Разногласия какого-либо государства со странами ЕС и США, традиционно противостоящими России, не означают того, что Москва может на него положитьсяили просто достичь взаимоприемлемых договоренностей, невзирая на уровень его заинтересованности в экономическом и политическом партнерстве с РФ.

Это касается не только Турции, пример которой наиболее показателен, но и Ирана, Индии, Китая или соседей из числа бывших советских республик. Никакие долгосрочные интересы, даже основанные на объективных факторах, не работают в мире, где во внешней политике доминируют личные симпатии и антипатии, сиюминутные потребности и внутриполитические интриги государственных деятелей.

 

 

Вопрос, является ли формирующийся в настоящее время многополярный мир для России более комфортным и безопасным, чем однополярный, с доминированием США, ответа пока не имеет. Пример того, во что превращается система мироустройства на планете, – Турция – региональная держава, на протяжении четверти века успешно балансировавшая между своими соседями, ЕС, Соединенными Штатами и Россией, развивая экономику и усиливая вооруженные силы… Пока реваншистско-имперские неоосманские амбиции ее руководства не испортили отношения этой страны не только со всеми сопредельными государствами, но и с основными мировыми центрами силы, включая Китай.

" События в Афганистане не оставляют места для сомнений в разворачивании с его территории «центральноазиатской весны», направленной на дестабилизацию в постсоветских странах региона ”

Реакция Пекина на поддержку Анкарой уйгурских радикалов и выдачу им турецких паспортов не столь заметна, как демонстративный ответ Москвы на уничтожение российского военного самолета, но не менее жесткая. Текущая ситуация в многополярном мире опаснее, чем в однополярном или в ушедшем в прошлое мире противостояния двух идеологических систем, поскольку практически неуправляема.

 

Иллюзию управляемости положением дел в равной мере поддерживают Государственный департамент Соединенных Штатов и отечественные политологи, верящие в теорию заговора. Реальность выглядит куда печальнее: если бы такой заговор существовал, России было бы с кем договариваться.

 

Турция, отношения которой с Брюсселем и Вашингтоном резко ухудшились в последнее время, свидетельством чему стала реакция Анкары на резолюцию бундестага о признании геноцида армян в Оттоманской Порте и внезапно прерванный визит президента Эрдогана в США после отказа ему в превращении похорон боксера Мухаммеда Али в декорацию для его показательного выступления, демонстрирует нежелание учитывать чьи-либо интересы, кроме собственных. Она не только отказывается выполнить требования Москвы о признании вины, компенсациях и наказании убийц российского летчика, но и усугубляет конфликт в Сирии, поддерживая ориентирующиеся на нее террористические группировки под Алеппо. Отдельная тема – роль Анкары в дестабилизации ситуации в Центральной Азии – от Афганистана до Казахстана.

 

На турецком примере понятно, что разногласия какого-либо государства со странами ЕС и США, традиционно противостоящими России, не означают того, что Москва может на него положиться или просто достичь взаимоприемлемых договоренностей, невзирая на уровень его заинтересованности в экономическом и политическом партнерстве с РФ. Это касается не только Турции, пример которой наиболее показателен, но и Ирана, Индии, Китая или соседей из числа бывших советских республик. Никакие долгосрочные интересы, даже основанные на объективных факторах, не работают в мире, где во внешней политике доминируют личные симпатии и антипатии, сиюминутные потребности и внутриполитические интриги государственных деятелей.

 

Речь не о том, что фактор личности в истории доминирует над экономическими и политическими интересами, а о необходимости учитывать все эти обстоятельства. Поскольку ни Россия без Путина, ни США без Обамы, ни Германия без Меркель, ни Турция без Эрдогана, ни Израиль без Нетаньяху, ни Индия без Моди не были бы теми государствами, которые мы видим сегодня. Настоящая статья, подготовленная на базе материалов экспертов Института Ближнего Востока Д. А. Карпова и А. А. Кузнецова, посвящена Индии, точнее – долгосрочной политике страны и текущему курсу на Ближнем и Среднем Востоке, который иллюстрируют визиты ее премьер-министра в Иран, Афганистан и Катар. Швейцарию, Мексику и США, входящие в программу последнего турне Нарендры Моди, оставим за рамками настоящего анализа.

Три темы для Тегерана

В ходе официального визита премьер-министра Индии в Иран 22–23 мая он встретился с верховным лидером ИРИ Али Хаменеи и президентом страны Хасаном Роухани, а также подписал ряд важных соглашений. Это первый визит такого уровня за 15 лет.

Предшественником Моди в посещении Ирана был в 2001 году индийский премьер-министр Аттал Бихари Ваджпаи. Связано это с политическими причинами. В 90-е ирано-индийское военно-политическое партнерство развивалось.

 

Обе страны сотрудничали с Россией против движения «Талибан», поддерживая «Северный альянс». Американская оккупация Афганистана в 2001 году породила надежды Нью-Дели на расширение влияния в этой стране с помощью США, что свело на нет результаты ирано-индийского стратегического партнерства 90-х. В 2010 году в обмен на американскую помощь в строительстве индийской ядерной энергетики последовало присоединение к санкциям против Тегерана. Визит Моди стал «перезагрузкой» индо-иранских отношений.На переговорах были затронуты три основные темы: региональная безопасность, экономическое сотрудничество, транспортные и инфраструктурные проекты. Последние вызывают все больший интерес у индийской стороны. Так, в 2000 году между правительствами Индии, Ирана и России было подписано соглашение о развитии международного транспортного коридора «Север – Юг». В 2002-м оно ратифицировано. Соглашение предусматривает транспортировку товаров из Индии в иранские порты на побережье Персидского залива с их последующим транзитом через территорию России в страны Скандинавии, Восточной и Центральной Европы, хотя оно во многом осталось на бумаге. Созданная под его реализацию свободная экономическая зона Бандар Энзели на Каспии простаивает.

 

В настоящее время интерес Индии к иранским портам на побережье Персидского залива оживился. Особенно это касается Чахбахара, вокруг которого развернута свободная экономическая зона. Учитывая напряженные отношения с Исламабадом, Нью-Дели не может воспользоваться для транзита товаров кратчайшим путем через Пакистан и Хайберский перевал в Афганистан. Альтернативу дает иранский путь, предусматривающий транспортировку через Чахбахар, а оттуда через Иран в Афганистан (через Герат) и постсоветские государства Центральной Азии. Как следствие во время визита Моди между лидерами Ирана, Индии и Афганистана было подписано соглашение о развитии порта Чахбахар.

Каждому по хабу

Индийцы высказали намерение инвестировать в СЭЗ Чахбахар 500 миллионов долларов. Кроме порта в регионе предусматривается строительство завода по производству минеральных удобрений, металлургического комбината и нефтехимических предприятий. Развивая сотрудничество в транспортной сфере с Индией, иранцы делают это не в ущерб Пакистану, партнерство с которым в последнее время становится важным элементом их внешней политики.

Коллаж Андрея Седых

 

Недалеко от Чахбахара – на побережье Аравийского моря расположен пакистанский порт Гвадар, который Исламабад стремится превратить в крупнейший в регионе, не уступающий Дубаю транспортный хаб. Интерес к нему проявляет Китай, высказавший намерение вложить в экономику Пакистана 42 миллиарда долларов в рамках проекта «Один пояс, один путь». И Чахбахар рассматривается как потенциальный конкурент Гвадару. Иранский посол в Исламабаде Мехди Хонардуст выступил в этой связи со специальным заявлением. Он отметил, что изначально Тегеран приглашал к осуществлению Чахбахарского проекта Пакистан и Китай, но поскольку те медлили с ответом, началось сотрудничество с Индией. По его мнению, Чахбахар не является конкурентом Гвадару, так как расстояние между портами составляет 70 километров и они могут образовать один транспортный хаб. По словам Хонардуста, Чахбахарский проект не закончен и Тегеран ждет новых инвесторов, приглашая к участию в нем «братского соседа Пакистан и Китай, великого партнера Ирана». «Мы готовы к взаимодействию с любыми региональными странами, которые могут пойти на благо наших народов. При этом мы отделяем политику от бизнеса и от торговли», – подчеркнул иранский дипломат.

 

Следует отметить, что порт Чахбахар расположен на территории проблемной провинции Систан-Белуджистан, где иранские силовики ведут борьбу с салафитской террористической группировкой «Джундалла». Исламабад стал уделять больше внимания иранским просьбам о сотрудничестве в борьбе с экстремистами. В то же время там опасаются, что присутствие Индии в Чахбахаре послужит проникновению спецслужб этой страны в Пакистан. Там, принимая в конце мая делегацию иранских силовиков, подняли вопрос о «разоблаченной индийской шпионской сети» в Чахбахаре.

С усиленной энергией

Важный аспект ирано-индийских отношений – сотрудничество в энергетике. В ходе визита была достигнута договоренность о том, что Нью-Дели возобновит инвестиции в газодобывающий проект «Фарзад Б» на месторождении «Южный Парс». Что до поставок иранской нефти, эта тема не была основной на переговорах Моди с Роухани. В 2008–2009 годах доля Ирана в индийском импорте «черного золота» составляла 16,5 процента, однако в настоящее время ИРИ – пятый по значению поставщик нефти в Индию. В минувшем апреле Индия получила 22 процента сырой нефти из Ирака, 18 процентов – из Саудовской Аравии и 7,4 процента – из Ирана (против 4,5% в апреле 2015-го). Основным фактором, вызвавшим сокращение импорта из Ирана, явились введенные против него санкции. Но за несколько недель до визита Моди в Тегеран индийские нефтеперерабатывающие заводы выплатили часть долга за иранскую нефть, составившего 6,4 миллиарда долларов.

 

Перспективными представляются проекты сотрудничества двух стран в газовой сфере. По оценкам экспертов, потребности Индии в природном газе к 2021 году удвоятся и составят 517 миллионов кубометров в день, а к 2030-му страна станет вторым потребителем газа в мире. С учетом этого в январе 2016 года началось строительство газопровода Туркменистан – Афганистан – Пакистан – Индия (ТАПИ), однако возможность завершения проекта сомнительна. Он должен пройти по территории Южного Вазиристана, самого неспокойного района пакистанской Зоны племен, где сильно влияние талибов и «Аль-Каиды».

 

Исходя из этого в Нью-Дели ищут альтернативный ТАПИ вариант. В связи с тем, что план продолжения газопровода Иран – Пакистан до Индии не удался из-за разногласий по поводу ценообразования, в настоящее время рассматривается проект проведения газопровода из Ирана в Оман, а оттуда по дну Аравийского моря к побережью индийского штата Гуджарат. Он получил название «Глубоководный трубопровод Ближний Восток – Индия» (MEIDP). Его протяженность оценивается в 1200 километров, а примерная стоимость – 4,5 миллиарда долларов. Газопровод способен перекачивать 31,5 миллиона кубометров в день.

Борьба за Талибан

События последнего полугодия показывают, что восточные соседи Ирана – Китай, Пакистан и Индия проявляют большой интерес к сотрудничеству с этой страной. В свою очередь ее руководство, озабоченное привлечением инвестиций в экономику, проводит политику «взгляда на Восток» и видит на этом направлении особые перспективы для развития. Но Тегеран проявляет прагматичность, стремясь уравновесить участие в китайском проекте «Один пояс, один путь» широкомасштабным сотрудничеством с Индией. Последняя, соперничая с Пакистаном и развивая экономические отношения с КНР на фоне исторического противостояния с этой страной, видит в Иране важного партнера, тем более что ее интересы в Афганистане требуют сближения с ИРИ.

 

Начавшееся 4 июня международное турне Нарендры Моди говорит о его амбициях. Афганистан имеет особое значение для индийского руководства как с экономической, так и с геополитической точки зрения. Нью-Дели планирует расширить торговые связи с республиками Центральной Азии в обход своего основного регионального конкурента – Пакистана. Исламабад стремится реализовать план воссоздания Великого шелкового пути совместно с КНР. Несмотря на все технические различия этих проектов, суть их представляет создание логистических хабов и цепочек от Китая и республик Центральной Азии к морским портам. В данном случае принципиальное различие заключается лишь в том, к каким именно – индийским или пакистанским.

 

Для достижения этой цели необходима стабильность в Афганистане, через который должны проходить основные пути. Главные внешнеполитические спонсоры и игроки, участвующие в реализации этой схемы, теоретически хотят стабильности, но она не наступает потому, что Исламабад и Нью-Дели имеют разные сценарии достижения цели. Вопрос в том, с кем из лидеров движения «Талибан» им нужно будет в конечном счете договариваться о стабильности. В этой ситуации визит Моди в Кабул знаковый, поскольку его отношения с президентом Афганистана Ашрафом Гани переживают расцвет. У них одинаковые взгляды на будущего партнера для переговоров о мире в Афганистане со стороны талибов – это руководитель военного крыла А. Кайюм.

 

4 июня индийский премьер и афганский президент совместно открывали плотину «Сальма» в провинции Герат на афгано-иранской границе, что олицетворяло успешное завершение проекта стоимостью 250 миллионов долларов, обеспечение электроэнергией 250 тысяч домов и орошение участков земли 640 населенных пунктов. Этот совместный индо-афганский проект начался в 2002 году. В ходе визита Моди получил из рук президента Афганистана высшую гражданскую награду страны – орден эмира Амануллы-хана и выступил по афганскому телевидению. Причем одним из тезисов стало артикулирование «озабоченности Нью-Дели перспективой усиления талибов под командованием нового лидера движения Х. Ахунзады». Последний является креатурой Исламабада, и Нью-Дели таким образом солидаризируется с позицией Кабула.

 

Ликвидация предшественника Х. Ахунзады муллы Мансура американским беспилотником менее месяца назад иллюстрирует то, что Вашингтон в конкуренции региональных игроков КНР – Пакистан и Индия – Афганистан принимает сторону последних. В экономике такой региональный расклад может означать фиаско планов Пакистана по установлению удобного себе порядка вещей в Афганистане. Именно для того, чтобы не допустить этого, Исламабад и заигрывает с Тегераном: громит инфраструктуру террористической группы «Джундалла» на территории Белуджистана, которая использовалась Управлением общей разведки КСА для организации подрывной деятельности внутри Ирана, направляет в ИРИ муллу Мансура для организации взаимодействия между талибами и КСИР, высказывается против политики КСА на сирийском направлении и выступает за сохранение нынешнего режима в Дамаске.

 

Тройственный альянс Вашингтона, Нью-Дели и Кабула в состоянии серьезно осложнить планы Исламабада. Именно поэтому лояльные ему талибы проводят в Пакистане демонстрацию силы: началось массовое задержание автобусов с фильтрацией пассажиров и расстрелом подозрительных лиц, что блокирует сообщение в стране, где нет иных средств транспортной коммуникации. Причем с учетом накопленного пакистанскими силовиками опыта использования в своих интересах радикальных группировок это не более чем начало очередного раунда соперничества за контроль над Афганистаном. События там не оставляют места для сомнений в разворачивании с его территории «центральноазиатской весны», направленной на дестабилизацию ситуации в постсоветских странах региона.

Тенденция – многовекторность

Вторым пунктом программы июньского вояжа Моди был Катар. И это связано не только с экономикой, хотя ее значение здесь превалирует. Нью-Дели играет в данном случае роль посредника между Кабулом и Дохой, которая стоит за возникновением афганского варианта запрещенного в России «Исламского государства», стремясь доказать свое право на участие в выработке политической архитектуры в стране. Для Индии в данном случае важен один аспект: поставка углеводородов. К 2040 году 90 процентов своей потребности в нефти Индия будет покрывать за счет импорта, что, как сказано выше, ставит на ее повестку дня создание многовекторной системы поставщиков сырья и минимизацию внешнеполитических рисков.

 

Катар в 2015 году стал крупнейшим экспортером СПГ в Индию. 6 июня Моди и эмир Катара Тамим бен Хамад подписали семь меморандумов о взаимопонимании.

Помимо прочего эмират обязался инвестировать в Национальный фонд инфраструктуры. Катар уже вложил миллиард долларов в индийскую телекоммуникационную компанию Аirtel и собирается наращивать свое участие.

 

Причем говорить о приоритетной политике Индии исключительно по отношению к Катару неверно. Нью-Дели старается выстраивать многовекторную политику на ближневосточном направлении. Отсюда визиты Моди в Иран и Саудовскую Аравию, а также нарастающее сотрудничество с Израилем в военно-технической области.

Впрочем, при всех сложностях, сохраняющихся в отношениях с Пакистаном и Китаем, визиты и контакты на высшем уровне с руководством этих двух стран стали отличительной чертой его правления, контрастируя со временами, когда у власти в Нью-Дели десятилетиями находился Индийский национальный конгресс.

 

Часть российского экспертного сообщества ревниво относится к политике Индии, развивающей в том числе в военно-технической области отношения с США и Израилем в ущерб сотрудничеству с Россией. Но повлиять на эту страну так же нереально, как на Иран, Китай или Турцию. Кризис в российско-украинских отношениях демонстрирует, что не стоит переоценивать возможности влияния не только на внешних партнеров, но и на ближайших соседей, причем это далеко не только наша проблема. Евросоюз не смог повлиять на Турцию в миграционном кризисе, окончание которого не просматривается, несмотря на все достигнутые ранее договоренности Брюсселя и Анкары. США – на ту же Турцию (практически во всех спорных вопросах – от оккупации Северного Кипра до ситуации в Ираке и Сирии) и Индию (пытаясь ограничить израильский военный экспорт в свою пользу). Китай – на Северную Корею, несмотря на зависимость Пхеньяна от Пекина. Тенденция налицо. Так что российско-индийские отношения не исключение...