалифицированный), он до революции успел написать ряд пособий по русскому языку, но министерство каждый раз признавало их «для учебных заведений непригодным». Поэтому сразу после Февральской революции Огиенко начал требовать изгнать русский язык из системы образования, призывая ко всеобщей украинизации. Одновременно «выдающимся подвижником украинской национальной идеи» (здесь и далее эпитеты из современных биографов) составляет проект создания самостоятельной «украинской церкви», себя видя генеральным секретарем (министром) вероисповеданий.

Ну а где культ (украинский), там и соответствующая культура. В 1918-м данный «представитель славной когорты деятелей украинского возрождения» начертал опус «Украинская культура. Краткая история культурной жизни украинского народа». Сейчас сей труд переиздают большими тиражами. А первому тиражу выдающийся литературовед Владимир Науменко посвятил брошюру «Как не надо писать историю украинской культуры». Крупный книговед Юрий Иванов-Меженко предложил автору переименовать второе издание в «Несколько бездоказательных слов по поводу возможностей украинской культуры (Кратенькое обозрение фамилий с патетическими дополнениями. Агитационный курс для преподавания в младших классах средней школы)». Того же мнения придерживался видный историк Дмитрий Дорошенко.

Полёт Огиенковой мысли произвёл впечатление лишь на незамутнённый образованием разум Петлюры. Тот и подобрал «великого украинца» на должность главноуполномоченного правительства УНР в Каменец-Подольском!

После Гражданской войны Огиенко бежал в Польшу. Когда же Вторую Речь Посполитую захватил Гитлер, Огиенко увидел в оном человека, способного реализовать идею «Единой поместной православной украинской церкви» («ЕППУЦ»), ныне активно эксплуатируемую Порошенкой. Дабы не «выпасть из процесса», Огиенко «принял монашеский постриг» в неканонической «Польской православной церкви». И всего через каких-то десять дней превратился в «епископа Илариона»! Бежав затем в гитлеровском обозе до самой канадской границы, «краса нации» возглавил там т. н. «Украинскую греко-православную церковь». Отметим, что данную «церковь» в 1990 году принял в свою юрисдикцию Константинопольский патриархат. На силу сего прецедента и рассчитывает Порошенко, подсовывая ныне Константинополю свою «ЕППУЦ».

По деяниям «митрополита Илариона» вполне можно судить об уровне понимания им Священного Писания, которое он перевёл для своих братьев по разуму. Это только в христианском понимании гитлеровский коллаборационизм и русофобия противны характеристикам души, необходимым для толкования Слова. С точки зрения веры в то, что не Бог, а «Україна uber alles понад усе»  –  это добродетели. Таковыми, судя по дружбе с отцами украинского нацизма Коновальцем и Мельником, в полной мере обладал и другой «знаменитый» переводчик, некий Хоменко. Да и путь его долгое время был параллельным пути Огиенко. Оба служили в правительстве Петлюры. Оба подкармливались от Шептицкого, оба «приняли монашество» в 1940 г. Разве что Хоменко стал базилианином (униатский аналог иезуита).

И тут возникает очередное «нэвдобство» с «представителем славной когорты деятелей украинского возрождения» и «выдающимся подвижником украинской национальной идеи» Огиенко. Униатство Хоменко он клеймил как веру «перевёртышей» – «смертельную для Украины». Последний не мог не отвечать коллеге по духовному осмыслению Библии взаимностью.

Ещё менее удобны взгляды Огиенко-филолога на язык, которым было написано «украинское» Пересопницкое Евангелие

Слово Божие поругаемо не бывает

Порошенко (испрашивающий у Варфоломея автокефалию к 1030-летию Крещения «Украины-Руси»), как и его кум Ющенко (канючивший ту же автокефалию к 1020-летию),  присягали «своей нации», возложив десницу на Пересопницкое Евангелие 1561 года. Порошенко, правда, опёрся о Священное Писание локтём, а Ющенко вообще при первой попытке объявить себя президентом (ещё до «третьего тура») возложил на Евангелие левую руку. Не потому, конечно, что «украинская святыня» на самом деле… русская! Ведь если бы они удосужились прочесть хотя бы послесловие к Пересопницкому Евангелию, написанному одним из авторов перевода Михайлом Саноком, то открыли бы для себя, что «книгы четырехь євангелистовь выложеныи изь языка болгарского на мову рускую».

Под «языком болгарским» Михайло (сын протопопа Василия из лемковского городка Сянок) понимает язык церковнославянский, который сегодня ошибочно называют старославянским или староболгарском (болгары не разговаривали на нём, просто церковнославянский был принесен на Русь учениками Кирилла и Мефодия непосредственно из Болгарии).

Так что никак данный памятник «мовы руской», исполненный русинским писцом на средства русской княгини Настасии Жеславской в Пересопнице – давней резиденции русских князей, начиная с Андрея Боголюбского («первого клятого москаля»),  не может быть «украинским».

Понятно, что «мова руская» Пересопницкого Евангелия была одним из малороссийских наречий. В 1561 г. вся литовская аристократия и немало волынских князей были уже ополячены. Соответственно – и их русский язык. Отсюда польские, латинские, даже чешские заимствования в пересопницком переводе. В нём также просматриваются южнославянские влияния в пунктуации и ударениях (над одним словом их может быть два и больше). Благодаря этим отличиям от восточных и северных диалектов Великого княжества Литовского и Русского, а также княжества Московского, язык Пересопницкого Евангелия классифицируется современными украинскими «языковедами» как «староукраинский».

Однако были ли эти различия настолько разительны, чтобы выделять данный диалект в отдельный язык? Тем более – в неведомый тогда «украинский»? В том же XVI веке литовский писатель Михалон жаловался на засилье в Литве… «московского языка». А спустя четыре столетия уже украинский филолог поражался тому, что многие слова «средневековые украинцы» писали не по-украински: «вечер», а не «вечір»; «работа», а не «робота»; «он», а не «він»; «сельский», а «сільський»; «ходил», а не «ходив»; «два воза», а не «два вози»; «три сына», а не «три сини»; «по словам», а не «по словах»; «по домам», «по домах» и т. д. и т. п.

Да, а фамилия этого филолога была… Огиенко! «Польскому влиянию, прежде всего, попала Южная Русь, – писал он ещё на родном языке. – Влияние это началось рано, – уже в XІV веке в южнорусской речи есть полонизмы. Влияние это с течением времени всё разрасталось и дошло до того, что ополячилась почти вся южнорусская знать. О языке и говорить нечего: литературный южнорусский язык, особенно XVII века, сплошь пересыпан полонизмами… Современная малорусская речь содержит в себе весьма много заимствований из языка польского».

Но тогда Огиенко ещё не знал, что станет символом этой ополяченной словесности.