Резюме:Мировой порядок должен опираться не на консенсус элит и баланс сил, а на свободный выбор национальных сообществ, которые испытывают не меньшую потребность в защите от внешнего мира, чем в получении выгод от взаимодействия с ним.

 

Впервые за 70 лет американский народ выбрал президента, подвергшего беспощадной критике политику, идеи и институты, лежащие в основе послевоенного поведения Соединенных Штатов на мировой арене. Никто не знает, какой именно курс будет проводить администрация Трампа, как будет меняться политика и предпочтения нового президента, когда он столкнется с потоком событий и кризисов. Но никогда еще со времен администрации Франклина Рузвельта не велось таких фундаментальных и глубоких дебатов по поводу американской внешней политики.

Со Второй мировой войны стратегия США формировалась двумя крупными школами мысли, но обе они преследовали цель создать стабильную систему международных отношений, в центре которой Соединенные Штаты. Гамильтонианцы полагали, что США должны прийти на смену Великобритании в качестве «гироскопа мирового порядка», как выразился советник президента Вудро Вильсона Эдвард Хаус в годы Первой мировой, поскольку это отвечает американским интересам. После окончания Второй мировой войны гамильтонианцы создали институты финансовой и оборонной безопасности западного мира ради возрождения мировой экономики, сдерживания Советского Союза и продвижения интересов США. После распада СССР гамильтонианцы удвоили усилия по созданию всемирного либерального порядка, понимаемого прежде всего через призму экономики.

«Вильсонианцы» также считали, что создание мирового либерального порядка отвечает жизненно важным интересам Америки, но подходили к нему с точки зрения ценностей, а не экономики. Считая коррумпированные и авторитарные режимы за рубежом главной причиной конфликтов и насилия в мире, они стремились к новому миропорядку посредством экспорта таких ценностей, как права человека, демократическое управление и власть закона. На поздних этапах холодной войны одно из направлений этого лагеря, либеральные институционалисты, сосредоточили усилия на распространении международных институтов и все более тесной интеграции мирового сообщества на базе их продвижения. Другая же ветвь, неоконсерваторы, полагали, что либеральную повестку лучше всего распространять через односторонние действия Вашингтона (или в добровольном союзе с партнерами-единомышленниками).

Споры между фракциями иногда были острыми и существенными, но происходили в рамках приверженности общему мировому порядку. Однако когда этот проект затрещал по швам в последние десятилетия, непререкаемое влияние глобалистов на внешнюю политику США стало ослабевать. Раздались более националистические голоса, настроенные против глобализма, а общественность все больше разочаровывалась в идее построения мирового порядка, подвергая сомнениям проповеди внешнеполитического истеблишмента. 

Джефферсонианская и джексонианская школы, правившие бал до начала Второй мировой войны, но впавшие в немилость в годы расцвета либерального порядка, вернулись с мыслями об отмщении. Джефферсонианцы, включая так называемых современных реалистов, утверждают, что, если Америка будет более сдержанна на международной сцене, это снизит издержки и риски мировой политики. Они стремятся узко определять интересы США и отстаивать их самым безопасным и экономичным способом. Либертарианцы доводят принцип до крайности, находя союзников среди многочисленных левых фракций, выступающих против гуманитарных интервенций, призывают к сокращению военных расходов и к тому, чтобы правительство больше сил и средств тратило на внутренние программы. И сенатор от штата Кентукки Рэнд Пол, и сенатор от штата Техас Тед Круз, похоже, решили, что смогут оседлать поднимающуюся волну джефферсонианского мышления во время республиканских праймериз в рамках президентской кампании. Но Дональд Трамп почувствовал нечто, чего не поняли его политические соперники: по-настоящему восходящая сила в американской политике – вовсе не джефферсонианский минимализм, а джексонианский националистический популизм.

Политика коллективной идентичности бьет рикошетом

Популизм Трампа уходит корнями в мышление и культуру первого президента-популиста Эндрю Джексона. Для джексонианцев, составивших костяк страстных сторонников Трампа, Соединенные Штаты – не политическое государство, созданное и определяемое рядом интеллектуальных предпосылок, восходящих к эпохе Просвещения, и нацеленное на выполнение универсальной миссии. Скорее это национальное государство американского народа, главные задачи и приоритеты которого находятся внутри страны. Джексонианцы рассматривают американскую исключительность не как следствие неоспоримой привлекательности идей или даже исключительного призвания Америки по преобразованию мира, а как следствие уникальной приверженности страны идеям равенства и достоинства каждого гражданина. Роль правительства США, как верят джексонианцы, – осуществлять предназначение страны, заботясь о физической безопасности и экономическом благополучии американского народа на родине. И делать это при минимально возможном вмешательстве в личные свободы, которые делают страну уникальной.

Популистов джексонианского толка внешняя политика волнует лишь время от времени, да и в решении общеполитических вопросов они принимают лишь эпизодическое участие. Потребовалось особое сочетание сил и тенденций для мобилизации данного мировоззрения в прошедшем избирательном цикле, и большинство этих сил действовали внутри страны. Стремясь объяснить всплеск джексонианских настроений, обозреватели изучают такие факторы, как стагнация заработной платы, потеря качественных рабочих мест неквалифицированными рабочими, упадок гражданской жизни, наркомания, которой заражены крупные города по всей стране. Но это частичный и неполный взгляд на происходящее.

Коллективная идентичность и культура исторически играли важную роль в американской политике, и 2016 г. не был исключением. Джексонианская Америка чувствовала себя на осадном положении, поскольку ее ценности подвергались нападкам, а будущее оказалось под угрозой. При всех своих недостатках Трамп казался джексонианцам единственным кандидатом, готовым сражаться за их выживание.

Некоторые события пробуждают у джексонианцев неподдельный интерес, и они включаются в политическую жизнь, но ненадолго. Одно из таких событий – война. Когда нападает враг, джексонианцы встают на защиту родины. Самый сильный фактор, влияющий на их участие во внутренней политике, – понимание того, что американскому миру, который им так дорог, угрожают внутренние враги, будь то сговор элит или иммигранты разного происхождения. Джексонианцев беспокоит, что правительство может оказаться во власти враждебных сил, намеренных преобразить суть Соединенных Штатов. Коррупция их не слишком тревожит, поскольку они считают ее неискоренимым злом. Но глубоко волнует то, что они считают извращением: когда политики пытаются использовать правительство для угнетения, а не защиты народа. А именно это, по мнению джексонианцев, происходит в последние годы, когда могущественные силы в американской элите, включая истеблишмент обеих партий, действуют сообща против их интересов. Из этого следует вывод о непатриотичности верхушки; «патриотизм» же определяется как инстинктивная лояльность благополучию и ценностям джексонианской Америки. И по большому счету это недалеко от истины. Многие американцы с космополитическим мировоззрением считают своей главной этической задачей работу во благо человечества в целом. Джексонианцы же полагают, что главный нравственный долг – забота о благополучии граждан США и процветании Отечества. Если космополиты считают джексонианцев отсталыми шовинистами, то джексонианцы числят космополитическую элиту в предателях американского народа, поскольку космополиты не ставят благополучие сограждан на первое место.

Сомнение джексонианцев в патриотизме элиты усугубилось в последние десятилетия, когда страна стала проводить выборочную политику коллективной идентичности. Сегодня мы видим множество гражданских, политических и академических движений, отстаивающих интересы разных этнических, расовых, гендерных и религиозных групп. Элиты постепенно соглашаются с требованиями культурного признания, которые выдвигают афроамериканцы, латиноамериканцы, женщины, ЛГБТ-сообщество, коренные народы Америки, американцы-мусульмане. Большинство джексонианцев не вписываются ни в одну из этих категорий, что еще больше осложняет ситуацию.

Белые американцы, объединяющиеся в соответствии со своей европейской этнической принадлежностью, сталкиваются с некоторым противодействием. Например, у американцев итальянского и ирландского происхождения имеются давние и славные традиции организации клубов и обществ по принципу идентичности. Но эти старейшие этнические общины приходят в упадок, поскольку существует негласное табу на выпячивание европейского происхождения белых американцев. Таким образом, многие белые оказались в обществе, которое постоянно твердит о важности идентичности, ценит этническую самобытность и предлагает экономические выгоды и социальные преференции всем, кроме них. Для американцев смешанного европейского происхождения или для миллионов людей, считающих себя просто американцами, существует мало приемлемых способов прославлять свое наследие или хотя бы заявить о нем.

Тому есть множество причин, уходящих корнями в сложный процесс интеллектуального осмысления истории США. Однако они вовсе необязательно понимаются на интуитивном уровне оставшимися без работы фабричными рабочими и их семьями. Растущее сопротивление многих белых избирателей так называемой «политкорректности», равно как и растущее желание сформулировать собственное понимание групповой идентичности иногда (но отнюдь не всегда) может смахивать на расизм. Однако люди, которым все время внушают, что они расисты, если позитивно думают о своих корнях или своем происхождении, в конце концов решат извлечь максимум пользы из своего расизма, коль скоро их все равно в этом обвиняют. Появление так называемого движения «альт-райт», или альтернативные правые, по крайней мере отчасти объясняется этими чувствами.

Возникновение движения «Жизнь чернокожих имеет значение» и разрозненные, иногда насильственные протесты против полицейского произвола в последние годы несколько размыли общую картину культурного отчуждения джексонианцев – опять-таки, не только из-за расового вопроса. Джексонианцы инстинктивно поддерживают полицию и армию. С их точки зрения, люди на передовой линии фронта по защите общества иногда допускают ошибки, но это неизбежно в пылу сражения или при столкновении с преступниками. Многие джексонианцы считают, что несправедливо и даже аморально требовать от солдат или полицейских рисковать жизнью и подвергать себя стрессу, если диванные критики будут потом рассуждать о том, был ли у них другой выбор. Следовательно, протесты, которые многие американцы расценили как поиск справедливости, джексонианцы зачастую расценивают как нападки на общественный порядок и правоохранительные органы.

Контроль над огнестрельным оружием и иммиграцией – два других вопроса, которые высветили убеждение многих избирателей в том, что политический истеблишмент обеих партий враждебен главным национальным ценностям. Люди, не принадлежащие к лагерю джексонианцев, зачастую не могут понять, как сильно тех затрагивают эти вопросы и как предложения, касающиеся контроля над стрелковым оружием и реформы иммиграционного законодательства, усиливают у них подозрение, что космополитическая элита все взяла под контроль.

Право на ношение оружия играет уникальную и священную роль в джексонианской политической культуре, и многие джексонианцы считают Вторую поправку самой важной в Конституции. Они верят, что право на революцию, закрепленное в Декларации независимости – это крайняя мера, на которую свободолюбивые люди могут пойти, чтобы защитить себя от тирании – и полагают, что данным правом невозможно будет воспользоваться в случае запрета на ношение оружия. Для них право каждой семьи на самозащиту без упования на государство – не абстрактный идеал, а практическая необходимость – и нечто, до чего элитам нет дела, или чему они активно противостоят (джексонианцев все больше заботит то, что демократы и центристы-республиканцы пытаются разоружить их; это одна из причин, по которой массовые убийства из стрелкового оружия и последующие призывы к контролю над ним порождают всплески продаж оружия, несмотря на общее снижение преступности).

Что касается иммиграции, то здесь большинство людей, не принадлежащих к джексонианскому лагерю, неверно интерпретируют источник и характер озабоченности. В обществе ведется много дискуссий о влиянии иммиграции на заработную плату низкоквалифицированных рабочих; идут разговоры о ксенофобии и исламофобии. Но в 2016 г. джексонианцы стали смотреть на иммиграцию как на умышленную и сознательную попытку маргинализировать их в собственной стране. Теория демократов о «формирующемся демократическом большинстве» на базе неуклонного снижения голосующего белого населения в процентном отношении была расценена джексонианской Америкой как заговор с целью умышленного изменения демографии американского общества. Когда джексонианцы слышат о том, что элиты поддерживают высокий уровень иммиграции и видят, что тех не беспокоит проблема незаконной иммиграции – они не думают сразу же о своих бумажниках. По их мнению, элита таким способом стремится отстранить их от власти в политическом, культурном и демографическом отношении. Недавно прокатившаяся по стране волна непредсказуемых терактов привела к тому, что проблемы иммиграции и личной безопасности слились в одно «ядовитое» целое.

Короче, в ноябре многие американцы выразили своим голосованием отсутствие доверия не к конкретной партии, а к правящему классу в более общем смысле и связанной с ним мировой космополитической идеологии. Многие голосовавшие за Трампа были меньше озабочены проталкиванием какой-то конкретной программы; прежде всего они хотели остановить приближение страны, как им казалось, к неминуемой катастрофе.

Что ждет впереди

Что все это означает для внешней политики США? Многие прежние президенты существенно пересматривали свои идеи и мировоззрение, оказавшись в Овальном кабинете и, наверно, Трамп не будет исключением. Не вполне ясно также, к каким последствиям приведут его попытки воплотить в жизнь свою нетрадиционную политику (неудача может разочаровать джексонианцев и отвратить их от бывших героев; именно это произошло с президентом Джорджем Бушем-младшим, подобное грозит и Трампу).

В настоящий момент джексонианцы скептически настроены в отношении политики взаимодействия со всем миром, проводимой Соединенными Штатами как гарантом построения либерального порядка. Однако ими больше движет недоверие людям, проводящим внешнюю политику, своего же четкого и однозначного альтернативного плана действий у них нет. Они возражают против недавно заключенных торговых соглашений не потому, что понимают детали и последствия этих чрезвычайно сложных договоренностей, а потому что, по их мнению, американские переговорщики не руководствовались интересами США. Большинство джексонианцев не слишком хорошо разбираются во внешней политике и не надеются стать экспертами в этой области. Для них лидерство – вопрос доверия. Если они верят в лидера или политическое движение, то готовы соглашаться даже с той политикой, которая может казаться неразумной и противоречащей здравому смыслу. Они больше не доверяют американскому истеблишменту, и пока доверие не восстановится, будут держать Вашингтон на коротком поводке. Если перефразировать то, что неоконсерватор-интеллектуал Ирвинг Кристол написал о сенаторе Джозефе Маккарти в 1952 г., джексонианцы знают о Трампе одно: он безоговорочно на их стороне. Они не могут сказать того же о политических элитах страны. Вряд ли их озабоченность можно считать нелегитимной, потому что проект США по построению мирового порядка отнюдь не процветает.

В последнюю четверть века западные политики увлеклись опасно упрощенческими идеями. Они посчитали, что капитализм удалось укротить, и он больше не приведет к экономическим, социальным и политическим потрясениям. Им казалось, что нелиберальные идеологии и политические эмоции выброшены на свалку истории, и в них верят лишь откровенные неудачники – люди, «хватающиеся за оружие, религию или антипатию к непохожим на них людям… для объяснения собственных неудач», – как выразился Барак Обама в своей знаменитой речи 2008 года. Время и нормальные исторические процессы разрешат проблему, построение либерального мирового порядка было лишь вопросом проработки деталей.

В свете такого мировоззрения многие события последних лет – от терактов 11 сентября и войны с терроризмом до финансового кризиса и подъема гневного националистического популизма по обе стороны Атлантики – оказались неприятным сюрпризом. Становится все яснее, что глобализация и автоматизация способствуют разрушению той социально-экономической модели, которая лежала в основе послевоенного процветания и социального мира внутри Америки, и на следующем этапе развития капитализма вызов будет брошен самому фундаменту мирового либерального порядка и многим его национальным основам. В этом новом мировом беспорядке нельзя больше отрицать влияние политики идентичности. Западные элиты уверовали, что в XXI веке космополитизм и глобализм восторжествуют над автаркией и приверженностью своей этнической группе. Они не поняли глубоких корней коллективной идентичности в человеческой психике, а также того, что корни должны прорасти и найти выход в виде соответствующей внутренней и внешней политики. Не поняли они и того, что те самые силы социально-экономического развития, которые закреплялись с помощью космополитизма и глобализации, в итоге породят возмущение, сопротивление и восстание по мере того, как общественность (Gemeinschaft) будет отторгать рыночное общество (Gesellschaft), выражаясь терминами классической социологии, принятыми столетие тому назад.

Следовательно, вызов для мировой политики в грядущие дни – не столько в том, чтобы завершить построение либерального миропорядка на традиционных принципах, сколько найти способ остановить размывание либерального миропорядка и стабилизировать систему международных отношений на более устойчивой основе. Мировой порядок должен опираться не на консенсус элит и баланс сил, а на свободный выбор национальных сообществ, которые испытывают не меньшую потребность в защите от внешнего мира, чем в получении выгод от взаимодействия с ним.

Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 2, 2017 год. © Council on Foreign Relations, Inc.