Журналист Алексей Мухин — о том, почему беспокоится российская «политэмиграция»

 

Когда ты чего-то боишься, то, что бы ты ни делал — молчал, кричал или нашептывал, — выдать может любая мелочь.

 

Михаил Ходорковский выдал себя — он оперативно отреагировал на решение Окружного суда в Гааге, отменившего решение гаагского же арбитража о выплате акционерам ЮКОСа Россией $50 млрд: дескать, давление на Кремль со стороны Запада ослабевает. Мог бы ничего не говорить, промолчать, но данный комментарий говорит о многом, и прежде всего о пошатнувшейся вере в безнаказанность «политэмигранта».

 

Тем самым Ходорковский выдал не только себя, так как прекрасно понимает всю шаткость и даже двусмысленность своего положения, он выдал самую главную «буржуинскую тайну»: западные институты, несмотря на вековые демократические традиции, являются политическими инструментами в руках отдельных стран.

 

Как теперь жить-то? А мы тут в России надеялись, что хоть в просвещенной Европе с демократическими устоями всё в порядке и нам есть на кого равняться...

Юридическое наступление сводной группы российских ведомств по так называемому «делу ЮКОСа» при поддержке профильных западных компаний, предпринятое в последнее время, имело промежуточный успех, впрочем, по финансовой отдаче вполне сравнимый с операцией российских ВКС в Сирии, окончившейся усилением позиций России по линии ВТС.

 

Мы опять доказали, что можем «бить» оппонента на его территории и его же оружием.

Это, а также странное настроение Барака Обамы в последнее время не может не беспокоить российскую «политэмиграцию», передний фронт которой сплошь состоит из беглых предпринимателей, к которым в России имеются вполне ощутимые претензии со стороны налоговых и следственных органов.

 

Конечно, публичное признание ошибок в Ливии и Сирии, прозвучавшее от Обамы, еще ничего не значит, но сам формирующийся тренд характерен.

 

Если Владимира Путина, его команду и Россию вообще не удается «задушить» санкциями и изоляцией, то ее рано или поздно будут «душить в объятиях». А это означает, что понадобятся жесты доброй воли.

 

Среди таковых вполне может быть и, скажем, экстрадиция некоторых представителей бизнес-сообщества, в которых крайне заинтересовано российское правосудие. Тем более что со многих из них уже и не стрясти деньжат — поиздержались.

 

Возможно, поэтому Ходорковский хаотично и не всегда продуманно делает сейчас радикальные заявления, призывает на голову россиян революцию и предлагает себя в качестве «временщика» для реформы государственного строя страны.

 

Вынужденность такого странного поведения очевидна. Принуждение к оппозиционной деятельности извне (уж не знаю, с помощью каких «дыб и крючьев», а, возможно, и «пряников» это делается) в последнее время становится массовым явлением: Андрей Бородин, Сергей Пугачев и т.д. — список может продолжаться, и, конечно, он включает самого Михаила Ходорковского.

 

Проблема для этого контингента состоит в том, что претензии к ним как к предпринимателям со стороны правоохранительных, следственных и фискальных органов вполне понятны и читаемы для западного сообщества, которое, что очень заметно, не принимает беглых бизнесменов в свой круг. Заставляет их выполнять «черную работу» по финансированию разнообразных проектов, в том числе — российской «несистемной оппозиции». Делается это и для того, чтобы избежать вполне справедливых официальных обвинений со стороны российского государства во вмешательстве в свои внутренние дела.

 

Такой пир политического духа не может продолжаться вечно: кончаются либо деньги, либо люди. Остаются вопросы. Например — к обстоятельствам смерти Александра Литвиненко, Бориса Березовского, Бадри Патаркацишвили и многих других граждан России, проживавших в той же Великобритании.

 

Может быть, зря Михаил Ходорковский, спасаясь от вероятной экстрадиции по запросу России через Интерпол по обвинению в причастности к убийству (серьезная статья), переместился именно туда. Нехороший это остров для «политэмигрантов» в последнее время.

 

Впрочем, возможно, что Ходорковскому настоятельно порекомендовали переехать именно в Лондон, и он, как человек, в общем, умный, понял, что «сделано предложение, от которого нельзя отказаться».