Крым в поисках утраченного

«Приедается всё. Лишь тебе не дано примелькаться», – писал Пастернак о Черном море. Но можно ли с такой же уверенностью сказать, что морю не надоела потребительская жизнедеятельность на его побережье?

Два года назад симферопольский художник Кирилл Часовских в статье «Я хочу, чтобы Крым перестал быть курортом» точно обрисовал проблему и болевую точку полуострова: «Я хочу, чтобы не было “сезона”. Хочу, чтобы снова стали сажать сады, табачные, розовые и лавандовые поля. Строили корабли и самолёты. Хочу, чтобы дети учились изобретать, учить, создавать, а не сдавать жильё и не торговать пивом с лотка. Пусть обрезают лозу, стригут овец, ловят рыбу и разводят мидий в садках – всё что угодно, только не “Квартира, квартира, добрый день, жильё ищете?”. Это Крым. Особая земля. Она не простит нам, если мы и дальше будем торговать ею, как жадный сутенёр уличной девкой».

Почти четверть века эта «сезонная» психология диктовала соответствующую модель поведения и рядовому обывателю, и чиновнику. Грубо говоря, море использовали и эксплуатировали, заключали в оковы бездумных и незаконных застроек даже в заповедных местах, в то время как оно нуждалось в сочувствии и сотрудничестве.  

Но в последние годы определенно что-то изменилось в сознании крымчанина. Например, в Севастополе мне несколько раз приходилось видеть, как молодой человек, увидев выброшенный кем-то пакет с мусором, подбирает его и проносит сотню метров до ближайшего контейнера. Севастопольские православные молодежные объединения регулярно проводят субботники на побережье – собирают и вывозят мусор. Такие акции проходили на территории разрушенного храма Влахернской иконы Божией Матери в окрестностях Херсонеса, в месте последнего пристанища римского папы Мартина Исповедника; на мысе Виноградный, где археологами недавно найден византийский монастырь; в Сарандинакиной балке, на территории заброшенного византийского храма.

Севастопольский поэт и художник Тихон Синицын говорит о новых веяниях: «Лично я почувствовал себя гражданином города, где живу, и меру собственной ответственности за его облик. И вижу, как люди по собственной инициативе проводят субботники по уборке территории, пытаются отстоять парки и зеленые зоны. Сам работаю в системе ЖКХ. Понимаю, что необходимо делать и новые очистные, и канализацию; нужно прекратить сливать нечистоты в бухты. Активная молодежь – в меру своих сил и возможностей – пытается чистить береговую зону. Множество акций проведено севастопольскими движениями «Севсвалки.нет», «Друзья Фиолента»… Причем инициативные молодые люди совмещают приятное с полезным. Например, очищают от мусора средневековую святыню на мысе Виноградный – проводят там же обзорную экскурсию, а завершают ее чтением стихов Пастернака, Гумилева…»

* * *

В Крыму действительно всё чаще можно увидеть примеры созидательной деятельности. Пожелание художника «пусть разводят мидий в садках» словно бы услышано земляками. В Крыму теперь не только в разведении мидий наверстывают утраченное, но появились и новые устричные фермы.

В начале ХХ века устричные заводы в Севастополе ежегодно поставляли 2 миллиона моллюсков в рестораны Российской империи и Европы. Но промысел черноморской устрицы в Крыму приказал долго жить после Октябрьской революции. В середине нулевых годов нынешнего тысячелетия небольшое устричное хозяйство было только в поселке Кацивели. Зимой 2016 года начато разведение устриц на озере Донузлав. Уникальная форма этого озера (по сути, оно, соединенное с Черным морем, превратилось в залив) благоприятствует устричному, мидийному и рыбному промыслу.

Профессиональный водолаз Александр Пшеничный сегодня работает на устрично-мидийной ферме на Донузлаве. Она самая большая в Крыму. Планируемый объем производства – несколько миллионов устриц и несколько сотен тонн мидий в год.

Александр Пшеничный за подсчетом и сортировкой моллюсков

Александр делится подробностями и секретами промысла: «Сначала Русская Черноморская компания “Крымские морепродукты” и ООО “Донузлав Аквакультура” создавали общую плантацию. Потом одна из фирм перешла в другое место. А пришло время – и они объединились, всё стало проще технически. Само ведь производство очень хлопотное. Существует большой процент гибели устрицы.

Если для мидии прогретая вода не представляет угрозы, то для устрицы это плохо. Устричный спат (посадочный материал) завозится и с Дальнего Востока, и из Франции. Дальневосточная устрица привыкла к более холодной воде. Да и вода там посолонее, чем в Крыму. Технологии выращивания средиземноморской устрицы (бывает и на керамике, и на сеточках) отличаются от наших. Во Франции это производство ориентируется на приливы и отливы: вода уходит, дно оголяется… А у нас озеро, закрытое со всех сторон: здесь другие законы природы действуют. Из Франции мы завозим спат разного размера: сначала вырастут те, что покрупнее, потом – самые мелкие. Когда садки со спатом обрастают водорослями, всяким фитопланктоном (мы называем эти наросты «виноградом»), это мешает воде циркулировать. Надо постоянно очищать садки. Через какое-то время поднимают их: погибших устриц отбрасывают, подросших – отдельно отсаживают, а мелочь растет дальше. Здесь много ручного труда, но есть и конвейерные машины, транспортеры, которые отсеивают и сортируют моллюсков по весу, по размерам (это уже на суше)».

Садки со спатом крепятся к специальным носителям, натянутым на поверхности озера. Моллюски выращиваются на небольшой глубине, омываемые течением сквозь пластиковый сетчатый материал. В этом месте Донузлава – постоянные ветры, поэтому с циркуляцией воды нет проблем.

Устрицы, выращенные на Донузлаве

 «Мы с утра берем заказы, идем в море на катере, – продолжает свой рассказ Александр Пшеничный. – Достаем устриц – в соответствии с размерами, названиями и количеством, указанными в заявке. Привозим на берег – там их очищают струей воды от всяких наростов, микроводорослей. Потом сортируют по весу, по заказам. Мои водолазные навыки нужны, когда мы ставим линии. Привозим двухтонный блок (фундамент). Его надо затопить в определенной точке: координаты уже отмечены специалистами. Я по прибору прихожу в эту точку, бросаю этот двухтонник. Боцманская команда вяжет линии, буи. Всё должно стать ровно, красиво. А когда линии выставлены, с ними работают уже в дежурном порядке: периодически катер подплывает, и люди просто снимают подросших устриц…

Удобство промысла на Донузлаве в том, что здесь нет таких штормов, как на море, которые могли бы срывать линии. Но есть другие сложности. Например, в начале года у нас на озере даже лед был, хотя и недолго. Или другая проблема: берег не очень-то «приспособлен» к непогоде. Катер рискует быть выброшенным на берег, разбиться. В прошлом году было три сильных шквала, с ливнями и грозами. В аварийном режиме заскакиваешь, включаешь всё, и тебя несет с этим катером. Но катер надо спасать! В этом году, к счастью, не было таких форс-мажоров. У нас теперь более удобное место стоянки, причал. Если с одной стороны ветер, можно перейти на другую... Всё время прогноз погоды отслеживаем».

* * *

У Пшеничного есть свой горький опыт противостояния морской стихии. В 2002 году ему, 44-летнему бригадиру феодосийских рыбаков, пришлось в шторм выйти в море на чужой лодке. Знакомый, занимавшийся портовой экологией, попросил Александра подменить его напарника… Лодка опрокинулась. В ней не было ни пенопласта, ни спасательных жилетов. Тогда это было в порядке вещей. Пока Александр с товарищем связали два деревянных сидения, весла и пластиковые бутылки, лодка ушла под воду…

«Я продержался в море три дня, – вспоминает Пшеничный. – Ты плывешь, а сознание отключается. Ночью луна светит – и какие-то куницы длиннохвостые по всему морю бегут. А на вторую ночь (видимо, два дня – это критическая ситуация для организма, из-за переохлаждения) мне четко виделась под водой комната с мебелью… У товарища тоже начались видения, говорит: «Здесь должны быть подземные гаражи». Он стал отплывать и нырять, искать их… И пропал. Я выплыл через три дня в районе Чаудинского маяка – это восточная часть Феодосийского залива. Нас искали. Газеты тогда писали, что двухпалубный катер «Иван Кожухарь» вышел на поиски пропавших рыбаков и возвратился из-за плохой погоды. Еще сутки я провалялся на берегу, возле поселка Приморский. Потом начал потихоньку двигаться, наткнулся на аквалангистов…»

Александр уверен, что тогда, в 2002 году, он спасся благодаря спортивному прошлому. В юности был мастером спорта по гребле. Служил на крейсере «Дзержинский», моряки которого выиграли соревнование флотов и военно-морских баз СССР по гребле.

«Были времена, когда крымский житель проходил школу выживания, – завершает свой рассказ Пшеничный. – При Украине мне, водолазу, чем только ни приходилось заниматься. И металлы доставали из-под воды. И феодосийский трубопровод, очистные под водой постоянно латали. И дноуглубительные работы делали, чтоб катер вышел с судостроительного завода. И инструктором для туристов работал. Были годы, когда весь Крым собирал рапанов: в Болгарию поставляли, те – в Турцию, а оттуда – в Японию. И вот сейчас ты равен себе: занимаешься не чем попало, а интересным и перспективным делом».

Возвращение в коктебельскую осень. Акварель Тихона Синицына

______________________________

Фото http://crimean-seafood.ru/oyster-farm/